Она возвращается к своей сумочке. — Просто чтобы прояснить, что я не хочу ничего плохого и мне просто нужно место, чтобы переждать эту бурю... — Она достает из сумочки другие предметы и называет их. — Бальзам для губ, упаковка салфеток, ручка и мятные конфеты... — Стащила из ресторана? У тебя их там много. — Они были бесплатными. Я работаю с людьми весь день и не могу душить их кофейным дыханием. Я ворчу. Вполне правдоподобная история. Хотя ее комментарий о дыхании привлекает мое внимание к ее рту. К ее губам. Как они могут вызывать мой интерес и заставлять думать о невозможном, когда, скорее всего, она использует их, чтобы лгать? Ее губы могут быть оружием. Пара красивых, пухлых орудий. Я напоминаю себе, что нужно быть осторожным. — У меня также есть квитанция, несколько резинок для волос и женские средства. — Последнюю часть она пробормотала. — Что это? — Я жестом указываю на две серебряные ручки, торчащие из черного мешочка. — Ножницы, э-эм, ножницы для стрижки волос. Прищуриваюсь. — Можно использовать как оружие. — Или для стрижки волос, — говорит она более твердо. У меня пересыхает во рту. Несмотря на столь необычные обстоятельства, эта женщина с ее манящими глазами и полными губами вызывает жажду. Я делаю глоток воды, а затем насвистываю, чтобы занять себя и не сказать какую-нибудь глупость или не прижаться к ее губам. — Я не знаю, как еще доказать тебе, что не желаю зла. Сливаю воду с картофеля, когда волосы на руках встают дыбом при мысли о том, что с ней могло что-то случиться на моей земле. Я не могу допустить еще одну потерю на моих глазах. — Подумай о том, какой вред может принести пребывание здесь без надлежащих припасов. Следует постоянно иметь при себе термоодеяло, протеиновые батончики, вода, аптечка первой помощи, включая жгут, сигнальные ракеты и мультитул. — Разве он не может быть использован как оружие? — спрашивает она. Туше, она меня раскусила. — В таких условиях никогда нельзя быть слишком осторожным, — говорю я резко, как для нее, так и для себя: условия представляют собой снежный шквал путаницы между моей головой и внутренностями. Как будто я проглотил жужжащий будильник. — Похоже, ты прав, но я не планировала приходить сюда и... — Она гладит Птичку. — Почему ты назвал свою собаку Птичкой? Она больше похожа на медведя. Разве тебя это не смущает? Нет, то, что Айви здесь — вот что меня смущает. Читай: внутренний снежный шквал. Высылайте снегоуборщиков. Я сделаю все возможное: выброшу эти мысли и расчищу лопатой путь. — Она охотится на птиц, так что не совсем. Иди сюда, Птичка, — говорю я. Собака не отходит от Айви. Женщина наклоняет голову слева направо, гладя шерсть животного. — Как птичка Твити8? Она вроде желтая. — Помесь сеттера и бернской горной собаки. — Может, и лабрадора тоже? — Может быть. Я нашел её. — Глажу ее мягкую шерсть. — Это неправильно. У нее должно быть другое имя. Хм. Например, Красотка или Милашка. — Она Птичка. — Почему? — спрашивает Айви. У меня такое чувство, что она не отстанет, пока я не объясню, поэтому прекращаю разминать картофель и приседаю перед животным. Все внимание обычно приковано к голове собаки, но я поглаживаю бока ее шеи — ее любимое место. Ее веки становятся тяжелыми, она опускается, а затем переворачивается. Когда продолжаю чесать Птичку, ее уши поднимаются и застывают, напоминая два крыла. — Когда я нашел ее, у нее была редкая шерсть. Клочья вокруг ушей были спутанными и грязными. Вскоре я обнаружил ее сладкое местечко вот здесь. — Я все еще почесываю, демонстрируя. — После того, как привел ее в порядок, и она снова стала здоровой, шерсть наполнилась, а ее уши стали такими забавными... — Я подавляю улыбку, не желая впускать эту незнакомку в нашу жизнь. Ту, которую я построил у этой горы. Которую разделяю с лучшим другом человека, потому что именно так я хочу, чтобы все оставалось. Достаточно того, что весь клан Коста вторгся в мою отшельническую жизнь волка-одиночки. Айви, должно быть, заметила мою мимолетную улыбку, потому что она говорит: — У тебя к ней нежные чувства. А я уже начала думать, что ты Снеговик Фрости9. Хрюкаю в ответ. Вернувшись в кухню, я заканчиваю готовить ужин — картофельное пюре, салат и оленину. Айви возвращается к камину и смотрит на пламя. Она молчит, и я предполагаю, что женщина снова заснула. Наконец, я могу сделать глубокий вдох. Когда мясо готово, я ставлю тарелку для нее на дальнем конце стола и тихонько зову: — Ужин готов. С удивительной быстротой Айви вскакивает на ноги и садится за стол. Я усаживаюсь на другом конце, давая понять, что хочу сохранить дистанцию. Она произносит тихую молитву, а затем приступает к еде. Я успеваю откусить всего несколько кусочков, когда ее тарелка пустеет. — Что это было? Было очень вкусно, — говорит она, вытирая рот салфеткой. — Дичь. — Э-эм, а что это? — Олень. Она задыхается. — Как северный олень? — Нет, как обычный олень. Я убил его на охоте и разделал его. Мне хватит до следующего сезона. Айви отодвигает свою тарелку. — Картофель и зелень тоже сам вырастил, если тебе интересно. — Спасибо. Я была голодна. — Скорее оголодала. — Да. Длинный день. Чуть не умерла. — Она откидывается в кресле. Даже отсюда я вижу, как дрожит ее челюсть, словно события этого вечера настигли ее. Я не могу позволить этой женщине плакать в моем доме, но и не могу выгнать ее. Вздыхаю, когда реальность вступает в свои права, и принимаю тот факт, что Айви придется остаться на ночь. — Ты можешь принять душ, — говорю я после некоторой паузы, в течение которой смиряюсь с тем, что она останется здесь. На ее полных губах появляется медленная улыбка, словно ей требуется много усилий, чтобы отогнать потрясения за день и, возможно, печаль. — Это было бы здорово. Вау. Спасибо. Правда. Я кладу салфетку рядом с тарелкой и поднимаюсь. — Пойдем. Я покажу тебе, где ты можешь остановиться. — Позволь мне сначала помочь прибраться. Это меньшее, что я могу сделать, раз уж ты приготовил ужин. — Это необязательно. — Даже если это на одну вынужденную ночь, я намерена выразить свою благодарность за твою помощь, — говорит Айви. Ничего не ответив, потому что не хочу, чтобы мы проводили вместе больше времени, чем нужно, я иду по коридору в одну из гостевых спален. Я не могу не чувствовать близость Айви, когда она следует за мной. Как будто она боится снова заблудиться или все еще замерзла после пребывания на улице и надеется впитать немного моего тепла. Это заставляет мой пульс учащаться, как будто я пытаюсь убежать от нее... от желания, которое, как я думал, давным-давно оставил позади в городе. — Можешь остаться здесь. Ванная там. — Я указываю на раздвижную дверь с кованой фурнитурой справа. — Здесь прекрасно. У тебя очень красивый дом. Я бросаю на нее многозначительный взгляд, вспоминая, что она потенциально может осматривать это место, чтобы ограбить. Айви почти, но не совсем, закатывает глаза, как будто чувствует, куда ушли мои мысли. — И здесь так тихо. Я к такому не привыкла.