– Мики, ты идешь? Та появилась в махровом халате, попыталась жалобно улыбнуться, словно уличенная в какой-то провинности, губы у нее дрожали. Последовал короткий обмен репликами по-итальянски, из которого До почти ничего не поняла, но зато увидела, как Мики с каждой новой фразой словно съеживалась, как вязание, которое распускают ряд за рядом. Она переминалась с ноги на ногу, сама не своя. Жанна подошла к ней широкими шагами, поцеловала в висок, взяла за локти и, не отпуская, несколько долгих минут пристально смотрела ей прямо в глаза. Похоже, она сказала ей что-то не слишком приятное. У нее был глубокий спокойный голос, но тон резкий, каждое слово – как удар плеткой. Мики трясла распущенными волосами и не отвечала. В конце концов До увидела, как она, побледнев, вырвалась из лап драконихи и отстранилась, запахивая халат: – Я не просила тебя приезжать! Могла оставаться, где была! Да, я не изменилась, но и ты тоже. Как была занудой Мюрно, так и осталась. Разница лишь в том, что с меня довольно! – А вы и есть Доменика? – спросила Жанна внезапно, резко повернувшись к До. – Тогда идите выключите воду в ванной. – Пойдешь, только если я скажу! – вмешалась Мики, не давая До пройти. – Стой, где стоишь. Послушаешься ее один раз, и от нее уже никогда не отвязаться! До отступила на три шага назад, даже не отдавая себе в этом отчета. Жанна пожала плечами и пошла сама закрыть краны. Когда она вернулась, Мики толкнула До в кресло и встала рядом. У нее все еще дрожали губы. Жанна застыла на пороге, высоченная, светловолосая, и заговорила по-итальянски, в конце каждой фразы поднимая указательный палец, словно подчеркивая значимость своих слов; при этом говорила она невероятно быстро, не давая себя перебить. До несколько раз услышала свое имя. – Говори по-французски, – велела Мики. – До не понимает. Ты просто лопаешься от зависти! Она бы сразу догадалась, если бы понимала по-итальянски! Видела бы ты себя сейчас! Уродина, ну просто уродина! Жанна улыбнулась и возразила, что До это совершенно не касается, и если она соизволит на несколько минут выйти из комнаты, так будет лучше для всех. – До никуда не выйдет, – отрезала Мики. – Она все понимает. Она слушается меня, а не тебя. Я люблю ее, она моя. Ну-ка, смотри. Она наклонилась, притянула До за голову, поцеловала в губы раз, другой, третий. До не сопротивлялась, у нее перехватило дыхание, она словно окаменела, но про себя твердила: «Я убью ее, найду способ, как ее убить. Но что это за итальянка, ради которой устраивается такой цирк?» У Мики были нежные губы, но они дрожали. – Когда перестанешь кривляться, иди одевайся и собирай вещи. Тетя Рафферми хочет тебя видеть, – сказала Жанна спокойно. Мики выпрямилась – из них троих ей было тяжелее всех, – поискала глазами чемодан, он стоял где-то в комнате и только что попадался ей на глаза. Куда же он делся? Открытый пустой чемодан лежал на ковре позади нее. Она схватила его обеими руками и запустила в Жанну Мюрно, но та увернулась. Мики сделала несколько шагов вперед, выкрикивая что-то по-итальянски, вероятно, ругательства, схватила с камина большую изящную голубую вазу и тоже швырнула в высокую золотоволосую противницу. Та снова уклонилась, не отступив ни на шаг. Ваза разлетелась на кусочки, ударившись о стену. Жанна стремительно обогнула стол, подошла к Мики, одной рукой взяла ее за подбородок, а другой залепила пощечину. Потом надела пальто и сообщила, что будет ночевать на улице де Курсель, что улетает завтра днем и у нее есть билет для Мики. Уже на пороге она добавила, что Рафферми при смерти и у Мики осталось не больше десяти дней, чтобы с ней повидаться. Когда она ушла, Мики рухнула в кресло и разрыдалась. До позвонила в дверь особняка на улице де Курсель в ту минуту, когда Мики и Франсуа, по ее расчетам, должны были входить в театр. Жанна Мюрно не слишком удивилась ее появлению. Она забрала у нее пальто и повесила на ручку двери. Повсюду стояли стремянки, банки с краской, валялись куски ободранных обоев. – Все-таки во вкусе ей не откажешь, – заметила Мюрно. – Получается очень красиво. Но у меня от запаха краски начинается мигрень, у вас нет? Поднимайтесь на второй этаж, там еще худо-бедно можно дышать. Наверху в комнате, где уже расставили кое-какую мебель, они уселись рядом на краю кровати. – Кто будет говорить, вы или я? – спросила Жанна. – Начните вы. – Мне тридцать пять лет. Семь лет назад мне поручили заботиться об этой несносной девчонке. Гордиться тем, во что она превратилась, не приходится, но и в те времена, когда мне ее доверили, не было поводов для оптимизма. Вы родились четвертого июля тридцать девятого года. Работали в банке. Восемнадцатого февраля этого года вы посмотрели на Мики своими большими томными глазами и в результате сменили профессию. Стали своего рода куклой, которая не дрогнув сносит и затрещины, и поцелуи. Вам легко казаться милой, к тому же вы привлекательнее, чем я представляла, что не делает вас менее назойливой. У вас на уме какая-то мысль, хотя, как правило, в кукольных головках их не бывает. – Я не понимаю, о чем вы. – Тогда дослушайте. Эта мысль возникла у вас в голове целую вечность назад. Даже не мысль, а нечто расплывчатое, неосознанное, но непреодолимое, как зуд. Его испытывали многие и до вас, да и я сама не исключение, но вы гораздо бестолковее и намного решительнее. Постарайтесь сразу же уяснить: меня волнует не сама мысль, а то, что она у вас на лбу написана. Вы успели наделать столько глупостей, что вызвали подозрения у доброго десятка человек. А когда среди них есть такие тупицы, как Франсуа Руссен, то, согласитесь, уже не до шуток. О Рафферми можно говорить всякое, но голова у нее светлая. А вот считать Мики дурочкой – полный идиотизм. Вам далеко до нее, и вы меня раздражаете. – Я все равно ничего не понимаю, – сказала До. У нее пересохло в горле, но она внушала себе, что это из-за краски. Она хотела подняться, но золотоволосая гренадерша, не теряя спокойствия, остановила ее: – Я видела ваши письма Рафферми. – Она вам показала? – Хватит витать в облаках. Я их видела, и точка. К ним приколота справка: брюнетка, рост метр шестьдесят восемь, родилась в Ницце, отец бухгалтер; два любовника, первый в восемнадцать лет, отношения длились три месяца; второй в двадцать, вплоть до появления Мики; шестьдесят пять тысяч франков в месяц минус вычеты; отличительная черта: глупость. До вырвалась и бросилась к двери. Но никак не могла найти свое пальто на первом этаже. Жанна Мюрно вышла из какой-то комнаты и протянула его: – Вы ведете себя как маленькая. Мне нужно с вами поговорить. Вы наверняка не ужинали. Поехали. В такси она назвала адрес ресторана возле Елисейских Полей. Когда они сели друг напротив друга по обе стороны лампы, стоящей между ними, До вдруг заметила, что некоторые жесты Жанны в точности копируют манеру Мики, только выглядят карикатурно, поскольку Жанна намного крупнее. Та перехватила ее взгляд и заметила раздраженным голосом, будто с легкостью прочитав мысли До: – Это она подражает мне, а не наоборот. Что вы будете есть? Весь обед она сидела, слегка склонив голову набок, как Мики, положив один локоть на стол. Когда говорила, часто разворачивала крупную изящную руку ладонью вверх и поднимала указательный палец, словно наставляя. Это тоже был жест Мики, только слегка утрированный. – Ну что же, теперь твоя очередь говорить. – Мне нечего вам сказать. – Зачем же ты явилась? – Чтобы объяснить кое-что. Но теперь это не имеет значения, вы все равно мне не доверяете. – Что именно ты хотела мне объяснить? – Что Мики вас очень любит. Что она плакала, когда вы ушли, что вы с ней слишком суровы. – Да неужели? Я имею в виду, неужели ты явилась только ради этого? Знаешь, прежде чем я тебя увидела, что-то в твоем характере от меня ускользало, а вот теперь я начинаю понимать. Ты невероятно самонадеянна. Не стоит считать окружающих такими ничтожествами. – Я все-таки не могу понять, о чем вы. – Зато тетя Рафферми прекрасно все поняла, уж поверь мне, дуреха! Да и Мики во сто крат хитрее тебя! Ладно, раз ты до сих пор не поняла, я объясню доходчиво, чтобы окончательно прояснить ситуацию. Ты делаешь ставку на ту Мики, которую себе придумала, а вовсе не на ту, которая есть на самом деле. В настоящий момент у вас любовь с первого взгляда и ты несколько ослеплена. Но ты рвешься вперед с такой скоростью, что протянешь еще меньше, чем прочие ее мимолетные увлечения. Скажу больше: Рафферми и пальцем не пошевелила, получив твои письма. А ведь достаточно их прочесть, чтобы волосы встали дыбом. Как я полагаю, отвечает она вполне любезно. Тебя это не удивило? – Письма! Письма! Да что в них такого особенного, в моих письмах? – В них есть один недочет: они говорят только о тебе. «Как я хочу быть на месте Мики, тогда вы меня оценили бы, я сумела бы правильно воспользоваться жизнью, которую вы подарили Мики!» Разве не так? До закрыла лицо руками. – Ты должна еще кое-что знать, – продолжала Жанна Мюрно. – Твой самый большой шанс – это угодить Мики, и на то есть тысяча причин, которых ты не понимаешь. И еще – оказаться рядом в нужный момент. Да, и последнее: хорошенько запомни, ты никогда не сможешь рассорить Мики с Рафферми. Ты этого тоже не понимаешь, но так и есть. И не стоит зря суетиться. За последние полтора месяца у Рафферми было три сердечных приступа. Она умрет через неделю, самое большее – через месяц. Твои письма бесполезны и опасны. А вот Мики никуда не денется. Жанна Мюрно отодвинула тарелку, так и не притронувшись к еде, достала из пачки, лежащей на столе, итальянскую сигарету, и добавила: – Ну и я, разумеется, тоже. Они вернулись в «Резиденцию» пешком. В полном молчании. Жанна поддерживала ее под руку. Когда они подошли к улице Лорда Байрона, До остановилась и выпалила: – Можно мне с вами? Так не хочется сюда идти! Они сели в такси. В доме на улице де Курсель запах краски, казалось, стал еще сильнее. Войдя в одну из комнат, Жанна Мюрно оттолкнула До, собиравшуюся пройти под стремянкой. В темноте она взяла ее за плечи и повела прямо перед собой, слегка приподнимая и вынуждая идти на цыпочках, словно пыталась дотянуть ее до своего уровня. – Никаких лишних движений. Никаких писем, никаких ссор, никаких дурацких выходок. Через несколько дней вы вдвоем переселитесь в этот дом. Рафферми умрет. Я попрошу Мики приехать во Флоренцию. Но попрошу в такой форме, что она откажется. Что касается Франсуа, потерпи, пока я не подыщу веский аргумент против него. А сейчас нет смысла метать бисер, просто отодвинь Франсуа и увези Мики подальше от него. Аргумент будет убийственный. Я скажу тебе, куда ее отвезти. Теперь ты все поняла? Ты меня слушаешь? При свете луны, лившемся в окно, До утвердительно кивнула. Золотоволосая женщина по-прежнему держала ее за плечи своими крупными руками. До больше не пыталась вырваться. – От тебя сейчас требуется только одно: не суетиться. Не считай Мики идиоткой. Я сама так раньше думала и ошиблась. Однажды она была здесь со мной вечером, точно так же, как ты сейчас, и еще ни разу в жизни я не терпела такого провала. Ей было шестнадцать, почти столько же, сколько мне, когда Рафферми взяла меня под крыло, и чуть меньше, чем тебе сейчас. Я знаю тебя только по твоим письмам, совершенно нелепым, но в свое время я и сама такие писала. Когда мне на руки сбагрили Мики, я готова была ее придушить. И с тех пор мои чувства к ней почти не изменились. Но я не стану ее душить. У меня есть другой план, как от нее избавиться: ты. Дрожащая от страха дурочка, которая выполнит все, что я ей велю, потому что тоже хочет избавиться от Мики. – Оставьте меня, прошу вас. – Послушай. До Мики у Рафферми была другая девчонка. На несколько сантиметров выше, восемнадцати лет. Это я. Маленькой кисточкой я намазывала клей на каблуки туфель в мастерской во Флоренции. А потом получила все, чего желала. И потеряла. Появилась Мики. Я хочу, чтобы ты над этим поразмыслила и не суетилась. Я пережила все то, что сейчас переживаешь ты. Но с тех пор я кое-что усвоила. Обещаешь поразмыслить? Тогда можешь идти. В полной темноте До вывели к выходу. Она споткнулась о банку с краской. Перед ней распахнулась дверь. Она обернулась, но рослая молодая женщина молча вытолкала ее на улицу, и дверь захлопнулась. Назавтра в полдень, когда До позвонила Жанне по телефону из кафе на Елисейских Полях, та уже улетела. Должно быть, звонок долго отдавался эхом в комнатах пустого дома. Я убила Рукой в белой перчатке я зажала ей рот. Она мягко отстранила мою ладонь и встала – высокий силуэт в прямоугольнике света, льющегося из соседней комнаты. Однажды мы уже проводили вечер в потемках с ней вдвоем – она и я. Тогда она положила руки мне на плечи и предлагала убить принцессу с длинными волосами. – Откуда тебе все это известно? Есть вещи, которые ты вообще знать не могла: про тот вечер, когда она ночевала у меня, про другой, когда я бродила у нее под окнами. А потом встреча с тем парнем, Габриелем… – Так ты сама мне и рассказывала, – объяснила Жанна. – В июне мы провели с тобой вместе целых две недели. – Ты больше не видела Мики после той ссоры в «Резиденции»? – Нет, мне уже было все равно. Я вовсе не собиралась везти ее назад в Италию. На следующее утро я встретилась с Франсуа Шансом, чтобы разобраться с ремонтом, а потом села в самолет, как и собиралась. Ну а во Флоренции получила сполна все, что мне причиталось. Рафферми сходила с ума от бешенства. Не поручусь, что Мики не звонила ей после нашей встречи. Ты считала, что не звонила. В любом случае, ее звонок ничего не уладил бы, а только усугубил бы. Рафферми так и не успокоилась до самого конца.