— Именно, вот и приходится… все выведывать! — Бутурлина усмехнулась. — Анна Михайловна, а тетрадки эти… кто их писал? — решилась Настя. — Тетрадки? — ведьма бросила задумчивый взгляд на стопку, лежащую на столе. — Не ошиблась я в тебе. С главного начала. Тетрадки эти мать моя писала, до нее — бабка, а вот до них все из уст в уста переходило. Многие знания утеряны были…, да ты спи, а то сейчас языками зацепимся и остаток ночи проговорим. Ощущая себя маленькой девочкой, Настя послушно легла в постель. Анна Михайловна подоткнула одеяло и, не говоря ни слова, вышла. Девушка еще лежала какое-то время просто глядя в полоток, затем её глаза закрылись, и она крепко заснула. Глава 8 Злой, точно волк, Белов выскочил из дома Бутурлина. Рявкнул на подвернувшегося так не кстати Петра, мужик проворно отскочил, Григорий сверкнул глазами и помчался дальше, по улице. Перепалка с невестой его задела. Преображенец и сам уже не понимал, почему его так разозлило своеволие Насти. Вернее сказать, это было даже не своеволие, но какое-то упрямство и не желание принимать Григория как жениха и, стало быть, главу семьи. В семье Беловых Евдокия Андреевна всегда слушалась мужа. За долгие годы брака Гриша не разу не слышал, чтобы мать хоть слово сказала против Петра Григорьевича. Сестры тоже почитали отца, а на младшего брата смотрели как на будущего главу рода, хоть и не упускали случая подшутить, но даже Софья всегда прислушивалась к мнению брата. Тем больше злило своеволие Насти. Белов по-волчьи клацнул зубами. Двое выпивох, бредущих навстречу, почему-то перешли на другую сторону. Григорий с какой-то завистью посмотрел им вслед. Ему тоже хотелось напиться, но после разгрома, учиненного Шуваловым в «Красном кабачке», вряд ли хозяин будет доволен видеть виновника бед. Оставались лишь казармы, да бутылка «хлебного вина» — самогона, припрятанная в сундуке. Белов уже подходил к фрейлинским домикам, когда почти столкнулся с Левшиным. В начищенных сапогах и парадной форме друг, что удивительно, шел пешком. — Саш, ты куда? — окликнул его Григорий. Тот вздрогнул и полоснул Белова яростным взглядом, впрочем, тут же опомнился. — Да так… — Левшин махнул рукой. — Гриш, пошли в кабак? — Мне туда покамест путь заказан, да и тебе не советую: Шувалов там с обысками был. — Да ну? — изумился Саша. — А что искал аль кого? — Девку, что нам с Александром Борисовичем пиво подавала. — С чего… — Левшин осекся и недоверчиво посмотрел на друга. — Он что думает, что… — А ты сам посуди: мы окромя кабака нигде не были, а Александр Борисович отравлен. — Ты что взаправду думаешь, что хозяин кабака… — Хозяин не при чем, а вот девки-подавальщицы, — Белов криво усмехнулся, вспомнив слова начальника тайной канцелярии. — Сашка, сам посуди, много ли им надо: по заднице огладил, монету меж грудей сунул, вот и вся недолга! Левшин внимательно смотрел на друга. — Гришка, не договариваешь ты! Преображенец шумно выдохнул и признался: — Шувалов меня на опознание вызвал. — Опознал? — Опознал… Да толку-то? Мертвая она. Зверь задрал. — Ты уверен? — Да. Девка из кабака убежала. Я лично Шувалова по следу повел. А там запах… и девка, как овца задранная, — во рту сразу же начал ощущаться солоноватый привкус крови. Белов сплюнул на дорогу и вздохнул. — И откуда только они только этих девок берут, — тихо произнес он, разговаривая, скорее, с самим собой. — и не ищет же их никто! — Гриш, ну откуда все таких берут, — подал плечами Левшин. — Знамо дело, бордель за гранильной фабрикой! — Думаешь… — преображенец насторожился, точно зверь, почуявший след. — Не знаю, но я бы девку оттуда нанял. Им терять уже нечего. — А знаешь, Сашка, ты прав! — звериные глаза сверкнули. — А ну, пойдем! — Куда? — слегка опешил Левшин. — Знамо дело — в бордель! С мадам поговорить надо! — Гриш, в бордели обычно не за разговорами ходят… — задумчиво заметил Левшин. Тот лишь хмыкнул. — Так ты идёшь? — А как же! — уже предвкушая потеху, Левшин встряхнулся, его глаза весело заблестели. Измайловец зашагал, стремясь попасть в такт шагов Белова. *** Особняк стоял за гранильной фабрикой. Двухэтажный, с белым рустом, окруженный кованой оградой, он смотрелся несколько неуместно на фоне заводских зданий, сложенных из красного кирпича. Особенно это ощущалось вечером, когда у дверей особняка стояли лакеи с факелами, а окна первого этажа были ярко освещены. То и дело оттуда доносились взрывы смеха, перемежаемые мелодиями клавикордов. Перепрыгивая через ступеньку, Белов взбежал на крыльцо и, опережая лакеев хотел распахнуть дверь, но Левшин ухватил друга за рукав. — Гриш, обожди, — зашипел он, — а то потом от слухов не отмоешься, все ж будут зубоскалить, что тебе так не терпелось, аж бегом в бордель припустил. — Пусть попробуют! — фыркнул тот, но все-таки остановился, выжидая, пока лакей распахнет дверь и нетерпеливо шагнул за порог. Запах табака, пота и дешевых духов заставил преображенца поморщиться и недовольно чихнуть. Левшин тоже скривился, но уверено прошел в залу, где было людно: офицеры, придворные, люди из свиты франкского посла. Всех этих мужчин окружали ярко накрашенные, полуодетые женщины. — Девочки, кто к нам пожаловал! — взвизгнула одна из девиц, сидевшая за клавикордом. Ее соседка вскочила и направилась к друзьям, но преображенец жестом приказал ей остановиться и, не обращая внимания на обиженно поджатые губы, еще раз оглядел зал. В углу Белов заметил того франка, кто давеча сидел рядом с Настей. Мужчина сидел с остекленевшим взглядом и поглаживал обнаженную пышную грудь жеманно хихикающей девицы. — Манька! — Григорий направился прямиком к ней, признав верную помощницу и секретаря хозяйки заведения. — Григорий Петрович! — взвизгнула девица, — Фу, как можно! Я — Мари! — Мари так Мари, — покорно согласился он. — Хозяйка твоя где? — А где же ей еще быть, — девица снова хихикнула, ладошкой прикрывая щербатый рот. — В кабинете у себя сидит, точно сова в дупле. — Хорошо, — игнорируя призывные крики узнавших его девок, Белов направился в нишу, откуда дверь вела прямиком в кабинет мадам. Стоявший у ниши лакей решительно преградил путь, но узнав офицеров, смягчился. — Вы по какому делу? — спросил он. — По частному. Нам с мадам Амели приватно говорить надо, — белов многозначительно крутанул в руках серебряную монету. — Ожидайте, — лакей тенью скользнул за едва заметную в полутьме алькова дверь, обитую шелком в тон стенам. Со стороны могло показаться, что слуга просто растворился в стене, и Левшин невольно перекрестился. Преображенец покосился на друга, но ерничать не стал, прекрасно понимая, что в отличие от него самого Сашка не обладает звериным чутьем и слухом. Сам гвардеец почти различал голоса за стеной, но говорили очень тихо. Затем лакей так же беззвучно вышел. — Вас готовы принять. Порядок знаете, — слуга покосился на сабли. Оба офицера безропотно отстегнули оружие и отдали его лакею. — Головой отвечаешь! — прошипел Левшин. — Ладно тебе, Сашка, не коня отдаешь! — фыркнул Григорий, отдавая слуге обещанный серебряный рубль. — Сабля то отцовская, в боях со шведами закаленная! — пробурчал тот, косясь на лакея, бережно складывавшего сабли на столик позади себя, и добавил. — Не дай бог что — убью!