* * * Я оставалась единственной, кто так и не смог прийти и поздравить Лору с исцелением. Меня сочли неблагодарной! Причем все и сразу. Эта давящая атмосфера откровенно нервировала, и, сбегая по ночам к шенге, я иной раз украдкой тихо плакала, уткнувшись в шкуру. Шенге в итоге не выдержал. Подняв среди ночи, вывел наружу, повел в лес. Утирая горькие слезы, я молча шла следом, пока шенге не остановился и не показал мне цветок. Причем я его никогда раньше не видела, и цвел он ночью. То есть большинство цветов ночью закрываются, а этот расцвел, и над ним кружились светлячки. – Красиво, – протянула я. – Это Утыррка, – грозно сказал папа. – Редкий цветок. – Утыррка не такая, как все? – догадалась я. – Особенный цветок, – шенге кивнул. – Но глупый! Про лес думать, про цветы думать, о себе забывать! – Шенге, когда Утыррка о себе думать, плакать хочется! – возразила я. – Сердце болеть, – сказал папа. – Утыррка его не слушать, оно болеть. Болеть или не болеть, на рассвете я явилась во дворец и сказала, что пропаду на три дня. Три дня в охт Лесного клана вернули меня к жизни. Мы с орчатами организовали три набега на земляных, потом рыбачили, ну и занятия магией никто не отменял. А вечером второго дня ко мне подошла Тай, жена Рхарге, показала снятую для стирки безрукавку, указала на вышивку и спросила: как? В ту же ночь во дворце была ограблена швейная комната моей матушки, где я оставила только записку, в которой говорилось, что ничего не верну, а утром мы с орчанками приступили к работе. Орчата подумали и решили нам помочь. В результате и обед не приготовлен, и в тиопи не убрано, зато мы расшили все, что только можно было, а малыши – даже широкие мясистые листья деревьев. Вот их-то шалость и стала самым чудесным подарком этого дня: когда солнце было в зените, его прямые лучи устремились к земле, но, преломившись о хрустальные бусинки, превратили все стойбище в сказочное царство бликов. И мы, забыв о вышивке, восторженно любовались красотой... * * * Потом с охоты вернулись мужчины, я решила, что королевская шея страдать не должна и сбежала в Оитлон. Зря! Самое удивительное ожидало меня именно в родном королевском дворце. – Айсира Катриона, – придворные дамы склонились перед принцессой в меховых штанах и с колтуном на голове – из украшенных цветами волос. Это маленькие орчанки решили сделать меня красивой. Несколько удивленно взглянув на восторженно взирающих собственно на меня же дам, я кивком ответила на приветствие и поторопилась к себе. А дальше было веселее: – Ваше высочество, наконец вы вернулись! – служанки едва ли не попадали в стремлении выразить уважение своим реверансом. Мне это уже не особо понравилось. Явно произошло какое-то событие, о котором я не ведала. Эти подозрения подтвердило и приглашение прибыть на королевский обед. – А позовите-ка ко мне Райхо и Свейтиса, – скомандовала я. Секретари, правда, были отпущены на несколько дней в качестве моральной компенсации за работу в сверхнапряженном режиме, но, надеюсь, им известно больше, чем мне. * * * А в спальне меня ожидало расстеленное на кровати платье... не в оитлонском стиле. Бордово-красное, расшитое серебром и золотом. Рядом с ним находился футляр, украшенный далларийской надписью, и надпись гласила: «Катриона». В футляре красовался роскошный даже по королевским меркам ювелирный гарнитур, причем он сильно превышал рамки допустимого: серьги, кольцо, колье, браслет и даже пояс. Все выполнено так, словно повторяло рисунок той самой оставленной Динаром аравири. Алые, словно огонь, рубины были центральными в этой композиции. Самый большой красовался в колье, чуть поменьше – на браслете, зато наиболее яркий украшал кольцо. Его я и надела первым, не задумываясь. Надела и поняла – мое. Даже если придется вспомнить о правилах приличия и вернуть весь гарнитур, кольцо не отдам. И только налюбовавшись кольцом, которое идеально подходило к моей руке, я заметила оставленную записку. В ней, опять же на далларийском, было написано: «Кат, ты меня очень порадуешь, если это наденешь!» Я подумала и решила порадовать рыжего. * * * – Ее королевское высочество наследная принцесса Катриона Ринавиэль Уитримана, – возвестил герольд, и я вошла в большой обеденный зал. Так как я позволила себе задержаться, все уже сидели за столом. Мужчинам пришлось встать и стоять аккурат до того момента, пока я соизволю пройти к родителям и занять полагающееся мне место между отцом и... Динаром. Что там делал айсир Грахсовен, я так и не поняла, ему полагалось сидеть со стороны королевы и Лорианы. Присаживаясь на отведенное мне место, я дождалась момента, пока все прекратят на меня взирать и уделят должное внимание блюдам, после чего обратилась сначала к Динару: – Спасибо. – За что? Рыжий, судя по всему, был настроен миролюбиво. – Удивительное кольцо, – призналась я, – это первый перстень, который мне снимать не хочется. Добрая улыбка Динара заставила, забыв об остальных, уставиться на далларийца. – Кат, на нас смотрят, – шепотом напомнил он. Я вздрогнула, кажется, даже покраснела и решила побеседовать с отцом. – По какому поводу собрание? – спрашивала шепотом. Король Оитлона чуть наклонился ко мне и недовольно произнес: – Где ты пропадала? – У папы, – да, я злая, – который меньше ругает, но значительно больше внимания уделяет моим заслугам. Зеленые глаза Ароиля Астаримана едва ли не прожигали меня насквозь, но его величество был королем, соответственно умел держать себя в руках. – Сегодня указом кесаря во всей Прайде объявлен день Матери Прародительницы. – Ого, – не удержалась я. – В честь чего наш великий решил чествовать храм, коего избегает? – Произошло великое чудо, – сообщил отец. – Дух Матери Прародительницы покарал влюбленных, дозволявших себе вольности до брачного обряда. Илери женился, кстати. Вот теперь все стало понятно. – И кесарь решил его простить, раз Мать Прародительница связала любящее сердце лорийца с любовницей кесаря? – Откуда ты знаешь, что с любовницей? – Просто предположила, – у меня был донельзя невинный вид. – И что, кесарь его простил? – Да, как это не удивительно. – Это не только удивительно, это еще и паршиво, – была вынуждена признать я. И тут в разговор вступил Динар: – Мать Прародительница явила чудо и спасла айсира Илери с возлюбленной, перенеся их из горящего дома. – Что?! – Я была потрясена. – Дом у лорийца сгорел, – коварно усмехнувшись, сообщил Динар, – ничего не осталось... Я смотрела на рыжего, и по его ухмылке поняла гораздо больше, чем хотела узнать... Грахсовен наклонился ко мне и на далларийском поведал: – Дело было так: на рассвете начался пожар, слуги, что ночевали на первом этаже, выбежали, а вот Илери не смог и воззвал к богине. Мать Прародительница старушка добросердечная, и она перенесла влюбленных в собственный храм. В благодарность за спасение Илери женился на девушке, что случайным образом попала в его дом. А одежда... она сгорела просто. – Он хмыкнул. – Кат, ты думала, что лориец не выкрутится? – Ну, фактически победа за нами. – Я взяла кубок с вином и отсалютовала Динару. – За это и выпьем. – Да-а, поговаривают, он отчаянно ищет заклинание, способное возродить утраченное из пепла... Вот теперь коварно усмехнулась я – пусть ищет! – После обеда выйдем на балкон поприветствовать народ, – поделился следующими новостями Динар. Матушка не выдержала, перегнулась через отца и ласково произнесла, причем на родном нордванском: – Катриона, будь столь любезна говорить за столом на том языке, который здесь принят в обращении. И... чудесное платье, откуда оно? Я бросила взгляд на Динара, тот ответил мне хитрой улыбкой, и мы включились в общую светскую беседу за столом. Придворные открыто обсуждали предстоящий летний бал, чудо, произошедшее в главном храме Матери Прародительницы, и скрыто обсуждали меня. Как я это поняла? Они шептались, украдкой бросая красноречивые взгляды в мою сторону. – Что происходит? – Я занервничала. – Сказки, Кат, у тебя всегда выходят идиотские, – задумчиво и на далларийском начал Динар. – И с тем рыжим орком. Я тебе нормальную интерпретацию предоставил, в меру веселую, в меру пошлую, а ты во что все превратила? – Во что? – чувствую, тут три дня были насыщены событиями.