– И то и другое понемногу. Мы окунали его головой в унитаз и объявляли бойкот. Ну, ты знаешь, не разговаривали с ним. Я пересела с дивана на пол. Мне так было комфортнее. Помогало мыслить яснее. – Почему? Он по-прежнему избегал смотреть мне в глаза. – Потому что группа учителей из… издевалась над нами, – торопливо произнес он. – Мальчика, с которым мы отвратительно себя вели, звали Чэпмен. Он хотел, чтобы мы донесли на учителей директору, но мы с Хьюго думали, что он станет все отрицать, обвинит нас во лжи, и ситуация ухудшится. Поэтому надавили на него, чтобы он согласился молчать. Нам было всего по десять лет… Его голос прозвучал сдавленно. Я была поражена. – Это ужасно, – прошептала я, поднимаясь на ноги. Хотела расспросить его и обнять, но что-то меня удерживало. Теперь он посмотрел на меня. Его глаза были покрасневшими и напуганными. На улице завыла сирена. Здесь часто раздавался ее вой. Она постоянно заставляла меня нервничать. Сирена замолкла, но в моей голове продолжала звенеть. – Сейчас он довольно известен и пишет мемуары, которые опубликуют в следующем году, – продолжил Том. – Я слышал, он включит в них время, проведенное в школе, и назовет кого-то по именам. Наверное, упомянет о том, как ужасно я и Хьюго с ним обращались. Что люди подумают обо мне? – Послушай, – ответила я, – если это действительно произойдет, ты просто скажешь, что был всего лишь ребенком. – Я же понимал, что это неправильно. – Его глаза были зажмурены, словно от боли. – Но был слишком напуган, чтобы поступить правильно. Думал, отец скажет, что я слабак. Что большие мальчики не плачут. – Правда? – Я знал, что ты не поймешь. Как иначе? – Его голос звучал сердито. – Ты выросла в большой счастливой семье, где подобного не случалось. – Моя счастливая семья, – выпалила я, – это только отчасти правда. Мы с мамой жили в коммуне. Я никогда не знала своего отца. – В коммуне? – Его песочные брови нахмурились. Я не удивилась, поскольку в прошлом люди очень по-разному на такое реагировали. Некоторые были шокированы. Некоторые заинтригованы. Немногие завидовали. – На самом деле все было довольно организованно. – Вспоминая, я не могла удержаться от улыбки. – Мы жили в фургонах на землях одного фермера в Кенте. Он позволял нам оставаться там бесплатно, пока мы обрабатывали его землю. Это было прекрасное место. На мгновение я ощутила тоску. – У меня было много друзей, мы были как братья и сестры. У нас были куры и собаки. По вечерам мы собирались вместе, пели и играли на гитаре. Я обычно подпевала. – На душе потеплело, когда в голове прозвучали мамины слова: «У тебя голос как у ангела, Сара!» Затем я почувствовала дрожь, пробежавшую по моим рукам. Приказала себе ничего больше не говорить, но продолжила: – А потом… Это была самая трудная часть. Я никогда и ни с кем об этом не беседовала. Даже с Эмили. Но если у нас с Томом все серьезно, он должен знать хотя бы часть правды. – Моя мама погибла в автомобильной катастрофе, когда мне было восемь. Одна из ее подруг нянчилась со мной в нашем фургоне, когда пришли полицейские и сообщили обо всем. Том выглядел потрясенным. – Это ужасно. Я кивнула и поспешила продолжить, пока мужество не покинуло меня. – Вызвали социальную службу. В конце концов мамина сестра взяла меня к себе. У них с мужем не было детей, и они понятия не имели, что со мной делать. Все старые обиды выплеснулись наружу. Я пыталась остановить их, но у Тома было такое доброе выражение «я слушаю» на лице, что не смогла. К тому же разве он не рассказывал о своих тяжелых временах? – Они были суровыми и жестокими. Мне приходилось есть отдельно, потому что они говорили, что я слишком много болтаю. Тетя уничтожила единственную фотографию мамы, которая у меня была. Сказала, что снимок, наверное, по ошибке попал в стиральную машину, но я знала, что это было нарочно, поскольку всегда держала его под подушкой. «Ты утопила маму! Ты утопила ее!» «Не будь такой глупой девчонкой. Это всего лишь фотография». Было так приятно поделиться этим с мужчиной, которого я любила. На сердце у меня действительно стало легче. Том нахмурился: – Почему же раньше ты рассказывала мне совсем другую историю? Мое облегчение в груди сменилось холодом. Слезы защипали глаза. – Потому что, – сказала я, по-прежнему пытаясь улыбаться, – это был самообман. Пока росла, я справлялась единственным способом – притворялась, что ничего особенного не происходит. Воображала, что у меня есть старшие братья и сестры, которые защищают и любят меня. Возвращаясь из школы, я фантазировала о том, что моя мама по-прежнему жива. Что мы живем в приличном доме и она ждет меня… Я прикоснулась к своему кулону, как всегда делаю, когда расстроена. И привычно представила, что мама посылает мне мужество, где бы она ни была. – Его всегда носила мама. Сама сделала. – И поэтому ты его не снимаешь, – сказал Том. Я кивнула. И обнаружила, что не остановилась на этом, а продолжаю рассказывать. – Дело в том… что есть еще кое-что. Я проглотила комок в горле. – После школы я поступила в художественный колледж, но на втором курсе все пошло наперекосяк. – В каком смысле? – тихо спросил он. Нет, поняла я, это была огромная ошибка. Внезапно почувствовала, что он не сможет принять то, чем собираюсь с ним поделиться. А я не могла рисковать тем, что потеряю Тома. Нужно было соображать быстрее. Если хочешь рассказать убедительную историю, смешай правду с небольшой порцией лжи. Этот урок я давно усвоила. – Как уже сказала, – поспешно продолжила я, – мои дядя с тетей были суровыми. Из-за этого, поступив в колледж и получив свободу, я слегка взбунтовалась. Гуляла с друзьями допоздна, училась недостаточно усердно. Поэтому провалила экзамены и не получила диплом. Мне показалось или он действительно почувствовал облегчение? Возможно, Том ожидал чего-то гораздо хуже. Если так, то был бы абсолютно прав. Он успокаивающе погладил меня по руке: – Но теперь ты талантливая художница. – Шутишь? – вырвалось у меня. – Я не могу продать свои картины. Едва выживаю за счет преподавания. Если бы не ты, не знаю, что бы я делала, пока болела и не могла зарабатывать. Реши ты, что мне нужно отсюда уйти, и тогда… – Выходи за меня замуж. – Он обхватил мое лицо ладонями и притянул к своему. Что? Правильно ли я расслышала? – Но мы знакомы всего три месяца. – Знаю. Но я говорю серьезно. Пожалуйста. Никогда не встречал никого похожего на тебя, Сара. Я тебя люблю. Последняя фраза прозвучала как стон. Она выбила меня из колеи. Такого я никак не ожидала. Потом – возможно, нервы разыгрались – я начала хихикать. И в тот же миг поняла, что поступила неправильно. Лицо Тома теперь напоминало опавший воздушный шарик. – Прости, – сказала я. – Я не специально. Иногда смеюсь, когда не знаю, что еще можно сделать. Он нахмурился. – Это моя вина. Я поторопил тебя. – Нет, – солгала я. – Все в порядке. Я польщена. Мимо пронеслась еще одна машина с сиреной. – Я не привык проявлять эмоции так, как ты. – Он вытер лоб тыльной стороной ладони. – Мне от этого не по себе, Сара. – Знаю. И люблю тебя за это. – Любишь? – переспросил он. – Ты тоже меня любишь? Как я могла забрать свои слова обратно? Кроме того, я, возможно, действительно его любила. Он был так добр. Так нежен. Так заботлив. И у нас обоих в прошлом осталось кое-что, о чем мы не хотели говорить. Но и половины ему я не рассказала. – Да, но, прости, Том, я не могу выйти за тебя. Его лицо исказилось от разочарования.