— Ничего, мне всякий раз интересно побывать в вашем учреждении. Все время узнаю что-то новое. Этот прокурор, год назад сменивший прежнего самодура, был полной противоположностью своего предшественника. Умный, образованный и тактичный, он стал бесценной удачей для их района. С ним всегда было приятно общаться и просто решать рабочие вопросы. — Так как силовое руководство нашего района написало на Вас представление и пожелания к Вашему руководству в отношении Вас, а оно не выполнило их — мы решили сами исправить положение. Дорогая Дина Алексеевна, разрешите от себя лично, и от всей нашей структуры… — И от нашей, — вмешался, улыбаясь, Муслий. — … и от всей вашей структуры поблагодарить за тот бесценный вклад, который Вы внесли в расследование дела Гольдмана, Ковальчук, Нечипоренко, Николаевой, и премировать! Прокурор достал из изящного футляра золотые часики с памятной гравировкой и надел Дине на руку. Они с Муслием помнили, что Гнатенко тонкокостная, и переживали, чтобы браслет не оказался очень большим. Но у Валеры был хороший глазомер. Прокурор тоже возмутился решением Начальника областного бюро в отношении Дины, и решил внести личный вклад в исправление несправедливости. Поэтому он лично от себя отдал Валере половину стоимости этого подарка. Таким образом, от истраченной премии, у Муслия совершенно неожиданно осталась сдача, которую он теперь мог потратить на себя. Все присутствующие захлопали. — Я понимаю, что мы должны были сделать это в более торжественной обстановке, но в силу производственных особенностей… Вы уж нас извините. Дина очень расчувствовалась. Еще вчера вечером она убедилась, что от начальства невозможно добиться справедливого отношения. Конечно, она знала, что частично это связано с ее принципиальностью. Но не в этом случае. Не каждому удается помочь раскрыть четыре убийства сразу! Но так, как она — подчиненная, а не завотделением, то и сливки снимать предстоит всегда Валере. Однако сегодня, он, вместе с прокурором, приятно удивил коллегу. Значит, что-то человеческое или хотя бы коллегиальное, у них (мужиков) есть. — Честно — я в шоке. Это очень дорогой подарок! Я имею в виду не только его стоимость, но и суть… — Поверьте, Вы его достойны. Точнее, он — Вас, — заверил прокурор. — Ну что, раз пошла такая пьянка — режь последний огурец?! Лилия, подавай на стол! — скомандовал Муслий. Санитарка поставила на стол громадную сковороду, от которой по всей комнате разнесся призывный запах жаркого, квашеную капусту, маринованные грибочки. Завотделением достал из сейфа бутылку красного шампанского. — Валерий Михалыч, мы же — на службе, — пробовал сопротивляться прокурор. — Не переживайте, я это учел. Согрешим один раз. Тем более, что в последний раз нас награждали …не помню когда! Крепче шампанского у нас ничего не будет. Алексеевна у нас тоже практически ничего не пьет. Все расселись по рангу: во главе стола — Муслий, по обе руки от него — Гнатенко и прокурор, далее — лаборанты и санитары. — Вы знаете, Павел Ильич, как нам легко с Вами работать? Оставайтесь таким! — Спасибо! Я наслышан о моем предшественнике. Он таких дров наломал в последнее время пребывания на должности… — С ним работать было просто невыносимо! Особенно, если ему вздумывалось поехать-поразмяться на месте происшествия. Тогда грубости и маты слышались постоянно. Он наезжал даже на родственников потерпевших! — Будем искоренять такую практику, — заверил прокурор, — Давайте поднимем бокалы за наших героев: Дину Алексеевну и Валерия Михайловича, без которых эти убийства оставались бы нераскрытыми еще долго! Невыносимая легкость бытия Вечером муж Дины несколько разочарованно рассматривал подарок жене. С одной стороны, он радовался, что ее ценили на работе. Но с другой, получалось, что его жена проявляла героизм на работе и успевала что-то делать еще и дома. То есть, она становилась необыкновенно яркой личностью. И ему бы радоваться этому, но на ее фоне он, со своей посредственностью и непримечательностью, блекнет вообще. Игорь не был психоаналитиком и не понимал корней происхождения своей мужской ревности. Через много лет Дина прочитает у Ошо, что ни один мужчина не может смириться, если его женщина начинает прогрессировать больше, чем он. Если мужчина сам по себе является сильной личностью, то он преуспеет в другом. И тогда у него не останется никакой ревности. Но Игорь сам чувствовал, что начинает ментально деградировать в Подольске, не имея возможности общаться с собратьями по интеллекту. Он с большим интересом выслушивал жену, когда та рассказывала ему что-то интересное. Но сам он уже ничего для нее не мог предложить. Это бесило его и унижало. И вот, сейчас, разглядывая ажурный браслет от часов, он, в очередной раз, констатировал собственную экономическую и мужскую несостоятельность. Несколько лет назад, еще в Одессе, у Дины были похожие часы — подарок от бабушки. И во времена голода, когда заводы закрылись и им месяцами не платили зарплату, Дине пришлось продать свои небогатые запасы ювелирки. И те часы — тоже. Тогда он обещал ей, что если они поедут в Подольск, то там встанут на ноги, и он все ей возместит, и золотом, и мехами. А получилось все наоборот. В Подольске они продолжали падать в экономическую пропасть, и сидели в постоянных долгах. Причем, Игорь четко осознавал, что не Дина тому виной. У нее всегда была стабильная работа. Это ему постоянно не платили. А в поисках подработок он был не очень изобретательным и настойчивым. И поэтому сейчас он смотрел на подаренные часы чуть ли не с враждебностью. А если учесть, что это был не просто подарок, а награда, то для Игоря это явилось тяжелым ударом по самолюбию. Дина все это понимала. Но она была очень долготерпеливая, не любила закатывать сцен (поэтому Игорь не знал, что такое сварливая жена) и надеялась, что трудный период у мужа пройдет и все наладится. Поэтому, немного потешившись подарком, она бережно сложила его в футляр и отправилась укладывать детей спать. Сегодняшний вечер приятно сгладил вчерашнюю горечь разочарований. И жизнь снова начала казаться Дине прекрасной. Наутро оказалось, что старшина был обязательным и обеспечил этапирование подозреваемой к ним в отделение ровно к девяти часам. И теперь все сотрудники внимательно рассматривали предполагаемую убийцу. Женщине было около сорока, она была высокой брюнеткой, с уже проявлявшейся проседью на висках. Вела себя она, на удивление, спокойно. Особенностью работы каждого врача, а особенно — судебно-медицинского эксперта, является то, что при проведении экспертизы специалист не должен оказывать давления на подозреваемого. И Дина считала это правильным. Она сама знала много случаев, когда подозреваемые оказывались совершенно ни при чем. Но когда происходит особенно циничное преступление, да еще и в отношении младенцев, бывает очень трудно придерживаться нейтралитета. Дина, лаборант, участковый и прикованная к нему подозреваемая отправились в женскую консультацию к Любови Ивановне. Когда женщины оказались у кабинета заведующей, старшина отстегнул обвиняемую и остался в коридоре. Согласно правилам проведения экспертизы он мог присутствовать лишь в случае освидетельствования лица своего пола. Сначала по протоколу должен был происходить специальный опрос. Дина начала выяснять общие паспортные сведения, а затем — по какому поводу ее задержали. — Обвиняют меня в том, что я ребенка своего убила, — с трудом разлепив губы, еле внятно ответила Катерина Пантелейчук. — А Вы — убили? Подозреваемая безучастно помотала головой. — Он уже родился мертвый. — Бедная, Вы бедная, — сочувственно обратилась к той наивная Любовь Ивановна, привыкшая всем верить на слово. — Как Вы узнали, что он мертвый? — спрашивала Дина, а Юля еле успевала записывать данные спецанамнеза. — Он… она не кричала. Не дышала… — Хорошо, вернемся к протоколу. Вы подтверждаете, что недавно родили? — Да, — глухо ответила Пантелейчук. — Снимите, пожалуйста, верхнюю одежду. Смотрите, Любовь Ивановна, средняя линия живота все еще пигментирована, живот несколько увеличен, из молочных желез при надавливании выделяется молозиво. Значит, Катерина Петровна говорит правду. Любовь Ивановна, посмотрите, пожалуйста, состояние матки. — Пройдемте на кресло, — предложила заведующая консультацией. Пропальпировав пациентку, Любовь Ивановна продиктовала Юле размеры увеличенной матки и осмотрела следы выделений. — Все правильно, женщина говорит правду. Эти слова подействовали на Пантелейчук несколько одобряюще. — Вопрос о половой жизни логично исключаем. Сколько у Вас было беременностей? — Шесть, считая эту. — Предыдущие все окончились родами? — Да. — Благополучными? Все роды были без патологии, дети были живыми? — Да. — Так что же произошло в этот раз? Рассказывайте подробно, потому что нам надо это все описать. — Ну что, осталась я дома одна, муж ушел на работу, дети — в школу. И тут у меня начались стремительные роды… Ребенок родился очень быстро. И он был уже мертвым. — Как Вы узнали, что он был мертв? — Он… она не дышала. Я же знаю, вон у меня сколько детей… — Пока новорожденный не перейдет на самостоятельное дыхание, он всегда похож на мертвого. Вы его пошлепали? — Да мне разве до того было? Я же сама в беспомощном состоянии находилась! — Вы взяли сегодня с собой свою обменную карту? Покажите. — У меня ее нет. — Почему? В каком сроке беременности Вы стали на учет? — Я … не стояла на учете. — Почему? А во время предыдущих беременностей Вы стояли на учете? — Да. — Значит, нам следует сделать вывод, что Вы не хотели рожать этого ребенка и надеялись от него избавиться? Пантелейчук молчала. Но по ее бегающему взгляду было понятно, что она лихорадочно ищет выход из трудного положения. — Я была занята по хозяйству и думала, что потом успею. — Но в предыдущие беременности Вы тоже были заняты. — Ну, а зачем все это? Я уже знала, что подойдет срок и все будет, как всегда. Зачем мне эти поездки в город?