– Ко мне. Послушай, Мики, я понимаю, что рассказчик из меня никудышный, забудь, прошу тебя. Мы поговорим снова, когда ты немного поспишь. Столько потрясений, бесконечных мук – немудрено, что ты не в себе. Не спеши судить меня. Как и Жанна за рулем, он положил руку мне на колено. – Как здорово, – сказал он, – что мы опять вместе. Я проснулась посреди ночи. Ни разу с самого первого дня в клинике у меня так не раскалывалась голова. Франсуа потрепал меня по руке: – Я сварил тебе кофе. Сейчас принесу. Я находилась в комнате с задернутыми шторами и разнокалиберной мебелью. Оказалось, что я лежу в юбке и свитере с наброшенным на ноги пледом на раздвижном диване, и в памяти всплыл кадр: Франсуа наклонился и раскладывает его для меня. На маленьком столике на уровне глаз я увидела свою фотографию в серебряной рамке, вернее, фотографию той, какой я была «раньше». На полу рядом с креслом, развернутым ко мне, валялись газетные вырезки доктора Дулена. Вероятно, Франсуа читал их, пока я спала. Он вернулся с дымящейся чашкой кофе. Мне стало лучше. Он смотрел, как я пью, и улыбался, засунув руки в карманы брюк, уже без пиджака, явно довольный собой. Я взглянула на часы на запястье. Они остановились. – Долго я спала? – Сейчас шесть часов. Тебе получше? – Проспала бы еще целую вечность. Голова болит. – Чем-нибудь помочь? – встревожился он. – Не знаю. – Вызвать врача? Он присел на кровать рядом со мной и взял у меня из рук пустую чашку. Поставил ее на ковер. – Лучше позвони Жанне, – попросила я. – Тут рядом живет врач, но я не знаю его телефона. Честно скажу, мне совершенно не хочется снова ее тут видеть. – Ты ее не любишь? Он рассмеялся и обнял меня. – Вот теперь я тебя узна[ю], – сказал он. – Ты совсем не изменилась. Делишь весь мир на тех, кого мы любим и кого не любим. Не вырывайся. Я имею право хоть немного побыть рядом после целой вечности врозь. Он пригнул мне голову, погладил по волосам, нежно поцеловал куда-то возле затылка. – Нет, я ее не люблю. Послушать тебя, так нужно любить всех и вся. Даже эту несчастную девицу, хотя одному богу известно… – Не переставая целовать меня, он указал на вырезки, разбросанные на ковре: – Я прочел. Мне уже рассказывали, но тут такие страшные подробности… Мило, что ты пыталась вытащить ее оттуда. Дай взглянуть на твои волосы. Я быстро закрыла голову руками: – Не надо, пожалуйста. – А тебе обязательно носить перчатки? – спросил он. – Прошу тебя. Он поцеловал мою руку в перчатке, осторожно приподняв ее, потом поцеловал в голову. – Больше всего тебя меняют волосы. За обедом мне несколько раз казалось, что я говорю с незнакомкой. – Он обхватил ладонями мое лицо, придвинулся почти вплотную и долго вглядывался. – И все-таки это ты, это Мики. Я смотрел, как ты спишь. Знаешь, раньше я часто смотрел на тебя, когда ты спала. И сейчас у тебя было точно такое же лицо. Он поцеловал меня в губы. Сначала легкий быстрый поцелуй, чтобы проверить мою реакцию, потом долгий. Меня снова охватило оцепенение, но не такое, как за обедом, теперь оно отдавалось сладкой болью во всем теле. Чувство, знакомое мне «раньше», до клиники, до белого ослепляющего света, до всего. Я не двигалась и внимательно прислушивалась к ощущениям, видимо, в нелепой надежде, что с поцелуем ко мне вернется память. Я отстранилась, потому что стало трудно дышать. – Теперь ты мне веришь? – спросил он. Он удовлетворенно улыбался, темная прядка упала на лоб. Его фраза все испортила. Я отодвинулась еще дальше. – Я часто сюда приходила? – Нет, не очень. Обычно я наведывался к тебе. – Куда? – В «Резиденцию» на улице Лорда Байрона, потом на де Курсель. Смотри, у меня есть доказательство! – Он резко вскочил, открыл какой-то ящик, потом вернулся с небольшой связкой ключей: – Ты мне дала их, когда переехала на улицу де Курсель. Если ты ходила ужинать не со мной, мы встречались вечером прямо там. – Там квартира? – Нет, небольшой особняк. Очень красивый. Мюрно покажет тебе. Или, если хочешь, можем пойти вместе. Нам было там хорошо. – Расскажи! Он снова рассмеялся и обнял меня. Я дала уложить себя на кровать, сжимая в руке острые ключи. – Что рассказать? – спросил он. – О нас. О Жанне. О До. – О нас говорить интересно. О Мюрно – нет. И о той, другой, тоже нет. Из-за нее мы и перестали видеться. – Почему? – Она настраивала тебя против меня. Как только ты забрала ее к себе, у нас с тобой все разладилось. Ты просто рехнулась. Всякие бредовые идеи. – Когда это случилось? – Точно не помню. Перед тем, как вы вдвоем отправились на юг. – А какой она была? – Послушай, она умерла. О мертвых либо хорошо, либо ничего. И к тому же, какая разница, какой она была? Ты ее воспринимала иначе: милая, душка, жизнь за тебя отдаст. И такая умная! Она и впрямь была не дура. Прекрасно научилась манипулировать и тобой, и Мюрно. Если хочешь знать, еще немного, и она прибрала бы к рукам и старуху Рафферми. – Она была знакома с моей теткой? – К счастью, нет. Но если бы твоя тетя умерла на месяц позже, можешь не сомневаться, До бы с ней познакомилась и получила свой кусок пирога. Ты уже была готова взять ее с собой во Флоренцию, ведь ей так хотелось побывать в Италии. – А почему ты говоришь, что она настраивала меня против тебя? – Я ей мешал. – Чем? – Откуда я знаю! Она считала, что ты выйдешь за меня замуж. Напрасно ты рассказала ей о наших планах. Да и сейчас мы напрасно о ней говорим. Все, хватит. Он поцеловал меня в шею, в губы, но теперь я ничего не почувствовала, только замерла, пытаясь собраться с мыслями. – А почему же ты тогда сказал, что было мило с моей стороны попытаться вытащить ее из спальни во время пожара? – Потому что на твоем месте я бы оставил ее подыхать там. Ну и много чего другого… Хватит, Мики. – Чего другого? Я хочу знать. – Я узнал о случившемся, когда был в Париже. Я не очень хорошо понял, как все это произошло. Навоображал невесть что. Не верил, что это был несчастный случай. По крайней мере, случайный несчастный случай. Я лишилась дара речи. Он сошел с ума. Он говорил страшные вещи и при этом одной рукой медленно поднимал мне юбку, а другой – расстегивал ворот на свитере. Я попыталась сесть: – Отстань от меня. – Вот видишь? Прекрати обо всем этом думать. Он бросил меня назад на кровать. Я хотела оттолкнуть руку, которая ползла вверх по ногам, но он перехватил мое запястье и больно сжал. – Отстань! – Послушай, Мики!.. – Почему ты решил, что это не случайность? – Черт возьми! Зная Мюрно, нужно быть полным кретином, чтобы принять за чистую монету байки про несчастный случай! Только кретин поверит, что она, прожив три недели на вилле, не заметила, что газовая труба неправильно подсоединена. Ясно, как божий день, что труба была в полном порядке! Я отбивалась, как могла. Он не отпускал. Сопротивление раззадорило его. Он порвал мне ворот на свитере и только тогда поутих. Заметил, что я плачу и отпустил меня. Я искала пальто и туфли. Я не слышала, что он говорит. Я подняла вырезки, сложила обратно в папку. Вдруг увидела, что все еще держу в руке ключи, которые он мне дал, и положила их в карман пальто. Он встал в дверях, пытаясь преградить мне путь, в момент осунувшийся и присмиревший. Я вытерла слезы тыльной стороной руки и заявила, что если он хочет снова меня увидеть, то должен немедленно выпустить отсюда. – Мики, это же идиотизм! Много месяцев я думаю о тебе. Не знаю, что на меня нашло.