Но в то же время мне не хотелось, чтобы Сара решила, будто я собираюсь ею воспользоваться. Вот почему я спал внизу на диване. К тому же она болела. К счастью, через несколько дней ей стало лучше. – Сегодня чувствую себя хорошо, – сказала Сара, когда я вошел с чашкой чая. Она приподнялась на локте. Красивые блестящие черные волосы с розовыми и голубыми прядями свободно спадали на плечи. Несмотря на то, что раньше она утверждала, будто спит обнаженной, на ней была одна из купленных мною ночных рубашек: бледно-голубая с «вырезом в виде сердца», как описала ассистентка. Я гадал, не решила ли она таким образом просто сделать мне приятное. Из ее глаз исчез лихорадочный блеск. И, что важнее, вернулась ее чудесная улыбка. – Теперь я, наверное, смогу отправиться домой, – сказала она, склонив голову набок в своей обычной манере. Она напомнила мне портрет женщины с выставки прерафаэлитов в Королевской академии, на которую меня затащила Арабелла. – Большое спасибо, что позаботился обо мне. Этого я и боялся. – Не хочу, чтобы ты уходила. – Я тоже. – Она встала, подошла к окну и подняла створку, чтобы впустить воздух. – В сквере посадили розы. – Правда? – Да! Смотри. – От волнения ее голос стал громче. – Всех цветов! Мои любимые – абрикосовые. А твои? Никогда об этом не задумывался. Вместо того чтобы ответить на ее вопрос, я прочистил горло, которое необъяснимо сдавило. – Когда я сказал: «Правда?» – то говорил не о розах в сквере. А о том, что не хочу, чтобы ты уходила. – Да, – сказала она, оборачиваясь. – Я тоже. Ее слова настолько меня ошеломили, что я не знал, что ответить. Она вернулась в кровать – мою кровать – и свернулась калачиком, будто котенок. – Ты, наверное, сыт по горло этим диваном, – сказала она, улыбаясь. – Он довольно удобный. – Я не стал добавлять, что потратил много времени на изыскания, прежде чем остановился именно на этой модели. Затем Сара протянула руки и просто сказала: – Я тебя хочу. Прямо сейчас мой мозг оказался к этому не готов, хотя я, конечно, представлял нашу близость столько раз, что перестал считать. Сара взяла мою руку и потянула к себе. В первую очередь я подумал, что это было довольно бесцеремонно с ее стороны. А потом – и мне стало тревожно – о том, что Сара найдет меня не очень интересным в постели. Ведь если не считать Арабеллу, я был не особенно опытен. Тем не менее Сара, казалось, не возражала. Она начала медленно раздевать меня, расстегивая каждую пуговицу рубашки с неторопливой обдуманностью, почти дразня, а затем ласкала меня нежными поцелуями, становившимися все более настойчивыми, когда наши тела сплелись. – Это было здорово, – сказала она позже, когда мы откинулись на подушки. – А тебе как? – Тоже здорово, – смущенно ответил я. Как и говорил, мне никогда не нравилось обсуждать секс. Могу только сказать: ей, похоже, понравилось то, что я делал. И это меня заводило. Придавало уверенности. – Мне нравится твое тело, – сказала она, поглаживая меня. Я обнаружил, что провожу указательным пальцем по контуру ее правой груди. Затем мой палец коснулся чего-то круглого и твердого внизу. – Это родинка, – сказала она. – Когда я проверяла ее, врач сказал, что иногда такие называют третьим соском. Видимо, в средневековье это считалось признаком колдовства. Только представь, меня могли сжечь на костре! Она рассмеялась. В том-то и заключалась особенность Сары. Ты никогда не знал, что она сделает или скажет. Было ли это – могло ли это на самом деле быть – любовью? Тем, что в песнях называют «болезнью» и «невозможностью что-нибудь с этим поделать»? Как и моему отцу, мне всегда требовалось держать себя в руках. (Не та черта, которой я горжусь, но это факт. И помогает мне чувствовать себя в безопасности.) И все же я не мог представить себе жизни без Сары, хотя мы познакомились совсем недавно. Я больше не ходил на ее занятия по живописи, потому что мне было невыносимо видеть, как любимая женщина склоняется над другим мужчиной, чтобы дать ему совет. Вместо этого я готовил ужин к ее возвращению. Разумеется, о рисе и речь не шла. – Вкусно, – всегда говорила она. И все же ела довольно мало. – Когда я была маленькой, еда у нас была не очень вкусной. Так что аппетит у меня плохой. – Затем она пододвигала ко мне свою тарелку. – Доешь за меня. Помнишь, как я ненавижу расточительство? Иногда мне даже снятся кошмары о том, как я умираю с голоду. Я протягивал руку через обеденный стол из красного дерева, который купил в местном антикварном магазине, когда только переехал. – Теперь, когда я рядом, тебе не нужно ни о чем беспокоиться. Ее улыбка меркла. – Но я ведь не могу оставаться здесь вечно? – Ну, очевидно, вечно не сможешь. Никто из нас не сможет. Но ты можешь оставаться здесь столько, сколько захочешь. – Правда? – Иначе я не стал бы этого говорить. Кроме того, разве твоя подруга не вернулась из Индии? Прошлой ночью она упоминала об этом и о том, что ей нужно будет найти какое-нибудь жилье. Я прямо тогда хотел предложить ей остаться, но постеснялся. Ее глаза засияли. – Давай отпразднуем! Мы могли бы покататься на коньках. – Покататься на коньках? Зачем? – Затем, что это весело! Я тебя научу. Я вырос с мыслью, что «веселье» – это потакание своим прихотям. «Единственный способ добиться успеха в жизни, – говаривал мой отец, – это упорный труд». Кроме того, как кататься на коньках с моей координацией? – Пожалуйста, попробуй, – сказала она с той самой улыбкой. Я не мог разочаровать ее. Позже на той же неделе мы отправились в Квинс в Бейсуотере. Там было очень холодно и полно чрезвычайно опытных людей. – Боюсь, я не очень хорош в этом, – сказал я, упав в двадцать седьмой раз за полчаса. Она помогла мне подняться на ноги. – По крайней мере, ты попробовал. Я горжусь тобой. – Правда? – Да. – Она притянула меня к себе и уткнулась лицом в грудь. Я обнял ее и вдохнул аромат волос. Кем была эта женщина? После обеда мы отправились на прогулку вдоль Темзы. – Однажды, – мечтательно сказала Сара, глядя на баржи, – я хотела бы сесть в одну из них и уплыть. А ты? – Нет, – твердо ответил я. – Я счастливее в местах, которые знаю. Наши взгляды на политику тоже отличались. – Что ты думаешь о республиканцах? – спросила Сара, когда однажды в выходные увидела, как я за завтраком читаю «Файнэншл таймс». У власти был Билл Клинтон. – Думаю, у них многое впереди, – ответил я. Из-за этого мы впервые поспорили. – Давай согласимся не соглашаться, – сказала после Сара. И, к моему удивлению, это сработало. Ссоры с Арабеллой всегда казались угрожающими. Но Сара считала, что «споры могут быть полезными, потому что они открывают нам глаза на точку зрения другого человека». Мы начали по очереди выбирать занятия в выходные. Сара любила художественные галереи, особенно те, где выставлялись современные картины, которые, как мне казалось, были написаны детьми. Я предпочитал Музей естественной истории или Музей Виктории и Альберта с его четкими подписями. Еще я познакомил Сару с оперой. Конечно, случайный человек никогда бы не свел нас вместе. Она курила – хотя только табак и никогда не в моем доме. Еще пила, могла каждый вечер выпивать полбутылки белого вина и даже не пьянеть. Не носила больше ночную рубашку, которую я купил, пока она болела. Вместо этого снова спала голой, если не считать ее старого кулона. – Ты не хочешь снять его на ночь? – спросил я. Сара со страхом в глазах схватила кулон, будто я мог попытаться вырвать его. – Нет. Ни за что. Я не спрашивал почему. Это было не мое дело. Кроме того, если бы я начал задавать слишком много личных вопросов, она могла бы поступить так же.