— Гриш, ты чего не пьешь? — Не хочу, — отмахнулся тот. — Александр Борисович, что делать будем? — Пока с государыней не поговорю — ничего, — отозвался тот. — Так вы ж сами сказали, что слушать не станет! — Может и станет… Надо только чтоб у Елисаветы Петровны настроение было подходящее… — Бутурлин задумчиво прищурился, словно решая, стоит ли испрашивать аудиенцию. — Я завтра на карауле. Могу дать знать, когда момент будет, — предложил Белов. Бутурлин внимательно посмотрел на него. — Ты же недавно заступал? — Поменялся я. — Опять баба? — понимающе хмыкнул подполковник. Григорий слегка поморщился. По отношению к Насте слова командира звучали грубо. — Девка там, фрейлина новая. Сама неприметная, но глазища! — наябедничал Левшин, усмехаясь. — Гриша вокруг нее вьется, точно пчела около меда! Белов упрямо сжал губы, давая понять, что покамест его отношения с фрейлинами никого из присутствующих не касаются. — Главное, чтобы не точно муха вокруг… — хмыкнул Бутурлин, с удовольствием заметив, что глаза его офицера вновь вспыхнули. — Ладно, ребята, будет сплетничать! Домой пора мне, иначе Анна Михайловна шкуру живьем снимет! — Анна Михайловна приехала? — изумился Левшин. — Приехала, — кивнул Бутурлин. — При чем надолго. — С чего вдруг? — насторожился Белов. Нелюбовь жены командира полка к царственному пригороду была известна всем. Александр Борисович пожал плечами: — Говорит, Елисавета Петровна просить изволила. — Даже так? — А то! Так что теперь и дома по регламенту жить приходится! — судя по тону, Бутурлин был скорее доволен, нежели огорчен этим фактом. Григорий вдруг понял, что по-хорошему завидует командиру. Преображенцу хотелось, чтобы и его в доме кто-то ждал и иногда бранил за опоздания. — Ладно, пойду. А вы, ребята, не торопитесь, покумекайте тут… — подполковник кинул на стол несколько монет, тяжело поднялся, пошатнулся. — Старею, — вздохнул Бутурлин, направляясь к выходу. Белов заметил, что походка командира была какой-то неуверенной, точно Александр Борисович хорошо перебрал. — Вот тебе и семейная жизнь! — хмыкнул Левшин, привлекая внимание друга. — Ты чего не пьешь? — Не хочу, — Григорий тоже встал, — Пойдем, Саш, а то душно здесь. — Ду-у-ушно, — рассмеялся тот, передразнивая тонким фальцетом. — Смотри, Белов, уже точно фрейлины заговорил, скоро на машкерадах в дамские платья обряжаться будешь! Преображенец криво усмехнулся. Любовь государыни к переодеваниям в мужской костюм была известна, притом мужчинам надлежало надевать женское платье. Гвардия избегала этого — слишком уж ценили все полковую форму и на балах появлялись исключительно в парадных мундирах. — Пошли уже, провидец! — фыркнул Белов, увлекая Левшина к выходу. Коней подвели к крыльцу, как только друзья показались в дверях, слишком хорошо оба были известны хозяину «Кабачка». Вскочив в седла, офицеры направились к казармам. Из-за жары и влажной духоты, пришедшей на смену дождям, ехали неспешно. Григорий чувствовал, как рубашка, пропитавшись потом, начинает липнуть к спине. Пыль от копыт коней смешивалась с раскаленным влажным воздухом и дышать было нечем. Все еще размышляя о словах, сказанных Бутурлиным, преображенец отпустил повод, предоставляя своему коню самому шагать к дому. Левшин ехал рядом. Его гнедой гарцевал под всадником, то и дело шарахаясь то от карет, то от спешащих куда-то мужиков. Сашка не обращал на это никакого внимания. Друзья проехали уже полдороги, когда заметили людей, толпящихся посередине дороги. — Гриша, смотри, конь Бутурлина! — Саша натянул поводья, придерживая своего гнедого. Белов непонимающе взглянул на коня командира, щиплющего траву у обочины, затем перевел взгляд на толпу и молнией слетел со своей лошади. Расталкивая зевак, пробрался в центр и склонился над командиром, лежащим на земле. Мундир подполковника был в пыли, около виска виднелась ссадина — по всей видимости, ушиб при ударе о землю. — Александр Борисович! — Григорий приподнял Бутурлина за плечи, с тревогой всмотрелся в побелевшее лицо. — Что с вами? Подполковник с трудом открыл глаза. — Гриша, — невнятно произнес он посиневшими губами, — Что ты такой бледный? И одет не по уставу… отвороты желтые… Григорий вздрогнул и с испугом посмотрел на протиснувшегося следом за ним Левшина. — Сашка… — Гриша что с ним? — Не знаю… говорит, отвороты мундира желтые… — Белов обвел звериным взглядом стоявшую вокруг толпу и подхватил командира, взваливая на плечи. — Домой его надо срочно. Там Анна Михайловна. Левшин кивнул и помчался к ближайшей подводе, на ходу доставая деньги из кошеля. Воодушевленные серебрушкой, крестьяне легко подвели телегу ближе и даже помогли погрузить на нее подполковника, впавшего в беспамятство. Провожаемая завистливыми взглядами менее удачливых возниц, подвода направилась к дому Бутурлиных, путь к которому указывал встревоженный Белов. Левшин помчался вперед, предупредить домочадцев подполковника. Когда телега подъехала, то Анна Михайловна уже стояла на крыльце. С подчеркнутым спокойствием она подошла к мужу, хотя в лице не было и кровинки, а в газах затаилась тревога. — Что произошло? — резко спросила она. — Не знаю. Мы подъехали, Александр Борисович уже в бреду был… — Чем бредил? — голос ведьмы невольно заставил поежиться. — Про желтые отвороты на мундире говорил, — Белов не стал пересказывать разговор в кабаке. — Наперстянка… — с ужасом прошептала Анна Михайловна, говоря, скорее сама с собой, еле слышно, но гвардеец все-таки услышал. — Интересно, кто посмел… Где его опоили? — Мы в кабаке пиво заказали, — пояснил преображенец. — Я пить не стал, Сашка тоже не сильно, а вот Александр Борисович… — Несите его в дом! — распорядилась слугам Бутурлина, выпрямляясь. — Анна Михайловна, я могу еще чем-то помочь? — спросил Григорий, потрясенный видом командира. Подполковник всегда казался ему, еще мальчишке, чем-то незыблемым. Тем сильнее было потрясение видеть Бутурлина именно таким: без сознания, бледным, то и дело сотрясаемым в конвульсиях. — Нет, Гришенька, спасибо. И так вы много сделали. Ступайте и помолитесь за здравие. И простите, надо идти, — Анна Михайловна спешно прошла в дом. Григорий еще несколько минут стоял и смотрел на закрытую дверь, потом повернулся и побрел к калитке, где его уже поджидал Левшин. — Гриш, ты коня забыл, — напомнил он другу, указывая на серого, который пошел топтать заросли травы. Белов охнул, кинулся к жеребцу, схватил под уздцы и вывел со двора, надеясь, что конь не успел заподпружиться. — Что делать будешь? — Саша с тревогой всматривался в лицо преображенца. Тот пожал плечами. — А что еще делать? Государыне докладывать! Надо только помозговать от кого заходить! От Черкесова по всем правилам долго, Шувалов нас не любит… Бейстужев? — Ты еще к вице-канцлеру попади! — хмыкнул Левшин. — Иди-ка ты, друг любезный к Рассумовкому, он не даром к вашему полку приписан, всяк надежней и быстрее будет! — Это точно, — криво усмехнулся Белов, вспоминая недавнее ходатайство фаворита императрицы. — Поехали, что зря время терять? Он вновь вскочил на коня, дернул повод, разворачивая ко дворцу. — Коня побереги! Конь-то в чем виноват? — крикнул Левшин, устремляясь за другом. Рассумовский оказался в церковном флигеле. Бывший певчий стоял на коленях у церковного алтаря и истово молился. После душного летнего зноя в церкви веяло прохладой. Запахи плавившегося свечного воска и ладана смешивались, принося истерзанной душе отстраненное умиротворение. Святые со скорбным видом взирали с фресок на роскошную позолоту стен. Перекрестившись на образа, Белов хотел было окликнуть Алексея Григорьевича, но вспомнив наказ жены командира, просто подошел, опустился рядом с государевым фаворитом, опустил голову, произнося давно заученные слова молитвы. — Отпусти ему все согрешения… возврати ему здравие и силы телесные… — Гриш, ты о ком? — Рассумовский перекрестившись, повернул голову и посмотрел на гвардейца. Тот быстро дошептал молитву, тоже перекрестился и встал. — Алексей Григорьевич, недобрые вести. Бутурлина отравили…