— Скажите мне по правде, пристав, — сказал я, — что вы такое подозреваете? Теперь уж не хорошо скрывать от меня. — Я не подозреваю, — сказал пристав Кофф, — а знаю. Несчастный характер мой снова начал одолевать меня. — То есть, попросту, по-английски, — сказал я, — вы хотите сказать, что мисс Рэйчел сама у себя украла собственный алмаз? — Да, — сказал пристав, — это именно то, что я хочу сказать, и ни слова более. Сначала и до конца мисс Вериндер владела алмазом втайне и взяла себе в поверенные Розанну Сперман, по расчету, что мы заподозрим ее в краже. Вот вам все дело в ореховой скорлупке. Хватайте меня за ворот, мистер Бетередж. Если это выход вашим чувствам, хватайте меня за ворот. Боже, помоги мне! Чувства мои не облегчились бы этим путем. — Ваши доказательства! — Вот все что я мог сказать ему. — Доказательства мои вы завтра услышите, — сказал пристав, — если мисс Вериндер откажется отсрочить свою поездку к тетушке (а вот посмотрите, она откажется непременно), тогда я должен буду изложить завтра всю суть вашей госпоже. А так как я не знаю, что из этого выйдет, то и попрошу вас присутствовать и выслушать все, что произойдет с обеих сторон. А пока, на ночь глядя, оставим это дело. Нет, мистер Бетередж, больше от меня слова не добьетесь насчет Лунного камня. Вот и стол накрыт к ужину. Это одна из человеческих слабостей, к которой я отношусь наинежнейше. Звоните, а я прочту молитву. — Желаю вам хорошего аппетита, пристав, — сказал я, — а у меня он пропал. Я подожду, пока вам подадут, а потом попрошу позволение уйти и постараюсь осилить это горе наедине с самим собой. Я присмотрел, чтоб ему подали всякой всячины из отборных запасов, и право, не жалел бы, если б он всем этим подавился. В то же время зашел и главный садовник (мистер Бегби) с недельным отчетом. Пристав немедленно заговорил о розах и относительном достоинстве дерновых и песчаных тропинок. Я оставил их обоих и вышел с камнем на сердце. В течение многих и долгих лет, помнится мне, то было еще первое горе, которого я не мог рассеять в табачном дыму и которое не поддавалось даже Робинзону Крузо. В тревоге, в скорби, не находя себе места за недостатком отдельной комнаты, я прошелся по террасе, раздумывая про себя на досуге и в тишине. Не велика важность в том, каковы именно были мои думы. Я чувствовал себя из рук вон старым, умаявшимся, негодным для своей должности, и в первый раз еще во всю свою жизнь, — начал загадывать, когда же Богу угодно будет отозвать меня. Несмотря на все это, я твердо держался веры в мисс Рэйчел. Будь пристав Кофф самим Соломоном, во всей его славе, и скажи он мне, что моя молодая леди впуталась в низкую, преступную интригу, я мог бы одно лишь ответить Соломону, при всей его премудрости: «Вы ее не знаете, а я знаю». Размышления мои прервал Самуил, принесший мне записку от моей госпожи. Уходя с террасы за свечой, чтоб я мог при свете ее прочесть записку, Самуил заметил, что погода, по-видимому, переменяется. До сих пор я в смущении ума не обратил на это внимания, но теперь, когда оно пробудилось, услыхал тревожное ворчанье собак и тихий вой ветра. Взглянув на небо, я видел, как скученные облака, темнея, шибче и шибче неслись над мутным месяцем. Наступает гроза, Самуил прав, наступает гроза. Записка миледи извещала меня, что фризингальский судья писал ей, напоминая о трех индийцах. В начале будущей недели мошенников поневоле выпустят на свободу. Если нам нужно предложить им еще какие-нибудь вопросы, то времени терять более нельзя. Забыв об этом при последнем свидании с приставом Коффом, миледи поручала мне исправить ее упущение. Индийцы совершенно вышли у меня из головы (вероятно, из вашей также). Я не видел большего проку в том, чтобы снова ворошить это дело. Но, разумеется, тотчас же исполнил приказание. Я нашел пристава Коффа с садовником, за бутылкой шотландского виски, по горло в обсуживании различных способов выращивания роз. Пристав до того заинтересовался, что при входе моем поднял руку и знаком просил меня не перебивать прения. Насколько я мог понять, вопрос заключался в том, следует или не следует белую махровую розу для лучшего произрастания прививать к шиповнику. Мистер Бегби говорил: да, а пристав: нет. Они сослались на меня, горячась как мальчишки. Ровно ничего не разумея в уходе за розами, я выбрал средний путь, — точь-в-точь как судьи ее величества, когда весы правосудие затрудняют их, на волос не уклоняясь от равновесия. — Джентльмены, — заметил я, — тут многое можно сказать за обе стороны. Пользуясь временным затишьем после этого беспристрастного приговора, я положил записку миледи на стол перед глазами пристава Коффа. В это время я уже был как нельзя более близок к тому, чтобы возненавидеть пристава. Но, сознаться по правде, в отношении быстроты соображение он был дивный человек. Полминуты не прошло еще по прочтении им записки, он уже справился на память с рапортом смотрителя Сигрева; извлек из него касающееся индийцев и уже приготовил ответ. В рапорте мистера Сигрева упоминалось ведь о некотором знатном путешественнике, понимавшем наречие индийцев, не так ли? Очень хорошо. Не известны ли мне имя и адрес этого джентльмена? Очень хорошо. Не напишу ли я их на обороте записки от миледи? Весьма благодарен. Пристав Кофф разыщет этого джентльмена завтра утром по приезде в Фризингалл. — Разве вы надеетесь, что из этого что-нибудь выйдет? Ведь смотритель Сигрев находил индийцев невинными, как младенцы в утробе матери. — Доказано, что смотритель Сигрев до сих пор ошибался во всех своих выводах, — ответил пристав. — Быть может, стоит позаняться исследованием, не ошибся ли он точно также, а относительно индийцев. Затем он обратился к мистеру Бегби, возобновив спор именно с того пункта, на котором остановился. — Вопрос ваш, господин садовник, сводится на вопрос о почве и времена года, о труде и терпении. Теперь позвольте мне поставить его с другой точки зрения. Возьмите вы белую махровую розу… В это время я уже затворил за собой дверь и не слышал конца их диспута. В коридоре встретил я Пенелопу, которая там расхаживала, и спросил, чего она дожидается. Она дожидалась звонка молодой леди, когда ей угодно будет позвать ее, чтобы снова приняться за укладывание вещей на завтрашнюю поездку. Из дальнейших расспросов я узнал, что мисс Рэйчел выставила причиной своего желания ехать к тетушке то обстоятельство, будто ей стало нестерпимо дома, и она более не может выносить ненавистного присутствие полицейского под одною с ней кровлей. С полчаса тому назад узнав, что отъезд ее должен быть отложен до двух часов пополудни, она сильно разгневалась. Миледи, будучи при этом, строго выговаривала ей, а затем (по-видимому для того чтобы сказать ей нечто с глазу на глаз) выслала Пенелопу. Дочь моя сильно приуныла по случаю перемены в домашнем быту. — Все как-то не ладно, батюшка, все как-то не по-прежнему. Мне чудится, будто над всеми вами висит какое-то страшное бедствие. Таково было и мое ощущение. Но при дочери я придал этому лучший вид. Пока мы толковала, раздался звонок мисс Рэйчел. Пенелопа убежала по черной лестнице продолжать укладку. Я пошел в залу взглянуть, что показывает барометр насчет погоды. Только что я подошел к боковой двери из людской в залу, как ее сильно распахнули с той стороны, а мимо меня пробежала Розанна Сперман с таким жалким видом страдания в лице, прижав руку к сердцу, словно там и была вся боль. — Что это, что случилось? — спросил я, остановив ее, — вам дурно? — Ради Бога, не говорите со мной, — ответила она, вывернулась у меня из рук и побежала на черную лестницу. Я крикнул кухарке (мой голос был ей слышен отсюда) присмотреть за бедняжкой. Но кроме кухарки, меня услыхала еще двое. Из моей комнаты осторожно выскочил пристав Кофф и спросил, что случалось. «Ничего», — ответил я. А мистер Франклин отворил боковую дверь с той стороны, и поманя меня в залу, спросил, не видал ли я Розанны Сперман. — Сейчас только попалась мне, сэр, такая расстроенная и странная. — Боюсь, не я ли невинная причина ее расстройства, Бетередж. — Вы, сэр! — Не умею объяснить, — сказал мистер Франклин, — но если девушка точно замешана в утрате алмаза, я право думаю, что она готова была сознаться мне во всем, именно мне одному из всех на свете, и не далее двух минут тому назад. При этих словах я взглянул на боковую дверь, и мне почудилось, что она понемножку отворяется с той стороны. Не подслушивает ли кто? Дверь прихлопнулась, прежде чем я успел подойти. Минуту спустя, когда я выглянул в нее, мне показалось, будто я видел фалды почтенного черного сюртука пристава Коффа, мелькнувшие за угол коридора. Он знал не хуже меня, что теперь уж нечего надеяться на мою помощь, когда я догадался, к чему именно клонится его следствие. При таких обстоятельствах было бы совершенно в его характере положиться на собственные силы и повести подкоп. Не будучи уверен в том, что я точно видел пристава, и не желая прибавлять ненужной каверзы к тем, которых и без того Бог весть сколько накоплялось, я сказал мистеру Франклину, что это верно взошла собака, и затем просил его рассказать, что у него такое произошло с Розанной Спермин. — Вы шли через залу, сэр? — спросил я, — вы случайно ее встретили, когда она с вами заговорила. Мистер Франклин указал на бильярд. — Я гонял шары, — сказал он, — и старался выгнать из головы это проклятое дело с алмазом. Случайно подвид голову, и вдруг вижу около себя Розанну Сперман, точно привидение! Подкрадываться таким образом до того странно с ее стороны, что я сначала совсем растерялся. Но видя в лице ее страшное беспокойство, спросил, не нужно ли ей что-нибудь сказать мне. Она ответила: «да, если осмелюсь». Зная, какое на ней подозрение, я только один смысл и мог дать подобным речам. Сознаюсь, что мне стало неловко. Я вовсе не желал вызывать ее на сознание. В то же время, при теперешних затруднениях ваших было бы непростительно отказаться ее выслушать, если она точно желала высказаться. Пренеловкое было это положение, и, могу сказать, вышел я из него еще хуже. «Я, — говорю, — не совсем понял вас. Не могу ли я чем-нибудь служить вам?» Заметьте, Бетередж, я не грубо ведь это сказал! Бедняжка не может помириться с тем, что дурна собой, я тут же это почувствовал. Я все еще держал в руках кий и продолжил гонять шары, чтобы скрыть неловкость положения. Но оказалось, что от этого дело вышло еще хуже. Кажется, я вовсе без намерения огорчил ее. Она вдруг повернулась и пошла от меня. «На шары глядит, послышалось мне, — на что угодно, лишь бы не на меня!» Не успел я остановить ее, как она уже вышла из залы. Меня это тревожат, Бетередж. Не потрудитесь ли передать Розанне, что я вовсе не хотел оскорбить ее? В мыслях, конечно, я был жесток к ней, я почти надеялся, что ее можно уличить в пропаже алмаза. Не то чтобы я зла желал бедняжке, но… Тут он умолк, и снова подойдя к бильярду, опять принялся гонять шары. После всего происшедшего между мной и приставом, я не хуже самого мистера Франклина знал, что именно он не договаривал. Теперь уж ничто не могло отклонить от мисс Рэйчел позорного подозрения, тяготевшего над ней в уме пристава Коффа. Вопрос был уж не в том, чтоб успокоить нервное раздражение молодой леди, а в том, чтобы доказать ее невинность. Если бы Розанна ничем не компрометировала себя, то надежда, в которой сознался мистер Франклин, по совести была бы довольно жестока по отношению к ней. Но дело было не так. Она притворялась больною и тайно была в Фризингалле; не спала всю ночь, что-то работая или портя. А в тот вечер ходила на зыбкие пески при обстоятельствах в высшей степени подозрительных. По всем этим причинам (как ни жаль было мне Розанны) я не мог не полагать, что во взгляде мистера Франклина на это дело не было ничего неестественного или безрассудного, особенно в положении мистера Франклина. Я закинул ему словечко на этот счет. — Да, да! — ответил он, — но есть еще один шанс, — слабый конечно, — что поведение Розанны допускает объяснение, какого мы пока не видим. Я ненавижу оскорблять женскую чувствительность, Бетередж! Скажите бедняжке то, что я просил вас передать. И если она хочет переговорить со мной, нужды нет, попадусь ли я впросак или нет, пришлите ее ко мне в библиотеку. С этим добрым словом он положил кий и ушел. Из расспросов в людской я узнал, что Розанна удалилась в свою комнату. Она с благодарностью отклонила все предложение услуг и только просила, чтоб ей дали успокоиться. Тем оканчивались на сегодня ее признания (если только ей действительно предстояло сознаться); я передал результат мистеру Франклину, который затем вышел из библиотеки и отправился в постель. Я гасил свечи и затворял окна, когда Самуил пришел с весточкой про двух гостей, оставленных мною в своей комнате. Спор о белой махровой розе, по-видимому, кончался наконец. Садовник ушел домой, а пристава Коффа нигде не найдут во всем нижнем этаже. Я взглянул в свою комнату. Действительно, никого не видать, стоит лишь пара пустых стаканов и чувствуется сильный запах грога. Не попал ли пристав в приготовленную для него спальню? Я зашел наверх посмотреть. По всходе на второй этаж, мне почудилось влево от меня чье-то тихое и ровное дыхание. Влево от меня был коридор, ведший в комнату мисс Рэйчел; я заглянул в него, а там-то, свернувшись на трех стульях, поставленных как раз поперек коридора, обвязав свою проседь красным фуляром, и сложив подушкой почтенный черный сюртук, лежал и спал себе пристав Кофф. Лишь только я подошел к нему, он мигом и не двигаясь проснулся, точно пес, когда к нему подходят. — Доброй ночи, мистер Бетередж, — сказал он, — попомните же, если вам когда-нибудь вздумается выращивать розы, белую махровую лучше не прививать к шиповнику, что бы там садовник ни говорил против этого. — Что вы здесь делаете? — спросил я, — почему вы не в своей постели? — Потому я не в своей постели, — ответил пристав, — что я один из многих в сей юдоли, которым не дано честно и в то же время легко добывать деньгу. Нынче произошло некоторое совпадение времени возвращения Розанны Сперман с песков и времени, когда мисс Вериндер порешила выехать из дому. Что бы там Розанна ни прятала, моей голове совершенно ново, что ваша молодая леди не могла решиться уехать, пока не узнала, что уже спрятано. Обе они сегодня, должно быть, уж переговорили разок между собой. Если же они попытаются снова переговорить, когда в доме все успокоится, то мне следует быть по близости, чтобы помешать этому. Не браните меня за расстройство приготовленного вами спанья, мистер Бетередж, браните алмаз. — Как бы я желал, чтоб алмаза и не бывало никогда в этом доме! —вырвалось у меня. Пристав Кофф окинул унылым взглядом те три стула, на которых осудил себя провести ночь. — И я также, серьезно проговорил он. XVII За ночь особенного ничего не случалось, и (я счастлив, что могу это прибавить) ни малейшей попытки к переговорам между мисс Рэйчел и Розанной не было: бдительность пристава Коффа не была вознаграждена ничем. Я ожидал, что поутру первым дедом пристава будет отправиться в Фризингал. Он, однако медлил, словно ему сперва предстояло нечто иное. Я оставил его на собственный произвол, и вскоре после того, ходя по саду, встретил мистера Франклина в любимой его аллее у кустарников. Не успели мы обменяться двумя словами, откуда ни возьмись, присоединился к нам и пристав. Он подошел к мистеру Франклину, который принял его, надо сознаться, немножко свысока: «что скажете?» — вот и весь ответ, полученный им на вежливое пожелание доброго утра мистеру Франклину. — Имею нечто сказать вам, сэр, — ответил пристав, — по поводу производимого мной следствия. Вчера вы догадались, какой именно оборот оно принимает. Весьма естественно, что в вашем положении это вам неприятно и прискорбно. Весьма естественно также, что вы свое гневное чувство против скандала в вашем семействе обращаете на меня. — Что же вам угодно? — довольно резко перебил мистер Франклин. — Мне угодно, сэр, напомнить вам, что, по крайней мере, до сих пор я не уличен в ошибке. Имея это в виду, благоволите помнить в то же время, что я здесь исполнитель закона, действующий с соизволения хозяйки дома. При таких обстоятельствах, должны ли вы или не должны, как честный гражданин, помочь мне всеми теми сведениями, какими вы располагаете? — Я не располагаю никакими особенными сведениями, — сказал мистер Франклин. Пристав пропустил этот ответ мимо ушей, словно его и не было. — Вы могли бы, сэр, избавить меня от потери времени на следствие в нескольких милях отсюда, — продолжал он, — если бы вам угодно было понять меня и высказаться. — Я вас не понимаю, — ответил мистер Франклин, — и нечего мне сказать. — Одна из служанок (не хочу называть по имени) говорила с вами наедине, сэр, в прошлый вечер. Мистер Франклин опять оборвал его, а еще раз ответил: — Нечего мне сказать. Стоя возле, я молча думал о том, как вчера слегка отворялась боковая дверь в залу, и о фалдах сюртука, мелькнувших по коридору. Пристав Кофф, без сомнения, успел кое-что подслушать, прежде чем я помешал ему, и это заставило его подозревать, что Розанна облегчила свою душу, сознавшись в чем-то мистеру Франклину Блеку. Только что это соображение поразило меня, как вдруг на конце кустарной аллеи появилась Розанна собственною своею персоной! За ней следовала Пенелопа, явно старавшаяся вернуть ее назад к дому. Видя, что мистер Франклин не один, Розанна стала как вкопанная, очевидно, в крайнем затруднении, не зная, что ей делать. Пенелопа ждала позади. Мистер Франклин увидал девушек в одно время со мной. Пристав же с бесовскою хитростью притворился, что вовсе не замечает их. Все это произошло в один миг. Ни я, ни мистер Франклин слова еще не молвили, а пристав уже плавно заговорил, как бы продолжая предыдущий разговор. — Напрасно вы боитесь повредить этой девушке, — обратился он к мистеру Франклину, говоря громким голосом, чтобы Розанне было слышно. — Напротив, я рекомендую вам почтить меня откровенностью, если вы принимаете какое-нибудь участие в Розанне Сперман.