– Нет, но все равно спасибо. Наполнив свою кружку, он щедро плеснул туда рому и вернулся на место. Робин посмотрела на свой чай. К ее радости, ничего в нем не плавало. Она сделала глоток. – Неплохо, – сказала она. Отхлебнув из своей кружки, Поппинсак вздохнул и причмокнул. – Поведай, дева-менестрель, какой судьбой-злодейкой ты занесена на этот проклятый богами пляж? – Я просто путешествую, смотрю мир. – Спасаясь от чего-то иль кого-то? Она покачала головой: – С чего вы взяли, что я от чего-то спасаюсь? – Твою обиду с болью пополам в твоих глазах я вижу. – Вы с ума сошли. – Я видел все, что происходит на Земле и в Небесах; я видел самый Ад, и ты мне говоришь, что я свихнулся? – Эдгар По, верно? – По счастью, нет. Итак, раскроешь ли ты мне свое сердце? Она не видела причин скрывать от Поппинсака правду. – Мой отец умер. Мать завела хахаля, которого я интересовала гораздо больше нее. Я ударилась в бега. Конец. – И как это ты так долго путешествуешь? – Как, как… Ножками. Расскажите лучше о себе. – Чтобы остроумье краткостью затмить, скажу просто, что я – бомж-книгочей. – А вы правда были профессором? – О да, но перестал преподавать: уж лучше бисер собирать, чем перед свиньями метать. – То есть вы забросили преподавание и посвятили все время книгам? Он кивнул и сделал глоток сдобренного ромом чая. – И давно вы здесь, в Болета-Бэй? – Быть может, день, быть может, вечность целую. – А троллеров не боитесь? Он взглянул на Робин, приподняв густые серые брови: – А ты боишься троллей? – Мы же тролли, так? В смысле, подростки наверняка нас ими и считают. – Тролли, тролли, – затянул Поппинсак на манер Роберта Ньютона в роли Долговязого Джона Сильвера. – Бывают безобидные, бывают очень злые, но знает Поппинсак о них истории такие, что кровь застынет в жилах и сердце застучит… – Вы что, пытаетесь меня напугать? – скорчила гримаску Робин. – Ты прекрасный бард и менестрель, – сказал Поппинсак уже своим обычным голосом. – Умная леди, дерзкая и отважная. Но если отбросить все эти достоинства, то ты еще совсем ребенок и не знаешь жизни. – Возможно, знаю больше, чем вы думаете. Я всякого навидалась. – И была Божьим свидетелем на Страшном суде? – О чем вы? – пробормотала она. – Уноси ноги. Собирай вещи и уезжай. Доберись до Сан-Франциско или Лос-Анджелеса, а там садись на автобус до Палуковилля. – И с выражением добавил: – Уноси ноги к чертям из этого города, Робин. Если останешься, рискуешь просто-напросто исчезнуть. Она уставилась на него. – Все знали Робин-Пташку. Никто не знал, куда она пропала. – Вы в самом деле меня пугаете. – Если пташка упорхнет, может, завтра не умрет… – Но если здесь так опасно, – спросила она, – почему же тогда вы остаетесь? – В самом деле почему? Наверно, ради дивных песен, что здешние русалки мне поют. – Он допил свой чай и произнес одно лишь слово: – Прощай. Робин кивнула: – Мне уйти? – Твоя компания для меня бесценна. Внемли моим предупрежденьям и беги. – Думаю, я так и поступлю, – сказала она. – В любом случае у меня от этого места мурашки по коже, а вы уже четвертый человек, который предупреждает меня об опасности. Она допила чай, поставила кружку на песок и убрала банджо в чехол. – Спасибо за чай, – сказала она, вставая. – А тебе спасибо за песню. Она помахала ему на прощанье, повернулась и покинула лагерь Поппинсака. В кафе двумя кварталами восточнее променада Робин заказала на завтрак яичницу с сосисками, картофельные оладьи и тост. Пока она ела, из головы не шел странный старик и его предупреждения. Зловещие тролли. Исчезновение. Страшный суд. Что за чертовщина? Впрочем, он вполне мог просто брать ее на испуг. Может, решил, что она вторглась на его территорию. Может, ему просто нравится людей пугать. Но когда он это говорил, то и сам выглядел слегка испуганным. Вообще-то нельзя исключать, что он нес полный бред, не имеющий ничего общего с реальностью. В конце концов, он явно любит заложить за воротник. Как бы там ни было, а вчерашнее знакомство с троллями было не из приятных, да и подростки представляли серьезную угрозу. Взорвать бы этот город к чертям собачьим. Покончив с едой, Робин сверилась с меню. Завтрак стоил четыре восемьдесят, и Робин достала из кармана пачку банкнот. Начала отсчитывать нужную сумму. И разинула рот. Желудок сжался. Она смотрела на купюры, не в силах поверить своим глазам. Однодолларовые. Вчера, после того как она вышла из кинотеатра, у нее было шесть двадцаток и одна десятка. Значит, в промежутке между кинотеатром и кафе кто-то вытащил у нее деньги и заменил двадцатидолларовые купюры на банкноты по доллару. И она знала, когда это можно было сделать. Только пока она спала. Может, в кинотеатре?