Он ждал. Он не торопился. И наконец дождался. Со вчерашнего дня ему стало известно, почему я убила Доменику. У него даже нашелся профессиональный повод, чтобы войти сюда. Все расходы оплачиваются, и он проведет на юге столько времени, сколько потребуется, чтобы доказать факт убийства. Поводом оказался договор страхования жизни, который подписывали все служащие банка, где работала Доменика. Они и познакомились благодаря этой страховке. Он спросил, не нахожу ли я, что жизнь полна сюрпризов: он выжидал три месяца, прекрасно зная, что один-единственный параграф в договоре позволит ему начать расследование. Он даже заплатил последний взнос из своего кармана, как только узнал о смерти До. Если в компании пронюхают о таком непрофессиональном поступке, не видать ему больше работы по специальности. Но сначала он отомстит за любимую. Я слегка успокоилась. Он хотел произвести на меня впечатление, напугать своей решимостью. Он ничего не знал. Он объяснил мне, что в Италии все обстоит иначе. Там его встретят с распростертыми объятиями. Во Франции До платила лишь надбавку к страховому полису – две тысячи франков в месяц в течение десяти лет, а вот Сандра Рафферми заключила страховые договоры на любой случай общей суммой в десятки миллионов. Если даже в случае мизерных выплат ищут любую зацепку для отказа, то итальянские страховщики будут более чем заинтересованы. Зацепка? Страховщики Рафферми? Я ничего не понимала. Меня снова охватила тревога. Сначала он даже слегка удивился, а потом, должно быть, понял, что от меня многое скрывали. И впервые его лицо на мгновение осветилось улыбкой, скорее иронической, чем радостной. – Сегодня вечером или завтра, если вы не позволите мне выполнить мою работу, дом наводнят ищейки гораздо любознательнее меня, – предупредил он. – Мне достаточно пожаловаться в своем отчете на недостаточное содействие со стороны девушки, которой есть что скрывать. Я еще немного пройдусь по дому. Советую вам одеться. А потом можем поговорить. Он резко развернулся и спокойно направился к тому, что осталось от ванной. На пороге он оглянулся и с расстановкой добавил, что у моей подруги возникли серьезные осложнения во Флоренции: наследство получила До. Весь день я звонила во Флоренцию по всем номерам, которые смогла найти в бумагах Жанны. Наконец уже ближе к вечеру мне ответили. Там не знали, где найти Жанну, но подтвердили, что за десять дней до последнего сердечного приступа Рафферми составила новое завещание. По-итальянски я знала лишь несколько фраз, которые выучила совсем недавно, а мадам Иветта, которая слушала разговор по параллельному аппарату, оказалась не слишком искушенным переводчиком. Я с трудом уловила общий смысл и утешала себя тем, что мы плохо поняли, о чем идет речь. Друг Доменики все еще крутился по дому. Он не обедал, даже не снял плащ. Несколько раз он подходил ко мне и, невзирая на присутствие мадам Иветты, с дотошностью следователя задавал вопросы, на которые я не могла ответить. Он всюду совал свой нос, а я не смела его выгнать, боясь, что это сочтут подозрительным, и постепенно меня затягивало в круговорот его шагов. Он еще не ушел, блуждая возле дома, когда внезапно круговорот прервался, застопорившись на одной-единственной безумной мысли: у Мики тоже был мотив, точно такой же, как у меня! Занять мое место, чтобы получить наследство! Я поднялась к себе в спальню, взяла пальто и деньги, которые мне оставила Жанна. Сменила перчатки. Открыв шкаф, чтобы достать чистую пару, я увидела револьвер с перламутровой рукояткой, который мы обнаружили в одном из чемоданов Мики. Я долго медлила, но в конце концов взяла его. Внизу возле гаража человек в плаще, не говоря ни слова, смотрел, как я сажусь в машину и завожу мотор. Когда я тронулась с места, он окликнул меня. Наклонился к окну и спросил, не кажется ли мне теперь, что жизнь полна сюрпризов: эта красивая машина меня погубит. – Вы знали, что наследницей станет До, – сказал он мне, – вы знали, потому что тетка сообщила вам об этом. Вы звонили ей из Парижа, когда за вами приехала ваша надсмотрщица. Это написано черным по белому в завещании. Вы отметили день рождения До, а по возвращении оглушили ее снотворным, заперли в спальне и подожгли ванную. – Вы совсем рехнулись! – Вы все предусмотрели. Кроме двух моментов: во-первых, что вместе со всем остальным вы потеряете память и забудете даже собственный план выдать себя за Доменику; во-вторых, что на спальню огонь не перекинется. Так и случилось! – Не желаю вас больше слушать. Уходите! – Знаете, чем я занимался эти три месяца? Изучал все дела о пожарах со дня основания нашей компании. Местоположение дома, направление ветра в тот вечер, сила взрыва, источник возгорания в ванной – все указывает на то, что проклятый огонь не коснулся спальни Доменики. Пожар должен был бы уничтожить только одну часть дома, он не мог распространяться в обратном направлении. Вам пришлось устроить поджог вторично, на сей раз в гараже, как раз под ее комнатой! Я посмотрела на него. По глазам он понял, что его доводы меня убедили. Он схватил меня за плечо. Я вырвалась: – Прочь с дороги, иначе я вас раздавлю! – А потом сожжете машину, как уже сделали однажды? Тогда дам вам совет: не зарывайтесь и не теряйте голову, действуйте аккуратно, когда надумаете продырявить бензобак! Хороший следователь это заметит. Я нажала на газ. Заднее крыло «фиата» зацепило его, и он упал. Я услышала крик мадам Иветты. После операции я водила машину неуверенно и не могла ехать быстро. Я видела, как наступают сумерки, а вдалеке в бухте Ла-Сьота зажигаются огни. Если Серж Реппо ушел с работы около пяти, как и летом, я не сумею его отыскать. Нельзя допустить, чтобы он заговорил. На почте его не было. Я снова позвонила во Флоренцию. Застать Жанну по-прежнему не удавалось. Когда я села за руль, было уже совсем темно и холодно, но я даже не решилась поднять верх машины. Я покрутилась немного по городу, словно в надежде встретить Сержа Реппо. И правда, часть меня на это надеялась. Другая думала лишь о Мики, которой я была, а может, и не была, и о Жанне. Не могла она так обмануться, так обмануть меня. Серж лгал. Мики ни о чем не догадывалась. Я была До и убила ее напрасно, убила ради наследства, которое в итоге от меня ускользнуло и которое я получила бы просто так, безо всякого убийства. Нужно было только подождать. Забавно. Даже смешно. Так почему я не смеюсь? Я вернулась на мыс Кадэ. Издали заметила, что перед домом стоит несколько машин с включенными фарами. Я остановилась на обочине. Попыталась снова собраться с мыслями, продумать все варианты, еще раз мысленно собрать воедино картину пожара. И все-таки забавно. Три месяца я постоянно искала, копалась в прошлом. Вела расследование не хуже этого доблестного страховщика, но преуспела куда больше него: в этом деле, которое он принимал так близко к сердцу, фигурировала только я одна. Я была и следователем, и убийцей, и жертвой, и свидетелем, всеми ими в одном лице. А главное, что истину не знает ни одна живая душа, кроме разве что маленького буддийского монаха с ежиком волос, и он вспомнит ее сегодня вечером, завтра или никогда. Я подошла к дому. Среди черных автомобилей, заполнивших двор, я заметила белую машину Жанны: верх откинут, сзади чемодан, на переднем сиденье забытый шарф. Она приехала… Я медленно пошла прочь, нащупывая в кармане застегнутого на все пуговицы пальто револьвер Мики. Я отправилась на пляж. Сержа там не было. Вернулась на дорогу. Никого. Я снова села в машину и поехала в Ла-Сьота. Через час я отыскала его на террасе кафе в обществе рыжеволосой девицы. Увидев, что я выхожу из машины, он огляделся вокруг, явно недовольный встречей. Я пошла в его сторону, он встал и в ярком свете ламп даже сделал два по-кошачьи грациозных шага по направлению ко мне, два последних шага зловредного кота. Я выстрелила с расстояния в пять метров, промахнулась, но продолжала идти к нему, разряжая свой маленький револьвер. Он упал вперед, ударившись головой о мостовую. После четвертого выстрела я еще дважды нажимала на спусковой крючок, но он щелкал вхолостую. Это не имело значения: я знала, что он мертв. Раздались крики, поднялась суматоха. Я села в «фиат» и поехала, рассекая толпу, точно волну, которая снова смыкалась у меня за спиной. Я говорила себе: теперь от Жанны отстанут, она обнимет меня, будет баюкать, пока я не усну, и я ничего у нее не попрошу, пусть только продолжает меня любить. Фары машины разгоняли шакалов, и они разбегались во все стороны. Жанна в ожидании стояла в столовой виллы, прислонившись к стене, спокойная, чуть бледнее обычного. Она первой увидела, как я поднимаюсь по ступенькам. Ее внезапно изменившееся лицо, в котором одновременно читались и облегчение, и растерянность, затмило собой все остальное. Только гораздо позже, когда меня оторвали от нее, я заметила всех остальных: мадам Иветту, которая плакала, уткнувшись в передник, Габриеля, двух полицейских в форме, трех агентов в штатском и одного из тех двоих, которых я видела утром возле гаража. Она сказала, что мне приписывают убийство Доминики Лои, что меня сейчас уведут и предъявят обвинение, но это полный идиотизм, я должна доверять ей, я ведь знаю, что она не позволит им обидеть меня. – Я знаю, Жанна. – С тобой ничего не случится. Ничего не может случиться. Они будут давить на тебя, но ты никого не слушай. – Я буду слушать только тебя. Они оттащили меня от нее. Жанна спросила, нельзя ли нам вместе подняться в комнату, собрать вещи. Инспектор с марсельским акцентом вызвался нас сопровождать. Он остался в коридоре. Жанна закрыла дверь моей спальни и прислонилась к ней. Потом заплакала, глядя на меня. – Жанна, скажи мне, кто я. С полными слез глазами она покачала головой и ответила, что не знает, что я ее маленькая девочка, а остальное не важно. Теперь ей это безразлично. – Ты слишком хорошо знала Мики и не можешь ошибиться. Ты знаешь меня… Ты ведь ее хорошо знала, правда? Она все качала и качала головой, говорила: нет-нет, это правда, она ее не знала, в последние четыре года она знала ее хуже всех. Когда она появлялась, Мики отскакивала от нее, как от прокаженной, нет, она ее не знала. – А что случилось четыре года назад? Она плакала и плакала, прижимала меня к себе, говорила: ничего, ничего, ничего не случилось, ничего, просто глупость, один поцелуй, ничего, только поцелуй, но она не поняла, она не понимала, не выносила, когда я приближалась к ней, она не понимала. Она резко оттолкнула меня, вытерла глаза тыльной стороной ладони и стала собирать мой чемодан. Я села на кровать рядом с ней. – Положу три свитера, – сказала она уже спокойным голосом. – Дай знать, если что-нибудь понадобится. – Жанна, Мики все знала. Она покачала головой: прошу тебя, умоляю, она ничего не знала, тебя бы здесь не было, если бы она все знала. Тогда умерла бы ты. – Почему ты хотела ее убить? – спросила я совсем тихо, взяв ее за руку. – Из-за денег? Она покачала головой и ответила: нет-нет, я больше не могла терпеть, мне наплевать на деньги, замолчи, умоляю. Я сдалась. Прижала к щеке ее ладонь. Она не отняла ее. Продолжала другой рукой складывать в чемодан вещи. Она больше не плакала. – В результате у меня осталась только ты, – сказала я. – Ни наследства, ни мира мечты перед сном, одна ты. – Что за мир мечты? – Это ты мне так говорила: истории, которые я сама себе рассказывала, когда работала в банке. Мне задавали много вопросов. Меня заперли в палате тюремной больницы. Снова жизнь делилась надвое: на мрак сна и режущий глаза свет, когда передо мной открывалась дверь во двор, на прогулку. Я два раза видела Жанну через зарешеченное окно комнаты для свиданий. Я больше ее не мучила. Она выглядела бледной и подавленной, с тех пор как узнала об убийстве почтового служащего. Она поняла многое из того, что произошло в ее отсутствие, и даже улыбка, которую она старалась из себя выдавить, была какая-то потухшая. Они провели экспертизу останков «эм-джи» на кладбище автомобилей в Ла-Сьота, до мельчайших деталей изучили жизнь Сержа Реппо. Они обнаружили, что бензобак был пробит умышленно, однако так и не вышли на след телеграммы. В конце концов я узнала, что шантажист блефовал: книги учета доставки телеграмм не существует. Должно быть, он заставил Мики расписаться в какой-то случайной тетради. Я убила Сержа Реппо, чтобы помешать ему рассказать о роли Жанны, но и второе мое убийство оказалось напрасным. Она сама заговорила, после того как собрала нужную сумму на наших адвокатов. Я во всем призналась, когда мне сообщили, что Жанна дала показания против себя. Мне предъявили обвинения в убийстве, но и ей тоже. Я видела ее несколько секунд, когда выходила из кабинета следователя. Мы столкнулись на пороге. – Положись на меня, ладно? – сказала она. – Старайся держаться вежливо и думай хорошенько. Она потрогала мои волосы и заметила, что они сильно отросли. Она сообщила, что меня повезут в Италию, чтобы получить дополнительную информацию для расследования. – Веди себя в лучших традициях Мики, – добавила она. – Будь такой, как я тебя учила. Она рассказала следствию все, о чем ее спрашивали, и даже больше, но ни словом не обмолвилась, и никто так и не узнал, что она вступила в сговор с Доменикой Лои. И я поняла, почему: если я промолчу, если я Мики, приговор будет не таким суровым. Мной руководила Жанна. И главной виновницей тоже будет считаться она. Когда чернота вернулась, у меня появились долгие часы для раздумий. Иногда я абсолютно уверена, что я Мишель Изоля. Я узнаю, что меня лишили наследства, что Доменика и Жанна сговорились меня убить. Сперва я решаю расстроить их планы, но потом, когда вижу обеих на вилле, меняю свое решение, переворачиваю их план в свою пользу и убиваю Доменику, чтобы стать ею.