–  Идем! Илдар двинулся первым. Сразу за калиткой я пристроился сбоку. Теперь он не был пленником, у меня в руках не было веревки, на которой я его водил, и можно было идти бок о бок. –  Как твой отец встретил весть о госте? –  Как и положено хозяину дома. Он всегда рад гостям. Меня, правда, отругал… –  За что? За такого гостя? –  За то, что ты меня в плен взял. –  Ты успел ему все рассказать? Быстрый же ты на язык… У меня вот с рассказами всегда не ладится. Проще большое дело сделать, чем потом короткий рапорт написать. –  Не все успел. Отцу уже и без меня наговорили, расстроили старика… Пехлеван заходил. Он посчитал, что я просто бросил его, а сам решил жену навестить и сына обнять, пока отряд спит. Я его накануне просил отпустить меня на пару часов – он не отпустил. Теперь решил, что я сам убежал. И пришел расстрелять меня. Очень удивился, что не застал меня дома. Потом стал куда-то звонить и только тогда узнал, что я попался людям подполковника. Кто мог ему сказать? Я даже улыбнулся, радуясь, что мои вроде бы чисто гипотетические предположения находят фактическое обоснование. –  Только сам Лагун. Кстати говоря, когда мы с тобой выходили, кто-то ему позвонил. Я только начало разговора слышал. Теперь догадываюсь, что это был как раз Пехлеван. Я и раньше об этом думал, но это было только ничем не подкрепленное предположение. Теперь уверен. Это звонил Пехлеван. Илдар вздохнул. –  Да, наверное. Больше некому. Шахмардану Саламовичу сказали, что меня отпустят. Что я буду переговорщиком между сторонами и принесу Пехлевану много новостей. Но Лагун, когда мы разговаривали, подтвердив, что меня отпустят, ничего передавать Пехлевану не стал. Никаких новостей. Велел только попросить его обязательно позвонить. Подполковник очень удивился, узнав, что Шахмардан Саламович здесь. Он считал, что отряд находится в другом месте. Лагуну не понравилось, что Пехлеван выступил против него. Но ничего этого передавать я не должен был. –  Я понял уже… – перебил я объяснения Ильдара. – Но тебе и не следовало говорить ничего особенного. Ты, по замыслу подполковника, должен был быть расстрелян в стороне от базы. Чтобы Пехлеван не подумал на него. А так – да мало ли кто тебя подстрелил. Для этого же тебе нож дали, чтобы уже наверняка. Они понимали, что ты даже с ножом со мной не справишься. Если бы хотели тебя освободить, не просили бы меня тебя расстреливать, это первое. А второе, тебя вооружили бы не ножом, а пистолетом. Ствол в такой ситуации вернее. Лагун обманывал Пехлевана, как Пехлеван обманывал Лагуна. Все это у них взаимно. А мы с тобой оказались между двух огней – и мешаем и одному, и другому. Илдар в сомнении пожал плечами, не соглашаясь со мной. –  Я-то могу попросить прощения у Пехлевана, и он снова возьмет меня в свой отряд. Может быть, возьмет, хотя я не уверен. Но ты сам предлагал передать ему твой вызов. Это хорошо на него подействует. Его силы все боятся, и он от этого устал. Всегда ищет достойного противника. Потому и может меня простить. А вот тебе хуже. Ты в самом деле между двух огней. И на службу не вернешься, и к подполковнику тебе нельзя – убьют. Полтора Коляна – человек мстительный. Илдар, кажется, наслаждался своими словами. По крайней мере, если и не наслаждался, то объяснял мне иносказательно, что я сейчас почти в его власти и все мое будущее зависит только от него. Как он преподаст ситуацию, таковой она и будет. Я с такой постановкой вопроса, естественно, согласиться не мог. –  Нет, молодой человек, майор уже стал совсем безопасным человеком. Для всех безопасным. И никому уже навредить не сможет. Тем более не сможет никого убить. –  Ты сломал ему позвоночник и сделал инвалидом? Я спрашиваю потому, что вспомнил один случай. Пехлеван сломал молодому парню из нашего отряда позвоночник. Сначала согнул его пополам, потом локтем в позвоночник ударил. И сломал. Тот уже два года лежит дома – и не живой, и не мертвый. Наверное, скоро умрет… Значит, Пехлеван на расправу крут. Не зря Илдар опасается возвращаться в отряд. Мне следует иметь это в виду – и использовать, если будет необходимость и возможность. –  Позвоночник уже может не волновать майора. С пулей в голове человека уже вообще ничто не волнует. Пришлось его ликвидировать, чтобы обезопасить себя. А то тропа рядом с базой стала опасным местом. Слишком там теперь многолюдно… Кстати, подполковник Лагун заминировал все подступы к своей базе, в том числе и тропу. А Пехлеван послал туда группу. Двенадцать человек… Они нарвались на мину в узком проходе. Никто не уцелел. Трое были в ментовских мундирах. Я понимаю, что ты о минировании слышал и хотел предупредить, но возможности у тебя не было, и потому – такой результат… Таким образом я поставил Илдара на место, чтобы не задирал нос относительно моего положения – и собственного. –  Да, – вспомнил вдруг парень. – Тебе же мобильник нужен. Я взял с собой телефон жены. Если тебе нужно, могу на время дать. С возвратом, конечно, если жив останешься. И… если я жив останусь… – добавил он, наклонив голову. Мои старания не прошли даром – парень начал оценивать свое положение более здраво. Давно было пора прийти к такому пониманию. Тогда бы мы начали работать парой и оба получили бы больше шансов выжить. –  Спасибо. У меня пока есть две трубки. Беда в том, что нет зарядного устройства. Если подобрать не удастся, позаимствую аппарат твоей жены. –  Подберем. У нас в отряде все так делают. Берут трофейные телефоны, а зарядное устройство в салоне связи подбирают. Туда самые разные привозят. Я схожу в салон, как его откроют. Здравствуйте… – Илдар приложил руку к груди, здороваясь с опиравшимся на толстую палку пожилым человеком, что попался нам навстречу. Уже почти полностью рассвело, и мы шли по улице у всех на виду, ни от кого не прячась. Мне казалось, что Илдар должен был бы стесняться такого гостя, не снявшего в СИЗО армейскую форму с погонами, поскольку звания до приговора суда его никто лишить права не имел. Однако он шел в открытую. Впрочем, погоны мои были скрыты бронежилетом и разгрузкой, надетой поверх бронежилета, а в камуфляже сейчас ходят многие, особенно в районе Северного Кавказа. Издали меня можно было принять за кого угодно. И даже внешностью я не выделялся здесь так, как выделялся бы, скажем, в той же Чечне. В Дагестане людей с почти европейскими чертами лица гораздо больше, хотя по крови они являются типичными жителями гор. Особенно это бросается в глаза в центральных районах республики. Идти нам пришлось через все большое село – правда, не всю дорогу по главной улице. В том месте, где я увидел Илдара в бинокль с чердака нежилого дома, мы свернули на боковую улицу и перешли на параллельную главной. Здесь уже было совсем безлюдно, а многие дома имели вид нежилых. Фигуру человека около калитки я заметил издали. –  Отец вышел встретить, – сказал Илдар. – Не удивляйся, что он не будет по-русски разговаривать. Он не хочет. Я буду переводить. –  Да, ты предупреждал, – согласился я. Приблизившись, я первым протянул для рукопожатия обе руки на восточный манер… Глава шестая Я посчитал бы человека, которого Илдар звал отцом, его дедом. Но хозяин дома был не настолько стар, как показалось вначале. Это я понял уже в доме, где горел свет в большой, просторной комнате, не загроможденной мебелью. Более того, он мне показался человеком сильным и крепким, несмотря на возраст. Ну да, вспомнил я, Илдар же говорил, что он – младший сын в большой семье. И вполне нормально, что отец выглядит его дедом. По возрасту так оно и может быть. Наверное, у Илдара есть и племянники одного с ним возраста. Это Кавказ, здесь свои законы, а удивляться им или говорить на эту тему было бы просто бестактно по отношению к хозяину. –  Мы обычно дома не завтракаем, только чай пьем, – сообщил Илдар, переводя слова своего родителя. – Или наш гость голоден? Честно говоря, я предпочел бы перекусить, но нарушать традиции семьи не хотелось, и потому я соврал: –  Я возвращался на базу и успел там позавтракать. Но от чая не откажусь, поскольку всю ночь провел на ногах, а я всегда предпочитаю быть бодрым. В принципе, я равнодушно отношусь к еде и к отсутствию сна, если, конечно, оно не слишком продолжительное. И пока чувствовал себя вполне удовлетворительно. Молодая женщина принесла чай с печеньем, поставила на стол, но с нами не села. Я так понял, что это была жена Илдара. Мать его ходила где-то в коридоре, шаркала ногами, но в комнату даже не заглянула. Видимо, здесь поддерживались свои традиции, и нам предпочитали не мешать. –  Меня зовут Николай Викторович Самоваров, я старший лейтенант спецназа ГРУ, – представился я главе дома. –  Меня зовут Абумуслим Маналович, – на нормальном русском языке ответил тот. Но тут же задал вопрос на своем языке. Илдар перевел: –  Отец говорит, что знает о сложной ситуации, в которую ты попал вместе со мной. И готов предоставить тебе свой дом на любое время, какое тебе потребуется. –  Я благодарю Абумуслима Маналовича за гостеприимство, но не хочу обременять его дом своим присутствием. Я не думаю, что задержусь надолго, потому что не люблю откладывать свои дела. И чем быстрее я их завершу, тем раньше смогу вернуться к своей обычной жизни. –  Ты хочешь доказать свою невиновность? – через переводчика спросил Абумуслим Маналович. Обратный перевод при этом не требовался, потому что мои ответы он понимал прекрасно. Странная манера разговора, но с этим приходилось мириться. –  Конечно. Люди, даже если они виноваты, часто стараются доказать свою невиновность. А если я не виноват, то тем более обязан доказать это. –  А еще сын сказал, что ты хочешь вызвать на поединок Пехлевана… Он критически осмотрел меня. Конечно, мощи Шахмардана Саламовича во мне не было, и потому, наверное, мое поведение казалось легкомысленным. Опять-таки Абумуслим Маналович хорошо знал, что собой представляет Пехлеван. –  Да. Для меня это дело принципа, – сказал я категорично. –  Ты боролся когда-нибудь, я полагаю? –  Нет. Я только дрался. Я обучен рукопашному бою, но не борьбе. И вызвать Пехлевана я хочу не на ковер, а на боевую схватку. Рукопашный бой и борцовский поединок – это разные вещи. А мы в данной ситуации не спортсмены, а противники. Абумуслим Маналович только головой качнул в сомнении. –  Я считаю, что Пехлевана может победить только борец более высокого класса, из тех, кто еще сейчас тренируется. У тебя нет шансов. Он тебя просто убьет. –  Простите, но я свои шансы знаю лучше. Я ответил настолько твердо, что Абумуслим Маналович возражать не стал. Он понимал, что отговорить меня от схватки не сможет, но, кажется, был уверен, что я самоубийца. Однако не жалел меня, а только уважал за это. –  Ты отважный человек. Он взял в руку чашку с чаем. Я взял свою только после него. Не зная местных обычаев, я не торопился, потому что слышал, что у некоторых народов никто не прикасается к угощению, пока к нему не прикоснется хозяин дома. Сахара к чаю не было, но сладким было печенье. –  Соседи будут спрашивать, что за гость у меня. Я могу сказать им, что ты пришел, чтобы вызвать на поединок Пехлевана? Или ты сначала хотел бы другие дела сделать? –  Можно сказать. –  Если передадут Пехлевану, а ему могут просто позвонить, он заявится сразу. –  Тем хуже для него… * * * Мне отвели для отдыха средних размеров комнату, постелили на диване и вручили ключ от двери, чтобы я имел возможность закрыться. Естественно, не от недоверия к хозяевам, а только по устоявшейся привычке соблюдать правила безопасности я закрылся на полтора оборота замка – так, чтобы ключ на последнем обороте повернулся только наполовину и его невозможно было вытолкнуть из замочной скважины с другой стороны, открыв дверь другим ключом. Привычка эта не может быть излишней. Так, в Ингушетии воевал рядом с нами сводный отряд спецназа внутренних войск. И базировались мы рядом. Я немного сдружился с капитаном из этого отряда. Вообще «краповые береты» с уважением относятся к спецназу ГРУ и охотно идут с нами на контакт. Толковый был капитан и подготовлен хорошо. В следующей командировке мы опять сошлись с этим отрядом в одной операции. Я поинтересовался, где мой знакомый капитан. Оказалось, он дома, во время отпуска, погиб. Просто лег ночью спать, а бандиты – не какие-то с Кавказа, которые умеют воевать, а простые, доморощенные уголовники – подобрали ключ к замку, открыли дверь и вошли. Когда капитан проснулся, было уже поздно. Попытка сопротивления привела к выстрелу в грудь. Памятуя это, я всегда к дверям и замкам отношусь настороженно. Не только во время командировок, но и дома. Даже в военном городке, где появление посторонних – редкость, не говоря уж об ограблении квартир. После бессонной ночи и всех тех непростых дел, которые выпали мне сегодня, я уснул практически сразу, даже не успев толком осознать, что впервые за последнее время сплю в нормальных человеческих условиях. Сказался и разговор с подполковником Громадским. Ведь, начиная со своего ареста, я ни разу не мог уснуть без размышлений о своем положении. По большому счету, случившееся в тот пресловутый вечер было крахом всех моих надежд, всех жизненных планов. И не переживать по этому поводу было просто невозможно, даже имея самые крепкие нервы. Утешала христианская истина: Господь не дает человеку больше испытаний, чем тот может выдержать. А если Господь вообще не дает испытаний, значит, он видеть тебя не хочет и знать о тебе – тоже. Спать мне никто не мешал, и я даже сквозь сон слышал, как за окном начали что-то кричать на своем языке мальчишки, к которым вышла женщина, шикнула на них и прогнала, оберегая, видимо, мой покой. И, тем не менее, встал я не сам. Проснулся от негромкого стука в дверь. Вскочил сразу, посмотрел на часы. Спал я чуть больше трех часов. Для меня это достаточно. Я открыл дверь, за которой стояли Абумуслим Маналович и Илдар.