В любом случае, он жил с родителями, и каждый раз ему приходилось изворачиваться, чтобы найти местечко, где можно уединиться с девушкой. Он выполнил все ее указания. Четыре раза за ту неделю он наблюдал, как обе девушки садятся в «эм-джи» и отправляются веселиться бог знает куда. Он проникал на виллу через гараж, который всегда оставался открытым, и проверял состояние прокладки. Юную наследницу с длинными темными волосами он встречал еще дважды: как-то днем на пляже у подножья мыса и вечером в пивной в порту Аа-Сьота. Она выглядела совершенно спокойной, словно ситуация была у нее под контролем. Она утверждала, что ничего не случится. Но после приезда на мыс Кадэ высокой женщины с золотистыми волосами она резко переменилась. Он наблюдал за всей троицей целую неделю, прежде чем Мики подала ему знак, что хочет встретиться. Чаще он прятался на обочине дороги за домом, но иногда подходил ближе и прислушивался к голосам, которые раздавались в комнатах. Как-то вечером Мики возвращалась с пляжа одна – в купальнике и босиком. Они условились увидеться в тот же вечер в порту Ла-Сьота. Она не вышла из машины, протянула ему пять банкнот по десять тысяч и объявила, что больше не нуждается в его услугах. По ее словам, высоченная девица несколько раз видела, как он бродит возле дома. В любом случае, вся история оказалась чистым розыгрышем, теперь она знает точно. Она по-дружески посоветовала ему довольствоваться полученной суммой и забыть обо всем. А если он не отвяжется, она знает, как его отшить. Машина проехала метров десять, остановилась, потом дала задний ход и поравнялась с ним. Мики выглянула из окна и сказала: – А ведь я даже не знаю вашего имени. Он ответил, что ей и незачем его знать. Я убийца Он сказал, что его зовут Серж Реппо. Сперва, когда я пыталась позвать на помощь, он зажал мне рот рукой и втолкнул в гараж. Потом понял, что больше я кричать не буду, что я его слушаю, и ограничился тем, что крепко зажал меня между стеной и машиной, а правую руку заломил мне за спину. Он говорил, наверное, не меньше получаса, не выпуская меня, тихим и взволнованным голосом, и всякий раз, когда я пыталась высвободиться, прижимал меня все сильнее. Я почти лежала на капоте «фиата», и ноги у меня онемели. Подъемные ворота гаража оставались полуоткрытыми. В глубине вырисовался прямоугольник лунного света. Когда лицо парня двигалось, казалось, вместе с ним перемещается и граница тени. – Потом, – говорил он, – я решил завязать с этой историей. Но пятого июля узнал, что при пожаре все-таки погиб один человек, и дело приняло другой оборот. Сначала я рассудил, что эта Доменика вас перехитрила, а потом стал думать. Я перерыл газеты, расспрашивал местных, но так ничего толком и не узнал. А эта ваша якобы потеря памяти меня просто взбесила. Он перевел дух, как делал все чаще за последние несколько минут, и еще крепче прижал меня к капоту. Похоже, он был чуть старше, чем говорила мадам Иветта, или его старили морщинки в уголках глаз, которые появлялись, когда на лицо неожиданно падал лунный свет. Мне тоже не хватало воздуха. Даже захоти я сейчас крикнуть, ничего бы не получилось. – Три месяца, – сказал он. – Целая вечность. И вот вы вернулись. Когда я увидел вас с этой дылдой-блондинкой, я понял, что не выкарабкалась та, другая, что вы Мики. Сначала я сомневался, ведь вы с июля сильно изменились. Волосы, лицо – попробуй узнай! Но последние несколько дней я за вами много наблюдал. Все эти репетиции – ходи вот так, накинь кофту вот эдак – полная ерунда… Если по-честному, сначала я не собирался просить у вас еще денег. Но теперь все угрызения совести улетучились. Ведь это я вас предупредил. Короче, я хочу свою долю. Усекли? Я в отчаянии замотала головой, но он не понял, что я хотела сказать. – Не юлите! – прикрикнул он, резко приподняв меня, от чего нестерпимо заболела поясница. – Охотно верю, что вас садануло по башке. Если бы вы прикидывались, вас так или иначе раскусили бы. Но вы ее убили, тут нет смысла отпираться! На этот раз я кивнула. – Отпустите меня, умоляю. Я сумела выдавить только шепот, и он скорее прочел по губам, чем услышал. – Но вы-то меня хорошо поняли? Я снова устало кивнула. Он поколебался, отпустил мое запястье, слегка отстранился, но другой рукой продолжал придерживать меня за бедро, словно по-прежнему опасался, что я сумею сбежать. Той же рукой он подхватил меня, когда я повалилась на капот машины. Сквозь ночную рубашку я чувствовала его влажную ладонь. – Когда она вернется, эта ваша подружка? – Не знаю. Через несколько дней. Прошу вас, отпустите меня. Я не буду кричать. Я не убегу. Я оттолкнула его руку. Он попятился к стене гаража, и мы долго стояли молча. Я оперлась на машину, силясь выпрямиться. Гараж крутанулся у меня перед глазами раз, другой, но я устояла. Только теперь я обнаружила, что ноги у меня совершенно ледяные: с меня слетели шлепанцы, когда он толкнул меня в гараж. Я попросила его принести их. Он подал мне шлепанцы и, когда я сумела обуться, снова шагнул ко мне: – Я не хотел вас пугать, наоборот, мне-то как раз выгодно, чтоб мы поладили. Вы сами меня вынудили вас запихнуть сюда. А вообще-то все ясно, как божий день. Я могу вас донимать бесконечно, а могу и отвязаться. Если честно, мне вовсе неохота с вами возиться. Но вы мне сами обещали отвалить лимон. Теперь я хочу два, один за вас, второй за дылду. Все честь по чести, верно? Я покорно со всем соглашалась. Лишь бы остаться одной, подальше от него, и привести в порядок свои мысли. Сейчас я пообещала бы что угодно. Наверное, он это понял, потому что заявил: – Только не забудьте, что ваша подпись все еще стоит у нас в книге. Я ухожу, но буду рядом и вас из виду не потеряю, поэтому не валяйте дурака. Один раз вы меня надули, и хватит: я крепко усвоил урок. Он отступил назад, остановился на пороге в лунном свете: – Так я могу на вас рассчитывать? Я ответила: да-да, конечно, уходите быстрее. Он добавил, что мы скоро увидимся, и исчез. Бесшумно. Я не слышала его шагов. Через минуту, когда я выбралась из гаража, луна освещала абсолютно безлюдное пространство, впору было подумать, что мне снова приснился кошмар. Я не могла заснуть до рассвета. Опять ныл затылок, ломило спину. Даже под несколькими одеялами меня бил озноб. Я старалась вспомнить его рассказ слово в слово. Но уже тогда, в гараже, хотя он больно прижимал меня к машине, каждая фраза, которую он шептал мне в ухо, вызывала у меня в голове множество образов. И теперь они помимо моей воли накладывались на его историю, искажая ее. Да и вообще, кому верить? Сама я ничего не помнила. Я жила как во сне, отраженной жизнью тех, кто со мной говорил. Жанна рассказывала мне собственную историю о Мики, как она ее понимала, и это было ее в[и]дение. Я слушала, но воспринимала по-своему, и когда я позже описывала те же события или того же человека, это уже было мое в[и]дение, еще более далекое от реальности. Жанна, Франсуа Руссен, Серж Реппо, мадам Иветта: зеркала, отражавшиеся в других зеркалах. На самом деле все то, чему я верила, существовало лишь в моем воображении. В ту ночь я даже не попыталась найти объяснение странному поведению Мики в рассказе Сержа Реппо. И тем более не стала снова восстанавливать в памяти страшную ночь пожара. До самого рассвета я, точно в беличьем колесе, прокручивала в голове малозначащие детали. Например, представляла, как Серж наклоняется к окну «эм-джи», чтобы забрать черную тетрадь (кстати, почему черную? Он ведь мне такого не говорил). Если он поцеловал Мики («Я даже мимоходом поцеловал вас»), то в щеку или в губы, когда наклонялся или когда выпрямлялся? Есть ли в его рассказе хоть слово правды? Или вдруг я ощущала на себе запах омерзительного дешевого одеколона, которым он обильно смочил волосы. Мики тоже обратила на него внимание. «Ваша подпись, – сказал он мне, – была подлинной, я тут же проверил, возле приборной доски было светло. А еще вы спросили, чем у меня пахнут волосы. Это особый одеколон, алжирский, я там служил в армии. Видите, такое не выдумаешь!» Вероятно, он даже назвал Мики марку. Но мне в гараже ее не сказал – для меня одеколон так и остался безымянным. Больше мысли об опасности, которую этот тип представлял для нас с Жанной, меня мучил этот запах, я чувствовала его – или мне казалось, что чувствую, – повсюду; он въелся в перчатки, в руки, он вынудил меня снова зажечь лампу. Должно быть, шантажист все еще бродит вокруг дома, вокруг меня. Стережет меня, как свою собственность: как воспоминание, как разум, уже принадлежащий ему. Я пошла в ванную, помылась, снова легла в кровать, но его хватка не ослабевала. Я не знала, где в доме хранится снотворное. Я заснула только к утру, когда солнечные лучи уже стали пробиваться сквозь ставни. Встревоженная мадам Иветта разбудила меня почти в полдень, но мне показалось, что запах до сих пор не улетучился. Первое, о чем я подумала: этот тип наверняка подозревает, что я попытаюсь предупредить Жанну. Если я действительно попытаюсь, он так или иначе узнает, придет в бешенство и выдаст нас. Так что лучше не рисковать. После завтрака я вышла из дома. Его видно не было. Иначе я попросила бы у него разрешения позвонить во Флоренцию. Два следующих дня я томилась, строила и тут же отметала самые нелепые планы избавления от него втайне от Жанны. Я бесцельно слонялась от пляжа к дивану на первом этаже и обратно, но он так и не появился. На третьи сутки, в день моего рождения, торт, испеченный мадам Иветтой, напомнил мне, что сегодня вскрывают завещание. И Жанна должна со мной связаться. Она позвонила днем. Серж скорее всего на почте. Наверняка будет подслушивать и поймет, кто я такая. Я не знала, как заставить Жанну приехать поскорее. Я сказала, что все в порядке, что ужасно по ней скучаю. Она ответила, что ужасно скучает по мне. Сперва я не обратила внимания, что у нее какой-то странный голос, поскольку волновалась только о постороннем присутствии на линии, но в конце концов я спросила, что случилось. – Ничего особенного, – сказала она, – просто очень устала. Возникла проблема. Придется задержаться еще на день-два. Она просила меня не тревожиться. Обещала все объяснить по возвращении. Когда пришло время повесить трубку, мне вдруг показалось, что нас разлучают навеки. Но я машинально изобразила звук поцелуя и ничего не сказала Жанне. Новое утро, новые страхи. Выглянув в окно спальни, я увидела двух мужчин, которые что-то записывали в блокноты возле гаража. Они подняли головы и кивнули мне. С виду они напоминали полицейских. Когда я спустилась, они уже уехали. Мадам Иветта сказала, что это были служащие пожарной охраны из Ла-Сьота. Они хотели что-то проверить, она не знала, что именно: речь шла о деревянных деталях дома и мистрале[8]. Я подумала: «они» затеяли новое расследование. Я поднялась к себе одеться. Не знаю, что на меня нашло. Я дрожала, видела, как трясутся руки. Я снова не могла сама натянуть чулки, хотя раньше с этим справлялась. И разум тоже отказывался шевелиться, его словно парализовало. В какой-то момент, надолго застыв посреди комнаты босиком с чулками в руке, я услышала, как внутренний голос говорит мне: «Если бы Мики знала, она сумела бы за себя постоять. Она сильнее тебя, ты была одна, Мики ни за что не погибла бы. Этот тип лжет». Какой-то другой голос предупреждал: «Серж Реппо уже сдал вас обеих. Неужели ты думаешь, что пожарные заявились сюда через три месяца только ради того, чтобы проверить состояние дома? Беги отсюда, отправляйся к Жанне». Я выскочила в коридор полуодетая. Ноги сами привели меня, как сомнамбулу, в сгоревшую комнату Доменики. Там на подоконнике сидел незнакомец в плаще серо-бежевого цвета. Наверное, я услышала, как он вошел, и решила, что это Серж, но передо мной был худощавый молодой человек с грустными глазами, которого я никогда раньше не видела. Его не удивили ни мое появление, ни мой вид, ни мой испуг. Я стояла, прислонившись к двери, прижав к лицу скомканные чулки, которые все еще держала в руке. Мы долго смотрели друг на друга в полном молчании. Теперь здесь было пусто, голо и выжжено – комната без мебели, провалившийся паркет. У меня упало сердце. Я видела по глазам, что он презирает меня, что он мой враг, что он тоже знает, как меня уничтожить. У него за спиной захлопнулся полуобгоревший ставень. Он встал и медленно вышел на середину комнаты. Потом заговорил. Я уже слышала этот голос по телефону: Габриель, друг Доменики. Теперь он заявил, что я убила Доменику. С самого первого дня у него появилось предчувствие. Теперь он уже не сомневался, а завтра получит все необходимые доказательства. Явно сумасшедший, но говорил спокойно. – Что вы здесь делаете? – Ищу, – сказал он. – Ищу вас. – Вы не имеете права врываться в мой дом. – Вы сами мне позволите.