Катю знал весь двор. Это была хрупкая женщина, совсем еще молодая, вечно с темным, печальным лицом и глазами, опущенными долу. Жильцы много раз видели, как она тащила бесчувственное тело мужа в подъезд, а затем по лестнице на четвертый этаж. Детей у Кати и Захара не было, и все соседи недоумевали, отчего она с ним не разведется, ведь приличная женщина, симпатичная, образованная. Неужели не найдет себе нормального мужика вместо этого пьянчуги? Но Катя держалась стойко и самоотверженно ухаживала за своим алкоголиком. С соседями она почти не общалась, так, скажет сквозь зубы «здрасте» или «до свиданья» и бежит себе дальше. — Пойду поговорю с ней. — Алла Германовна решительно встала с лавочки. — Только бы она дома была. — Да дома она, — мрачно проговорила Серафима, — я видела, как она недавно из магазина возвращалась, вся пакетами обвешанная. Небось обед готовит любимому муженьку. — Пожелай мне удачи, — сказала Алла Германовна и поспешила в подъезд. Она не особенно сердилась на Серафиму: понимала, что в ее словах есть резон, да и в принципе не умела ни на кого злиться. 4. Алла Германовна, кряхтя и задыхаясь, с трудом забралась на четвертый этаж и надавила на кнопку звонка. Она не опасалась того, что дверь откроет сам Захар — наверняка он спит после попойки и лихой, бессонной ночи. Ее расчет оказался верен: послышались быстрые, легкие шаги, дверь распахнулась, и на пороге возникла Катя в коротком домашнем халатике и симпатичном передничке. Вкусно пахнуло борщом. Катя удивленно взирала на непрошеную гостью, в ее глазах читалась тревога. — Здравствуйте. Зачем пришли? — спросила она у Аллы Германовны. — Милая, можно я войду? Мне поговорить с вами надо, — как можно вежливей и мягче произнесла та. — Входите. — Катя посторонилась, пропуская Аллу Германовну в квартиру. Она никогда прежде не бывала здесь и машинально отметила, что обстановка очень даже симпатичная и аккуратная. На полу плитка, недорогая, но миленькая, стены оклеены белыми однотонными обоями, под потолком модный светодиодный плафон. «Наверное, все сделано и куплено на деньги жены», — подумала Алла Германовна. — В комнате Захарка спит, — тихо проговорила Катя, — идемте в кухню. Алла Германовна разулась и пошла по коридору за хозяйкой. Катя привела ее на кухню и усадила за маленький квадратный столик. На плите весело кипел борщ, в духовке за стеклом красиво румянились котлеты. Пахло миром и уютом. — Чаю? — бесстрастным голосом поинтересовалась Катя. — Если можно, — скромно согласилась Алла Германовна. Катя молча налила кипяток в большой цветастый бокал, плеснула туда же заварки из стеклянного чайника и поставила перед гостьей. — Вот, угощайтесь. — Она достала с полочки вазочку с пастилой. — Спасибо. — Алла Германовна отхлебнула чай. Он оказался очень вкусным и ароматным, заваренным на травах. — Так зачем вы пришли? — спросила Катя и села напротив нее за стол. — Видите ли, дорогая, мне не совсем ловко это говорить, но… — Алла Германовна неловко замялась, но потом собралась с духом и продолжила: — Я пришла поговорить о вашем муже. — О Захаре? — Катя удивленно вскинула красивые тонкие брови. — Да. Дело в том, что он… он и его собутыльник Петро из девятнадцатой квартиры сегодня ночью ломились ко мне в дверь. — Что? — Катя вскочила с табурета. — Что вы такое несете? Чтобы мой Захар лез в чужую квартиру?! Этого не может быть! — И тем не менее это так, — с грустью проговорила Алла Германовна. — Я вам сейчас все расскажу. Она поведала Кате о ночном происшествии, о своем сне, о поцарапанной дверной обивке и о разговоре, подслушанном соседкой во дворе. Катя слушала молча, не перебивая, только покусывала губы и хмурилась. — Вот как-то так, — закончила свое повествование Алла Германовна. Катя продолжала молчать, глядя в столешницу. Наконец она подняла глаза на гостью. — Вы теперь заявите в полицию? — Не скрою, я хотела это сделать. Но сначала решила поговорить с вами. — А вы уверены, что эта ваша, как ее… Серафима… не ошиблась и говорит правду? Вдруг она все это придумала. — Зачем ей врать? — мягко возразила Алла Германовна. — Она действительно видела вашего мужа с Петром и слышала, как они обсуждали проникновение ко мне в квартиру. Катино лицо вдруг сморщилось, ресницы затрепетали, по щекам ее покатились слезы. — Господи, какой стыд, — прошептала она едва слышно. — Захар, Захар, до чего ты докатился! А ведь какой был парень! — Она всхлипнула и посмотрела на Аллу мокрыми и ясными серыми глазами. — Вы ведь думаете, что он всегда такой был, совсем пропащий. Да? Так и думаете? Алла Германовна неопределенно пожала плечами. — Напрасно. — Катя шмыгнула носом и высморкалась в цветастую салфетку. — Мы с Захаром вместе учились в школе, в одном классе. Он был самым популярным мальчиком среди одноклассниц. В него все были влюблены, и я не исключение. Алла Германовна с удивлением взирала на соседку. Та, словно по мановению волшебной палочки, преобразилась: плечи выпрямились, подбородок гордо поднялся, глаза засияли. Сейчас она выглядела настоящей красавицей. — Я долго пыталась его отбить у очередной соперницы, — проговорила Катя, и голос ее сделался грудным и мелодичным. — У меня никак не получалось. Захар гулял то с одной, то с другой, а на меня не обращал внимания. Я пекла плюшки и ватрушки, таскала их в школу и тайком подкладывала ему в портфель, прямо как Нелли из фильма «Большая перемена», влюбленная в своего учителя. Захар их находил и преспокойно ел, но продолжал встречаться с другими девчонками. Постепенно я впала в отчаяние. Я настолько упала духом, что перестала печь свои пирожки. Захар не обнаружил их в своем рюкзаке день, другой, третий. А на четвертый он неожиданно подстерег меня на ступеньках школы. — Эй, Соловьева, — обратился он ко мне. — Ведь это ты пихаешь мне свои обалденные плюшки? Я знаю, что это ты, не отпирайся. От волнения я не смогла сказать ни слова. Просто стояла и смотрела на его лицо, красивое, как у киноартиста. — Что молчишь? — Он усмехнулся. — Мука у тебя дома кончилась? Или яйца? — Он уже откровенно смеялся. Я тоже улыбнулась, сначала несмело, а потом уверенней. — Ничего не кончилось, — сказала я. — Все есть. — А если есть, чего тогда перестала печь? У тебя классно получается. Я уже привык. И тут я почувствовала такой сильный укол ревности, что от боли у меня сердце зашлось. — Пускай тебе твоя Юлька плюшки печет, — выпалила я и тут же сдулась. Мне захотелось провалиться под школьную лестницу. Теперь Захар точно уйдет и больше никогда даже не посмотрит в мою сторону. Какая же я дура! Не надо было дерзить ему! Однако Захар повел себя неожиданно. Он прищурился, уголки его губ приподнялись, а в глазах возникло хитрое выражение. — Так вот оно что! — процедил он насмешливо. — Ты ревнуешь? Понятно. — Что тебе понятно? — запинаясь, спросила я. — Что не видать мне моих любимых плюшек-ватрушек, покуда я гуляю с Юлькой. Так? — Он вдруг глянул мне прямо в глаза. Меня точно обожгло. Но я выдержала его взгляд и кивнула. — Так. — Окей, — произнес он вполне серьезно. — Давай договоримся. Я перестаю встречаться с Юлькой, а ты уже с завтрашнего дня возобновляешь свое пекарное производство. Идет? Это было пределом моих мечтаний, прекрасным сном, о котором нельзя было и помыслить. Однако я осмелела настолько, что решительно покачала головой. — Нет. Не идет. — Нет? — Он удивленно свистнул. — А что тебе еще надо? — В кино, — умирая от страха, пролепетала я. — Пригласи меня в кино. Он несколько секунд молча и пристально смотрел на меня. — А ты ничего, малышка. Не промах. Что-то в тебе есть. — Он взял меня за подбородок и слегка приподнял лицо. Он был высоким, а я совсем маленькой, и моя голова болталась на уровне его груди. — Окей, — повторил он. — Будет тебе кино. Только скажи одну вещь. — Какую? — все так же заикаясь от волнения, пискнула я. — Ты кроме пирожков умеешь что-то еще готовить? Суп, например? Мама моя работала поваром в кафе, и я к своим шестнадцати годам умела готовить множество вкусных и полезных блюд. Я кивнула с радостью и готовностью. — Умею. Я все умею. — Отлично. — Он тряхнул своей восхитительной челкой. — Завтра в семь встречаемся у кинотеатра. Билеты я куплю. А ты тащи свои плюшки, да побольше… Катя прервалась и глотнула чая из кружки. Щеки ее разгорелись, глаза заблестели еще сильнее, чем прежде.