Анри ожидал услышать очередное «Что?» или «Как?», но, к его удивлению, супруга даже не попыталась разыграть удивление. – С каких пор ты знаешь, что я не была у матери? – спросила она. – Я знал это с того момента, как ты сообщила мне, что собираешься к ней. – Ты ничего не сказал. Анри почувствовал, как исчезает его ощущение триумфа, которое он испытал от охватившего его жену ужаса. Злобная радость продлилась недолго, ей на смену пришли печаль и упадок сил. – А что я должен был сказать? – устало спросил он. – Что я должен был сказать, чтобы получить честный ответ? – Я не знаю. Но когда один человек откровенно высказывает, что думает, другой часто тоже открывается в ответ. Анри подпер голову руками. Откровенность… Как часто в эти дни та последняя суббота вставала у него в памяти! Иногда он даже думал, что другой мужчина гораздо лучше справился бы с этой ситуацией. Почему он не потребовал от Надин объяснения? Почему не ударил кулаком по столу? И не только в эту субботу, но и намного раньше, в какой-то момент во время всех этих долгих мучительных лет, когда он чувствовал, что все больше и больше теряет свою любимую, когда между ними господствовало это ужасное молчание, которое было во много раз ужаснее, чем ссоры в первые совместные годы. Почему они не выяснили свои отношения в разговоре? «Это должно было исходить от меня, – подумал Анри. – Она ведь все сказала. Что она ненавидит Ле-Льюке и «У Надин». Что она ведет жизнь, которой никогда не хотела. Что она разочарована и ей страшно. В сущности, она даже сказала мне, что воспользуется любой возможностью, чтобы вырваться из этой жизни…» – Ты хотела в субботу вечером встретиться с Петером, – сказал он. Надин кивнула. Ее темные глаза, смотревшие с отчаянием и ужасом, наполнились горечью. – Да, – ответила она, – мы хотели уехать вместе. Навсегда. – Где ты ждала его? – На мосту. На маленьком мосту между Ла-Кадьером и кварталом Колетт, там, где его дом. Петер хотел еще раз заглянуть туда и посмотреть, можно ли взять с собой что-нибудь еще. Вначале он предложил, чтобы я ждала его там, но я не захотела. Среди всех этих фотографий с Лаурой и ребенком… среди всех этих вещей, которые они вместе купили для этого дома… Тогда мы договорились встретиться на мосту. Перед глазами Надин всплыла картина: она сидит в своем маленьком зеленом «Пежо» у обочины дороги. Было темно, да еще и дождь ухудшал видимость. Она снова и снова поворачивала ключ в замке зажигания, чтобы включить «дворники», а потом напряженно всматривалась, не едет ли кто через мост. Это и так можно было бы увидеть по свету фар, и ей не нужно было постоянно протирать стекла. Но так она могла хоть что-то делать и не была обречена на полную пассивность. Надин припарковалась на территории квартала Колетт, на краю полей, в таком месте, где Петеру тоже хватило бы места остановиться. Она пересела бы в его машину, а свою оставила бы там. Когда-нибудь Анри заявил бы о ее исчезновении – может быть, уже на следующий день или через день, – и тогда ее машину обнаружили бы. Вероятнее всего, полиция заподозрит преступление, и Анри придется жить с мыслью, что его жену убили и где-то зарыли, причем вполне возможно, что это преступление никогда не будет раскрыто. Но ей не было жаль его из-за этого. Она уже давно перестала испытывать к нему что-либо кроме антипатии. Правда, Мария могла проговориться… Все это время у Надин было такое чувство, что она никому, действительно никому не должна даже намекать о своих планах. Она слишком много слышала и читала о планах, рухнувших лишь из-за того, что кто-то не смог придержать свой язык. А этот план был самым важным в ее жизни. И если что-то пойдет не так, это будет равносильно самоубийству. Но у нее была мать… Если к другим людям у нее не было привязанности – ни к друзьям, ни к родственникам, ни даже к отцу и уж совсем никакой к Анри, – то в том, что касалось матери, она не могла освободиться от определенных чувств. Бедная, слабая Мария, которая никогда по-настоящему не могла устроить свою жизнь… Надин всегда ненавидела ее за это и, может быть, продолжала ненавидеть до сих пор, но тем не менее против собственной воли чувствовала ответственность за нее. Пусть Анри мучается до конца своей жизни в догадках о невыясненных обстоятельствах ее судьбы, но мысль о том, что Мария будет роптать, плакать и никогда не найдет покоя, беспокоила Надин. Она написала письмо, в котором просила мать не переживать, написала, что у нее все хорошо, лучше, чем когда-либо, что она уедет со своим немецким другом и никогда не вернется, и попросила у матери прощения. Она носила это письмо с собой в сумке и хотела отправить его в аэропорту в Ницце, незадолго до взлета. В нем Надин просила Марию никому не говорить ни слова, но она знала свою мать: было бы невероятно, если бы та не проболталась. А может быть, она и не отправила бы это письмо… Петер сказал, что он будет на мосту в промежутке от семи до половины девятого – он не мог сказать точнее, поскольку ему требовалось проехать больше тысячи километров. Сама Надин покинула кафе уже в шесть часов: Анри надолго застрял в туалете, и это было удобным моментом, чтобы вынести из дома чемоданы. Точнее, это был единственный подходящий момент, потому что муж весь день крутился около нее: то она была ему нужна тут, то там, то у него были к ней какие-то вопросы, то он просто как тень появлялся именно там, где она не ожидала его увидеть. Они с Петером договорились, что в дороге он будет время от времени звонить ей на мобильный, но Надин отключила его на все это время, поскольку звонок был бы опасен из-за постоянного присутствия Анри. Только сидя в машине, она включила телефон, чтобы прослушать сообщения на автоответчике, но оказалось, что никто никаких сообщений не оставлял. Впрочем, Петер не стал бы так рисковать. Когда Надин уложила чемоданы в машину, ее беспокойство стало настолько непреодолимым, что она больше не в состоянии была находиться дома. Лучше ей подождать в машине, чем здесь. Анри все еще скрывался за дверью ванной, и, судя по звукам, его рвало. Пришлось немного повременить – она не могла оставить его в таком состоянии. – Тебе плохо? – спросила она. Из крана в ванной текла вода. – Уже лучше, – ответил Анри слабым голосом. – Мне сразу показалось, что с рыбой сегодня что-то не то. Надин ела на обед ту же самую рыбу, и ей не было плохо, но она не хотела думать об этом. Женщина покинула дом не попрощавшись и вообще не произнеся больше ни слова. Ей не хотелось идти на риск – муж, чего доброго, мог потребовать, чтобы она осталась. Когда во время обеда Надин сообщила, что вечером отправится к матери и там переночует, он, к ее удивлению, не начал свое обычное нытье. Точнее, почти ничего не сказал – вначале только кивнул, а затем еще раз повторил: – К матери? – Она опять в депрессии. Неудивительно при ее одиночестве. Мне надо будет позаботиться о ней. Анри еще раз кивнул и вновь принялся за еду, в которой все это время только вяло копался. Надин с облегчением вздохнула – она и не ожидала, что ей удастся так просто отделаться. В субботу вечером часто было очень людно, даже в начале октября, и она могла бы поклясться, что муж попытается убедить ее остаться. «Ну что ж, у него есть замена, – подумала Надин, – он позвонит Катрин, и та быстренько прибежит сюда». Около семи часов она попыталась позвонить Петеру на мобильник, но после четырех звонков у него включился автоответчик. Надин знала, что он ненавидит говорить по телефону во время езды – наверное, поэтому и не отвечал. Но, несмотря на это, она все равно была несколько встревожена. Ей так хотелось получить от него весточку, да к тому же он уже должен был быть где-то поблизости. Петер, видимо, много раз пытался дозвониться до нее после обеда, но она была недосягаема. Вероятно, теперь он не станет останавливаться еще раз. Ей надо набраться терпения. Когда до цели остается совсем немного, всегда кажется, что время долго тянется, это она знала по собственному опыту. Тем не менее Надин еще раз попыталась позвонить Петеру в восемь, а затем в половине девятого. Ей стало очень холодно, и хотя лил проливной дождь, она вышла из машины и прошла к багажнику, чтобы достать из чемодана теплый шерстяной пуловер. Когда она скользнула обратно на водительское сиденье, то была уже прилично промокшей. Теперь на ней было два свитера и куртка, но она все еще продолжала дрожать. Ее глубоко возмущало, что Петер не звонил и не откликался на ее звонки. Он ведь мог догадаться, что это звонит она, и ему не трудно было – по крайней мере, при первой возможности – заехать на автостоянку при автостраде и перезвонить ей. «Может быть, он думает, что это Лаура, – подумала Надин, – а с ней он в данной ситуации не хочет говорить ни в коем случае… Но черт побери, сам-то он может меня набрать! Почему он этого не делает?» В тысячный раз за этот вечер она включила «дворники». Снаружи стояла темнота, черная, как смоль, которую не озарял ни один луч света. Может быть, в его мобильнике села батарея… Такое часто случается в самый неподходящий момент. И он продвигается медленнее, чем предполагал. Дождь доконал его, к тому же еще и темно. Достаточно противно сейчас вести машину. Он и так-то не очень любит это дело… В начале десятого Надин наконец увидела светящиеся фары. Машина ехала по мосту. Женщина оставила «дворники» включенными и напряженно всмотрелась в темноту. Свет фар слепил ее, и она не смогла разглядеть сам автомобиль. Затем посигналила дальним светом, и машина убавила скорость. «Наконец-то, – подумала она, – наконец-то!» К ее удивлению, у нее вдруг задрожали ноги. Но машина вдруг опять прибавила скорость и промчалась мимо нее. Через заднее зеркало Надин разглядела какую-то старую развалину с французскими номерами. Это был не Петер. Какой-то незнакомец, который замедлил ход только потому, что внезапно растерялся от ее мигающих фар. Она упала духом. Нервная дрожь в ногах никак не проходила. В какой-то момент машина заполнилась тиканьем ее наручных часов. Жоли удивилась, что не слышала этого с самого начала. Оно было удручающе громким и превратило автомобиль в камеру, откуда не было возможности выбраться. Оно заглушало даже шум дождя, который еще больше усилился. Десять часов вечера, одиннадцать… В половине двенадцатого Надин уже не могла придумать никаких объяснений происходящему. Если Петер настолько задерживался, он должен был позвонить ей. Даже если его мобильник не работал, существуют стоянки или автозаправки, откуда он мог бы позвонить. Он сказал, что будет от семи до половины девятого. Что-то здесь неладно… В полночь женщина вышла из машины и прошла по дороге, не обращая внимания на ожесточенный дождь, который в одно мгновение полностью промочил ее. Она не выдержала грохота часов и неподвижности, в которой так долго пребывала. Ее мысли путались, и у нее возникло ужасное подозрение, что Петер вообще не уезжал из дома в Германии. На протяжении всего времени, что длился их роман, Надин не покидал страх, что ее любимый в последний момент увильнет. После длительного выжидания она в конце концов стала настаивать на том, чтобы он совершил побег из своей жизни вместе с ней, а не один. Это стоило ей не одного сражения, а бесконечных раздоров, которые достигли своего апогея в те ужасные выходные дни, летом в Перуже, когда казалось, что между ними уже все кончено, когда они оба, охваченные гневом, разъехались каждый в свою сторону, уверенные в том, что вся эта история теперь позади. У Надин было мало преимуществ с тех пор, как у Петера появилась дочь, и хотя сам он не хотел ребенка, это все же сделало из него отца семейства – во всяком случае, наполовину. Так что единственным шансом Надин стало его постоянно ухудшающееся экономическое положение. И где-то посреди всего этого была она со своими требованиями начать наконец новую, совместную жизнь. Маятник склонялся то в одну, то в другую сторону. И в конце концов, на исходе лета, 21 августа, неожиданно раздался его звонок. Надин никогда не забудет эту дату: именно тогда Петер решился. Он попросил ее уехать вместе с ним за границу. Но между тем днем, 21 августа, и этим, 6 октября, ее ни на минуту не покидал страх. Уж слишком сильно мучился Петер. И слишком легко он мог сейчас отступиться… И вот теперь было похоже, что он пошел на попятный. В последний момент. Он не сумел оторваться от жены с дочерью, он все взвесил и решил остаться с семьей. Да к тому же еще и струсил позвонить Надин. Он оставил ее стоять на проселочной дороге, в темноте и под дождем. Отделался от нее таким холодным и жестоким образом, даже не посчитал нужным объясниться с ней… Она торчала где-то на пустыре, как выброшенная ненужная мебель, и не знала, как жить дальше. В какое-то мгновение Надин подумала позвонить ему домой, чего она еще никогда не делала. В такое время суток это поставило бы его в неловкое положение перед женой. Но в Надин тут же одержало верх чувство опустошенности и усталости, и она поняла, что этот звонок ничего ей не даст. Она снова опустила в карман куртки свой мобильник, который уже хотела достать, и отправилась обратно к машине. Мокрая насквозь, снова села за руль и безучастно уставилась в темноту. Когда она завела мотор и уехала, было уже начало второго. А на следующий день услышала за завтраком, что Петер был в «У Надин» накануне вечером. – Тебя ведь это должно было утешить, когда ты услышала, что он был здесь, – сказал Анри. – Он не бросил тебя. С ним что-то произошло. Надин уставилась куда-то мимо него. Дверь, ведущая на улицу, была немного приоткрыта, и несколько осенних листьев, притаившихся за углом их дома, запылали под лучами солнца. – Это я только сейчас узнала, – отозвалась Надин, и в ее голосе начал нарастать ужас, который все больше и больше охватывал ее. – Он и здесь еще мог бы изменить свое решение. Но он мертв, и… О боже! – Она прижала руку ко рту, словно испугалась своих слов. – Как это могло произойти? Как это могло произойти? Ее муж подождал, пока она вновь немного успокоится. – Его убили. – Он указал пальцем на газету. – Где-то в горах. Надин снова взглянула на фото, и Анри увидел, как побелели костяшки ее сжатых в кулак пальцев. – Как давно ты знал о нем? – спросила она. – То, что у тебя кто-то есть, я предполагал уже несколько лет. Но о том, что этот кто-то – он, я узнал только в пятницу. – Как ты вдруг это выяснил? – Я ничего не выяснил. – Глубочайшая отрешенность вновь наполнила Анри, и он с горечью добавил: – Я уже давно вообще ничего не хотел выяснять. – Он сделал еще глоток кофе, не чувствуя при этом никакого вкуса. – Об этом мне сказала Катрин. – Катрин? Она-то откуда об этом узнала? – Разве это важно? Она знала об этом и рассказала мне. Катрин… Это даже особо и не удивило Надин. Она с первого мгновения знала, что от этой женщины ей не стоит ждать ничего хорошего. И тут внезапно ее осенила одна мысль, после чего все ее тело охватило напряжение, а сердце забилось еще быстрее. Она выпрямилась и уставилась на Анри, и взгляд ее был теперь холодным и ясным. – Ты с пятницы знал, что мы с Петером вместе. В субботу ты видишь его здесь, в своем заведении. И сразу же после этого он мертв. Убит. Анри ничего не ответил. Слово убит повисло в воздухе. За ним открывалось чудовищное подозрение. Надин даже не нужно было формулировать его словами – Анри прочитал его в ее глазах. – О боже! – тихо произнес он.