Лаура поежилась от холодного воздуха, который вместе с неожиданным гостем потянулся в комнату, и быстро закрыла дверь, после чего несколько обескураженно посмотрела на Кристофера. – Что значит – слишком поздно? Мы разве договаривались? – Я же вчера сказал, что сегодня около половины девятого опять буду здесь, – ответил Хейманн на ее удивленный взгляд. Женщина схватилась за голову с виноватой улыбкой. – Это невероятно. Я действительно не помню. Я настолько сбита с толку с тех пор, как… как все это случилось… Скоро я забуду, как меня зовут! Кристофер улыбнулся. – Это прекрасно можно понять. Ты уж только из-за этого не переживай. Лаура подумала, что он был терпеливее и менее склонен к отстраненному совершенству, чем ее покойный муж. Уж Петер-то едва ли удержался бы от циничной реплики. – В таком случае, – продолжил Кристофер, – ты, видимо, и поесть ничего не приготовила? Фрау Симон сглотнула. – Мы и об этом договаривались? О боже… Ее гость засмеялся, тепло и сердечно. – Да. Но это не проблема. Я приглашаю тебя сходить куда-нибудь. Чего бы ты хотела? Самым честным ответом Лауры было бы: «Чтобы ты ушел». Она ощутила почти болезненную потребность побыть одной. Но после того, как Лаура забыла об их с Хейманном договоренности, она не могла обойтись с ним так бесцеремонно. У него были добрые намерения, и он не хотел предоставлять ее самой себе. Все же Лауре удалось собрать все свое мужество, чтобы сказать ему, что она не желает никуда идти. – Я могу предложить тебе хлеб с сыром, – сказала она. – Или мы могли бы разогреть остатки вчерашнего. Вина в доме достаточно. Но я сейчас не хочу оказаться на людях. Кристофер понял ее и скрылся на кухне. Оставшись у камина, она слышала, как он орудовал на кухне, гремя кастрюлями и столовыми приборами. Через некоторое время оттуда потянуло запахом горячей еды. Видимо, Хейманн решил поесть на кухне, и может быть, он даже заметил, что хозяйке дома не очень-то хотелось чьего-либо общества. Но ее спокойствие все равно было нарушено, и она почувствовала, как ее тело снова напряглось. Она больше не была наедине с собой. Затем, судя по звукам, гость убрал посуду в посудомоечную машину. Лауру что-то тревожило. Это было связано не с Кристофером, а с ней самой. Она знала, что ситуация вчерашнего вечера, когда друг ее мужа готовил для нее еду и когда они вместе ели, давало ей ощущение чего-то домашнего. Сегодня все это могло повториться: теплая комната, пляшущее пламя, тихая возня Кристофера за стеной… Но ощущение вчерашнего вечера не желало вновь возвращаться к Лауре, и она обозвала себя неблагодарной козой, потому что теперь Кристофер обременял ее. Хейманн вошел в комнату с бокалом вина в руке, и она вновь отметила, какие у него приятные движения: в них не было ничего резкого или неуклюжего. Он был осмотрительным человеком, из тех, кто бережно обращается с другими людьми и с их чувствами. Лаура не могла представить себе, чтобы он мог причинить своей жене те страдания, что Петер причинил ей. – Извини меня, что я был таким жадным, – сказал Кристофер, – но я с самого утра ничего не ел. Я был страшно голоден. – Это ты меня извини, что я ничего не приготовила, – ответила мадам Симон. – Но я действительно напрочь не помню, чтобы мы договаривались… Ее гость сел на вторую подушку. – Тебе не за что извиняться. Но я, как ребенок, с радостью ждал этого, представляешь? Прийти сюда, где ты ждешь меня с обедом… Ситуация, которой у меня уже много лет не было. Когда тебя ждут. В этом есть что-то особенно магическое. Домашний очаг, жена, дети… Дом, в котором ты живешь, снова начинает ощущаться родным домом. Еще раз окунуться в то чувство, которое знакомо тебе с детства. Для меня это, во всяком случае, так… Я вижу себя ребенком в холодные, темные осенние вечера, возвращающимся домой, вижу свою мать, которая рада мне, вижу семью, что сидит вокруг стола… Это было… ну, в общем, ты знаешь. Позже мне еще раз довелось испытать такое счастье с Каролин и детьми. Но и это было уже давно. Кристофер выглядел таким печальным, что Лауре стало больно. Она вспомнила: Петер как-то рассказывал, что его друг невероятно страдает из-за развода. «У меня иногда такие опасения, что это его погубит, – говорил он. – То, что эта дура убежала, почти лишает его рассудка». Лауре не нравилось, что Петер называл жену Кристофера с момента их расставания не иначе как дурой. До этого он, собственно, относился к ней довольно-таки хорошо. Каролин с детьми обосновалась недалеко от Франкфурта и неоднократно приглашала Симонов к себе, но Петер всякий раз отделывался пустыми отговорками, пока она не поняла, что он не хочет встречаться с ней, и не перестала звонить. Лауре он тоже запретил любой контакт с этой женщиной. – Это акт солидарности с Кристофером, – сказал Петер. – Мы не можем дружить с обоими. Хотя у Лауры всегда было такое ощущение, что Хейманн вовсе не требовал этой солидарности. – Ты ведь совершенно не знаешь, что там произошло, – сказала она однажды Петеру. – Может быть, у нее были вполне веские причины, чтобы уйти. – Глупости! – возразил ее муж, грубо махнув рукой на ее комментарий. – Кристофер был самым преданным, самым заботливым мужем и отцом, какого лишь можно себе представить. Уже только из-за той травмирующей истории с его матерью… Так нет, Каролина постарела и вдруг посчитала, что должна самоутвердиться. Даже не считаясь с тем, что причинит сильную боль глубоко порядочному человеку. Но таким женщинам совершенно все равно, какую груду обломков они оставят своими действиями. – Каких это таких женщин ты имеешь в виду? Таких, которые разводятся? Но ты ведь тоже когда-то подал на развод со своей женой, – принялась спорить Лаура. – Или у мужчин это иначе? Она помнила, что тогда Петер стал очень агрессивным. – Нет, у мужчин это не иначе, – сказал он. – Но мой случай был другим. Между Бриттой и мной на протяжении многих лет шла сплошная война, и в какой-то момент я сделал верный вывод. А между Кристофером и Каролиной все было в порядке. Они ни разу даже голос друг на друга не повысили! – Но очевидно же, что у них не все было в порядке. Что-то в этих взаимоотношениях делало Каролин несчастной. С двумя детьми не так-то просто подавать на развод. Откуда нам знать, что происходило между ними, когда они оставались наедине? Теперь фрау Симон опять вспомнила, как отчаянно она защищала тогда Каролин. И все же именно сейчас, в этот момент, она должна была задним числом в чем-то согласиться с Петером. Действительно трудно было представить себе, почему женщина покинула такого мужчину, как Кристофер. – Почему ты больше не женился? – спросила она вдруг и в следующий момент сама же испугалась бестактности заданного вопроса. – Извини, – быстро добавила Лаура, – меня это, собственно, не касается, и возможно… Хейманн улыбнулся. – Конечно же, это тебя касается. Мы же друзья – или?.. Я бы очень хотел снова жениться, очень-очень. Еще раз завести детей, создать новую семью. Но это не так просто – найти человека, который тебе подходит. У которого такие же идеалы, такие же представления о жизни. К сожалению, тебе тоже предстоит это узнать. Ты ведь теперь тоже одна – и когда-нибудь, возможно, снова станешь приглядываться к мужчине, который мог бы стать твоим новым спутником жизни. Это нелегко. Очень многие попытки заканчиваются разочарованием. – Но наверняка не все, – возразила фрау Симон, имея в виду в основном Кристофера, а не себя, потому что в данный момент она даже отдаленно не могла себе представить, что у нее когда-либо появится потребность в новых взаимоотношениях. – Когда-нибудь случится и счастливое попадание. В этом я совершенно уверена. – Не следует терять надежду, – уклончиво ответил он и без перехода добавил: – А почему ты, собственно, не привезешь сюда свою маленькую дочку? Лаура ошеломленно взглянула на него. – А почему я должна это сделать? Я ведь даже не знаю, как долго еще мне придется здесь пробыть. Кроме этого, наверняка будут еще вызовы в полицию, а потом мне надо будет позаботиться о том, чтобы продать дом. Софи гораздо лучше сейчас побыть у моей матери. – Я всегда с большим трудом расставался со своими детьми, – сказал Кристофер, – поэтому и спросил тебя. Мне всегда больше всего хотелось быть в кругу всей своей семьи. – Семьи, как таковой, у меня уже нет, – возразила Лаура, – есть только Софи и я. Как-нибудь нам придется прорываться. Ее собеседник ничего не ответил, и она еще долго просто смотрела на потрескивающее пламя. «Только Софи и я, – думала женщина, – вот и все, что осталось от моей сказочной семьи. А я ведь всегда думала, что мы с Петером еще будем в старости сидеть рука об руку под цветущей яблоней в саду и наблюдать за играющими внуками… Я хотела еще как минимум двух детей, и…» Она прервала свои собственные мысли и запретила себе еще глубже опускаться в те старые мечты. Ничего, кроме боли, они ей дать не могли. – Мне кажется, – тихо произнесла она, – что я хотела бы остаться одна. Кристофер кивнул. – Хорошо. Я понимаю. – Он отставил свой стакан. – Так мы и завтра не увидимся? – Это не связано с тобой. Мне нужно немного времени только для себя. Моя жизнь рухнула. Мне необходимо сейчас снова сориентироваться. Хейманн встал, и во взгляде, которым он окинул Луру, было разлито тепло – и еще легкая озабоченность. – Ты позвонишь мне, если тебе будет плохо? – спросил он. – Или если тебе понадобится какая-нибудь помощь? Я всегда в твоем распоряжении. – Я знаю. Спасибо, Кристофер. Гость исчез за балконной дверью и потянул за собой стеклянную створку. Когда он проходил вниз по подъездной дороге, включился освещающий ее фонарь, реагирующий на движение. А до этого он не включался. Или Лаура просто не заметила этого? Она была слишком уставшей, чтобы размышлять еще и об этом. А еще она вдруг почувствовала такую сильную тоску по Софи… Воскресенье, 14 октября 1 Впервые за несколько дней он вновь поел на завтрак багета с медом. Его не удивляло, что в последние недели у него не было аппетита, но сейчас он изумился тому, что ему вдруг опять захотелось съесть свой любимый завтрак. Еще со времени его юности это помогало ему вставать по утрам: простая мысль о двух чашках очень крепкого и очень горячего кофе и о ломтиках багета с маслом и медом. Очевидно, после всех этих травмирующих, парализующих дней его повседневная жизнь понемногу приходила в норму. Откуда появились эти первые, едва заметные оптимистические побуждения, Анри было непонятно, но они, несомненно, имели место – возможно, связанные с тем, что он наконец осознал: его соперник мертв. Петер лежал в морозильной камере института судебно-медицинской экспертизы в Тулоне – и уже никогда не сможет вмешаться ни в жизнь Анри или Надин, ни в жизнь их обоих. Надин, может быть, еще какое-то время погорюет, но она не принадлежит к той категории женщин, которые всю жизнь плачут по умершему и изводят себя горечью из-за разрушенной любви. А Анри и так-то был убежден, что Надин Петера не любила. По его мнению, она вообще не была способна любить, и это, конечно, означало, что она и к нему самому не испытывала этого чувства. Но с этим Анри уже смирился. Лишь бы только она осталась с ним. Когда-нибудь, когда они оба будут старше, они снова найдут путь друг к другу… Сейчас Надин была охвачена ненавистью к нему – Анри это знал. Она даже подозревала его в убийстве Петера, но это он всерьез не воспринимал. Эта мысль могла прийти ей в голову в состоянии смятения, но как только она немного успокоится, ей станет ясно, насколько эта мысль нелепа. Анри не был убийцей. Конечно, он думал об этом – о том, чтобы убить, – когда узнал, кто тот мужчина, с которым ему изменяла жена и который даже хотел вместе с ней тайно покинуть страну. – Я убью его, – говорил он Катрин, всхлипывая и прижимая оба кулака к глазам, – я убью этого проклятого мужика! Но как часто в жизни люди выкрикивают подобную угрозу? И хотя это, разумеется, был для него самый эмоциональный и болезненный момент, Анри никогда всерьез не думал никого убивать. Даже следующим вечером, когда он увидел Петера сидящим в зале и должен был еще и принести ему пиццу. Другой на его месте, может быть, попросил бы соперника выйти, зашел бы с ним за угол и хотя бы выбил ему пару зубов. Но даже такая мысль не пришла Анри в голову. Он не был способен на жестокость. – Если тебе нужен мой совет, – сказала Катрин в ту роковую пятницу, когда письмо Надин попало ей в руки, – то тебе следует выгнать ее из дома. И радоваться, если она и ее чистенький любовничек никогда больше не появятся тебе на глаза. Выгнать Надин из дома… пойти на такой риск, чтобы она больше никогда не появилась… Это было настолько невероятным, что от одной лишь мысли об этом Анри тихонько застонал. Жить без нее… нет, этого он не вынесет.