Допустим, у Жанны разработан другой, более хитроумный план поджога, но что он нам даст? Если Мики исчезнет, я мигом лишусь того положения, которое занимала при ней, вернусь туда, откуда начала. Всю неделю я послушно выполняла инструкции Жанны, хотя так и не набралась смелости вникнуть в них до конца. Я смачивала прокладку под краном, слегка отжимала и чувствовала, как вместе с водой утекает моя решимость. – Не понимаю, чего вы добиваетесь? – спросила я у Жанны по телефону. – Знаете что, либо немедленно приезжайте, либо я все бросаю. – Ты делала то, что я велела? – Да. Но мне хочется знать, что будет дальше. Не могу понять, какой вам интерес во всей этой истории? Зато прекрасно понимаю, что для меня он нулевой. – Не болтай глупостей. Как Мики? – Хорошо. Плавает в море, мы играем в мяч в пустом бассейне. Не получилось налить в него воду. Не знаем, как это сделать. Ходим гулять. – Есть мальчики? – Ни одного! Держу ее за руку, чтобы она заснула. Она говорит, что с любовью для нее так или иначе навсегда покончено. Когда немного выпьет, рассказывает о вас. – Ты умеешь говорить, как Мики? Я не поняла вопроса. – А вот в этом-то, моя милая, и кроется твой личный интерес в продолжении начатого. Поняла? Нет? Не важно. Ну давай, скажи мне что-нибудь голосом Мики, попробуй ее скопировать, а я послушаю. – Разве это жизнь? Начнем с того, что Жанна совсем сбрендила. Знаешь, кто она по зодиаку? Телец. Остерегайся тельцов, пташечка, они рогатые, забодают… У них нет сердца, один ум. А ты под каким знаком родилась? Рак? Неплохо. У тебя глаза рачьи. Знавала я одного, у него были такие же – большие-пребольшие, вот такие, смотри. Странно, а мне вот Жанну жалко, несчастная она девка. На десять сантиметров всего перебрала, и вся жизнь псу под хвост! Знаешь, что она вообразила? – Довольно! – оборвала меня Жанна. – Я этого знать не желаю. – А зря, весьма любопытно, хотя по телефону и правда всего не расскажешь. Ну как, похоже? – Нет, ты только повторяешь ее слова, сама ничего не придумала. А если придется импровизировать? Поразмысли хорошенько. Я приеду через неделю, как только она даст мне отмашку. – И прихватите с собой убедительные объяснения. Вы столько раз твердили мне: «Поразмысли хорошенько», что я и впрямь начала размышлять. Вечером в машине по пути в Бандоль, где Мики собиралась поужинать, она призналась мне, что познакомилась с забавным пареньком. Забавный парень с забавными идеями. Она посмотрела на меня и добавила, что ей и впрямь начинает здесь нравиться. Она не делилась со мной финансовыми проблемами. Когда мне нужны были деньги, я просила у нее. На следующий день, не сказав мне ни слова, она остановила машину у почты в Аа-Сьота. Мы зашли; я была ни жива ни мертва, оказавшись там вместе с ней. Да еще служащая, как назло, спросила меня: – Вам Флоренцию? К счастью, Мики не обратила внимания или решила, что обращаются к ней. Она действительно собиралась посылать телеграмму во Флоренцию. И очень веселилась, пока ее писала. Дала прочитать, и я увидела, что она просит денег, а значит, Жанна скоро будет здесь. Та самая знаменитая телеграмма: «…в лобик, глазки, носик, губки, ручки, ножки. Будь милосердна…» Жана приехала три дня спустя, 17 июня, на своем белом «фиате»; светлые волосы перехвачены платком. Смеркалось. На вилле было полно народу: парни и девушки, которых Мики подцепила на местном пляже и привела с собой. Я побежала навстречу Жанне – она парковалась. Она ограничилась тем, что протянула мне один из своих чемоданов и повела за собой в дом. Ее появление сперва встретили молчанием, а затем беспорядочным бегством. Мики, даже не поздоровавшись, вышла в сад и с патетическим видом стала прощаться с гостями, заклиная их прийти снова, когда наступит более удачный момент. Она напилась и была перевозбуждена. Жанна, которую очень молодило легкое платье, уже наводила порядок в доме. Мики вернулась, плюхнулась в кресло и, не выпуская стакана из рук, попросила меня перестать изображать из себя уборщицу (я помогала Жанне), напомнив свое предостережение: если я хоть раз послушаюсь эту гренадершу, мне конец. Потом она сказала Жанне: – Я тебя просила прислать чек, зачем ты сама приперлась? Давай чек, переночуй здесь, если хочешь, но чтобы завтра духу твоего здесь не было. Жанна подошла к ней, долго на нее смотрела, потом нагнулась, подхватила на руки и отнесла в душ. Позже она нашла меня – я сидела на бортике бассейна – и сказала, что Мики угомонилась и можно прокатиться. Я села в ее машину, и мы доехали до сосновой рощи между мысом Кадэ и Ле-Лек. – Четвертого июля у тебя день рождения, – сказала Жанна. – Вы поужинаете в каком-нибудь ресторане и вместе отпразднуете. Впоследствии это не вызовет никаких вопросов. Той ночью все и случится. В каком сейчас виде прокладка? – Вся пористая, как промокашка. Но план ваш совершенно дурацкий! Гайка перекрывает утечку газа. – Ну ты и дурочка! Гайка, которая будет на трубе в ту ночь, ничего не перекроет. У меня есть другая гайка, точно такая же, я прихватила ее у того же газовщика. Только эта треснутая и ржавая. Ты меня слушаешь? Пожар, следствие, экспертиза – все будет чисто, комар носа не подточит. Колонку установили в нынешнем году, обнаружат бракованную гайку, которая уже успела заржаветь. Дом застрахован на мизерную сумму: я сама об этом позаботилась и выбрала его не случайно. Страховые компании не станут связываться. Весь вопрос только в тебе. – Во мне? – Ты сумеешь занять ее место? – Я-то полагала, что вы и это продумали. Что у вас есть тайный план, о котором я и не догадываюсь. – Тайного плана нет. – Выходит, я должна справиться сама? – Если я окажусь здесь во время пожара, то при опознании моим словам вряд ли поверят. А ведь я должна буду опознать тебя первой. Ну и вообще, как по-твоему, какие мысли вызовет мое присутствие на вилле? – Не знаю. – И двух суток не пройдет, как все выплывет наружу. А если вы будете только вдвоем и если ты выполнишь все мои указания, проблем не возникнет. – Мне придется ударить Мики? – Мики будет пьяна. Дашь ей лишнюю таблетку снотворного. Поскольку вы с Мики поменяетесь местами и ей наверняка сделают вскрытие, позаботься уже сейчас, чтобы в твоем организме тоже присутствовало снотворное. А в тот день ешь те же блюда и пей те же напитки, что и она, особенно при свидетелях. – И мне придется получить ожоги? Не тогда ли Жанна притянула меня к себе и погладила по щеке, чтобы ободрить? Пересказывая мне потом эту сцену, она утверждала, что так и было и что именно с той минуты она почувствовала привязанность ко мне. – Вот тут вся проблема. Если останется хоть малейшая возможность различить вас, мы обе пропали, вообще нет смысла ввязываться в эту историю, потому что мне придется признать в тебе До. – Нет, я ни за что не смогу. – Сможешь! Клянусь тебе, если будешь меня слушаться, придется потерпеть не больше пяти секунд. А потом ты ничего не почувствуешь. И когда проснешься, я буду рядом. – Что именно не должно различаться? И где гарантия, что я тоже не погибну? – Лицо и руки, – сказала Жанна. – Всего пять секунд, начиная с того мгновения, когда тебя коснется огонь, и до того, как ты окажешься в полной безопасности. Я смогла. Жанна провела с нами две недели. Потом нашла какой-то предлог и первого июля отправилась якобы по делам в Ниццу. На три дня я осталась наедине с Мики. Я смогла вести себя как ни в чем не бывало. Я смогла пойти до конца. Вечером 4 июля автомобиль «эм-джи» видели в Бандоле. Видели, как Мики хлещет спиртное в компании своей подружки Доменики и еще полудюжины случайных знакомых. В час ночи маленькая белая машина устремилась в сторону мыса Кадэ, за рулем сидела Доменика. А еще через час вилла загорелась со стороны гаража и ванной Доменики. В смежной спальне заживо сгорела двадцатилетняя девушка, на ней были пижама и кольцо на правой руке, что позволило опознать в ней меня. Вторая не сумела вытащить ее из огня, хотя, похоже, пыталась ее спасти. На первом этаже, куда перекинулось пламя, вторая девушка точно повторила последние движения марионетки: подожгла кусок ткани – ночную рубашку Мики – и с истошным воплем прижала к лицу. Пять секунд спустя все и вправду было кончено. Она рухнула внизу у лестницы, так и не сумев добежать до бассейна, где больше не играли в мяч, а плескалась вода, мерцающая от долетавших до нее искр. Я смогла. – В котором часу ты в первый раз вернулась на виллу? – Около десяти вечера, – сказала Жанна. – Вы уже давно уехали в ресторан. Я поменяла гайку и включила газ, но не зажгла фитиль. Когда ты поднялась наверх, достаточно было бросить в ванну клочок горящей ваты. Но сначала ты должна была дать Мики снотворное. Полагаю, ты так и поступила. – Где ты была все это время? – Я вернулась в Тулон и постаралась, чтобы меня там заметили. Зашла в ресторан, сказала, что еду из Ниццы на мыс Кадэ, но когда я во второй раз приехала на виллу, она еще не горела. Было два часа ночи, и я поняла, что ты запаздываешь. Мы рассчитывали, что к двум часам все будет кончено. Скорее всего, оказалось непросто увезти Мики домой. Не знаю. Мы условились, что в час ночи ты притворишься, что тебе нехорошо, и ей придется посадить тебя в машину, сесть за руль и вернуться на виллу. Но что-то не сработало, поскольку на обратном пути машину вела ты. Или же свидетели ошиблись. – А что ты делала? – Ждала на дороге. В четверть третьего я увидела, что начинается пожар. Я еще немного постояла. Не хотела подъезжать к дому первой. Когда я нашла тебя возле лестницы, у дома уже толпилось человек пять или шесть в пижамах и халатах, они были в панике и не знали, что делать. Потом приехали пожарные из Ле-Лек и потушили огонь. – Разве предполагалось, что я постараюсь вытащить ее из моей спальни? – Нет. Но, поскольку твое мужество произвело впечатление на полицейских из Марселя, идея оказалась неплохой. Правда, крайне опасной. Наверное, поэтому ты и была черной с головы до ног. Скорее всего, ты оказалась в ловушке в спальне и выпрыгнула в окно. По плану ты должна была поджечь ночную рубашку внизу, на первом этаже. Мы по сто раз отсчитывали, сколько нужно сделать шагов, чтобы добежать до бассейна. Семнадцать. Ты, кстати, должна была немного подождать, пока сбегутся соседи, а потом уже поджечь рубашку и прыгнуть в бассейн у них на глазах. Но ты, похоже, не стала ждать. В конце концов, в последний момент ты просто могла испугаться, что тебя вовремя не вытащат из воды, и не прыгнула. – Может быть, я потеряла сознание, когда закрывала голову горящей рубашкой, и не могла двигаться? – Не знаю. Рана на голове была большая и глубокая. Доктор Шавер считает, что ты прыгнула со второго этажа. – Удивительно, как я вообще осталась жива! У меня на голове полыхала рубашка, а я так и не добралась до бассейна… Знаешь, все-таки твой план оказался не слишком удачным… – Нет, план был нормальный. Мы сожгли четыре похожие рубашки. Больше семи секунд это не заняло ни разу, даже когда не было ветра. До бассейна ты добралась бы за семнадцать шагов. Пять, пусть даже семь секунд, обожжены только лицо и руки, – нет, исключено, ты не могла умереть. Но рана на голове вообще не входила в план. Как и ожоги на теле. – Но разве я могла действовать не по плану? С какой стати я вдруг перестала бы тебя слушаться? – Я рассказываю тебе так, как понимаю сама, – пожала плечами Жанна. – Похоже, ты не во всем меня слушалась. Реальность намного сложнее. Тебе было страшно – ты боялась предстоящего испытания, боялась думать о последствиях, боялась меня. Думаю, в последний момент ты решила что-то изменить или добавить. Ее нашли на пороге спальни, хотя она должна была лежать в кровати или рядом. Возможно, в какой-то момент ты действительно пыталась ее спасти. Не знаю. Десять ночей, пятнадцать ночей в том октябре мне снился один и тот же сон: я действую невероятно быстро, но безуспешно, пытаясь спасти девушку с длинными волосами – то она горит в огне, то тонет, то на нее наезжает огромная неуправляемая машина. Я просыпалась в холодном поту, укоряя себя за трусость. Нужно быть по-настоящему трусливой, чтобы подмешать несчастной девушке снотворного, а потом спалить ее заживо. Ужасно трусливой, чтобы тешиться ложью, будто я пыталась ее спасти. Амнезия была для меня единственным выходом. Я ничего не помнила только потому, что я, невинный ангелочек, ни за что на свете не вынесла бы собственных воспоминаний. Мы оставались в Париже до конца октября. Я смотрела летние пленки с Мики. По двадцать, тридцать раз. Я усвоила ее жесты, походку, манеру быстро поднимать взгляд в камеру, на меня. – И в речи у нее присутствовала такая же торопливость, – наставляла меня Жанна. – Ты говоришь слишком медленно. Она начинала следующую фразу, не закончив предыдущей. Перескакивала с одной мысли на другую, будто слова ничего не значили, будто собеседник уже и так давно все понял. – К тому же она была умнее меня. – Я этого не говорила. Попробуй еще раз.