— Скажите-ка мне, мой любезный, — начал пристав, — есть ли какое-нибудь вероятие, чтобы к этому утесу, у которого оканчиваются ее следы, могла подъехать лодка и увести ее отсюда целою и невредимою. Рыбак указал ему на валы, яростно стремившиеся к песчаной отмели, и на большие сердитые волны, с пеной и брызгами разбивавшияся об изгибы берега. — Еще не существовало такой лодки, которой удалось бы совладать с этим, — отвечал он. Пристав Кофф в последний раз взглянул на следы, оставшиеся на песке и почти уже размытые дождем. — Вот, — сказал он, указывая на них, — очевидное доказательство того, что она не могла возвратиться отсюда берегом. — А здесь, как вы мне сейчас объяснили, — продолжал он, глядя на рыбака, — другое доказательство того, что она не могла вернуться, и водой. — Он замолчал и задумался. — За полчаса до моего прихода сюда, — продолжал он, снова обращаясь к Иолланду, — видели ее бежавшею к этому месту. С тех пор прошло еще несколько времени; стало быть, сложив все вместе, выйдет, пожалуй, добрый час… Высока ли была в то время вода около этих скал? — спросил он, указывая на южный выступ, то есть на место, незанимаемое зыбучими песками. — Судя по нынешнему приливу, — отвечал рыбак, — должно предполагать, что час тому назад, вода в этом месте была настолько низка, что в ней не могла бы утонуть и кошка. Пристав Кофф повернулся тогда на север, в направлении к зыбучим пескам. — А же эту сторону? — спросил он. — А здесь и того меньше, — отвечал Иолланд. — Зыбучие пески разве чуть-чуть были прикрыты водой. Тогда пристав обратился ко мне с замечанием, что несчастный случай с Розанной произошел, вероятно, на песках. Тут, наконец, язык мой развязался. — Какой там случай! — сказал я, — жизнь была ей в тягость, и она просто пришла сюда на добровольную смерть. Пристав отшатнулся от меня. — Почему вы это знаете? — спросил он. Все столпились вокруг нас; но мистер Кофф не растерялся. Он отстранил от меня всех присутствующих, оказав, что в мои лета такое странное происшествие не могло не отозваться на мне самым потрясающим образом. — Не приставайте к нему, — сказал он. Потом, обратившись к Иолланду, он спросил его, — нельзя ли будет найти Розанну после отлива? — Никакими судьбами, — отвечал Иолланд. — Что раз попало в пески, то уж не возвратится оттуда никогда. — Сказав это, рыбак обратился ко мне, — Мистер Бетередж, — сказал он, — я должен вам передать кое-что насчет смерти этой молодой женщины. Во всю длину скалы, на полсажени под песком, находится каменный выступ в четыре фута шириной. Я спрашиваю себя, почему Розанна не наткнулась на него. Если она случайно соскользнула с утеса, то она могла бы удержаться на этом выступе, где песок не закрыл бы ее выше талии. Стало быть, нужно предположить, что она или перебралась с рифа по воде в песчаную глубь, или она прямо спрыгнула туда с утеса, — иначе куда бы ей деваться. Нет, сэр, я, и сам думаю, что это не случай! Ее поглотили зыбучие пески, и она отдалась им по своей доброй воле. Пристав ничего не мог возразить против показаний человека, столь опытного в морском деле, как рыбак Иолланд. Все мы, подобно ему, хранили глубокое молчание, и наконец, как бы сговорившись, стали разом взбираться на крутой берег. Поровнявшись с песчаными холмами, мы были встречены грумом, бежавшим к нам из дому. Это был добрый малый, всегда относившийся ко мне с почтением. Он подал мне маленькую записочку, между тем как на лице его написано было искреннее горе. — Пенелопа велела передать вам это, мистер Бетередж, — сказал он. — Она нашла эту записочку в комнате Розанны. Так вот оно, ее последнее прощальное слово старику, который старался — да, благодарю Бога, — всегда старался приголубить бедняжку. «В былое время, — писала она, — вы многое прощали мне, мистер Бетередж; когда снова увидите зыбучие пески, постарайтесь простить меня в последний раз. Я нашла свою могилу там, где она меня ожидала. Я жила и умираю признательною за ваши ласки». Тем и оканчивалось это письмо. Как ни было оно коротко, я не имел достаточно мужества, чтобы не заплакать. Человек легко плачет в юности, когда вступает только в жизнь; человек легко плачет и в старости, когда покидает ее. И я залился слезами. Не сомневаюсь, что пристав Кофф с участием подошел ко мне; но я отшатнулся от него. — Оставьте меня, — сказал я. — Ведь это все наделал страх, который вы ей внушили. — Вы не правы, мистер Бетередж, — спокойно отвечал он. — Но мы еще успеем поговорить об этом, когда вернемся домой. Опираясь на руку грума, я последовал за моими спутниками, и мы по проливному дождю вернулась домой, где нашли всеобщее смятение и ужас. XX Те из наших спутников, которые опередили нас, еще до нашего прибытия домой уже распространили известие о случившемся, и мы застали прислугу в паническом страхе. В то время как мы проходили около милединой двери, она порывисто отворилась изнутри. Госпожа моя, вне себя от ужаса, вышла к нам в сопровождении мистера Франклина, который тщетно старался ее успокоить. — Вы всему виной, — воскликнула она, дико угрожая приставу рукой. — Габриэль! рассчитайте этого несчастного и избавьте меня от его присутствия. Из всех нас один пристав в состоянии был возражать ей, так как только он один владел собою. — Я столько же виноват в этом несчастии, миледи, как и вы сами, — сказал он. — Если по прошествии получасу вы будете настаивать на моем удалении из дома, то я подчинюсь вашим требованиям, но ни в каком случае не возьму ваших денег. Слова эта, сказанные с большим достоинством, хотя весьма почтительно, равно подействовали и на меня, и на миледи, которая, уступив, наконец, просьбам мистера Франклина, ушла в свою комнату. Когда дверь за ними затворилась, пристав окинул своим наблюдательным оком всю женскую прислугу и заметил, что Пенелопа была в слезах, между тем как на лицах всех прочих выражался только ужас. — Когда ваш батюшка переменит свое измокшее платье, — сказал он ей, — то взойдите в его комнату и побеседуйте с нами. Я скорешенько переоделся и снабдил пристава Коффа необходимою для него одеждой, после чего Пенелопа взошла к вам, чтоб узнать, чего желал от нее пристав. Казалось, я впервые сознавал теперь, какая у меня добрая и почтительная дочь. Я посадил ее к себе на колена и внутренно просил Бога, чтоб он благословил ее. Приникнув головой к моей груди, она обвила мою шею руками, и мы с минуту безмолвно просидела в этом положении, погруженные в думу о погибшей девушке. Пристав отошел к окну и стал смотреть в него. Справедливость обязывала меня поблагодарить его за такое внимание к нашим чувствам, что я, и не преминул потом исполнять. Люда высшего круга пользуются всякого рода преимуществами и, между прочим, преимуществом свободно выражать свои чувства. Мы же, люди низменные, не имеем этих прав. Нужда, минующая сильных мира сего, обходится с вашею мелкою братией без всякой пощады, и мы должны, затаив чувства, вести свою обязанность с терпением. Впрочем, не думайте, чтоб я жаловался на свою судьбу, я только так мимоходом упомянул об этом. Мы с Пенелопой не заставили долго ждать пристава. На вопрос о том, не известна ли ей причина, побудившая Розанну лишить себя жизни, дочь моя отвечала (как вы, вероятно, и предвидите), что подруга ее сделала это от любви к мистеру Франклину Блеку. Затем он спросил ее, не высказывала ли она этих предположений кому-либо другому? — Я никому не упоминала об этом, ради самой Розанны, — отвечала моя дочь. — Да, наконец, и ради мистера Франклина, моя милая, — прибавил я, находя нужным дополнить ее ответ. — Если Розанна умерла от любви к нему, то нет сомнения, что это случилось без его ведома и воли. Дадим же ему спокойно уехать отсюда, если только он действительно намерен нас сегодня оставить, не причиняя ему бесполезного горя открытием такой печальной истины. — Совершенно справедливо, — сказал пристав Кофф, снова впадая в раздумье и, вероятно, сравнивая в своем уме предположение Пенелопы с каким-нибудь другим из своих тайных предположений. По истечении получаса в комнате госпожи моей раздался звонок. Я поспешил на ее зов, и у дверей встретил мистера Франклина, выходившего из кабинета своей тетки. Он сказал мне, что миледи готова принять пристава Коффа, по-прежнему, в моем присутствии, но что сперва ему самому хотелось бы переговорить с приставом. На возвратном пути в мою комнату, мистер Франклин остановился в передней, чтобы взглянут на расписание поездов железной дороги. — Неужто вы вправду оставляете нас, сэр? — спросил я. — Мисс Рэйчел, вероятно, одумается, если вы только дадите ей время. — Да, — отвечал мистер Франклин, — она, конечно, одумается, услыхав, что я уехал отсюда с тем, чтобы никогда более не возвращаться. Я было подумал, что в нем говорит одна досада на дурное обхождение нашей барышни, но оказалось не то. Наша госпожа сама заметила, что с того времени как в доме нашем появилась полиция, достаточно было упомянуть имя мистера Франклина, чтобы мисс Рэйчел мгновенно пришла в негодование. Он же с своей стороны так любил свою кузину, что сам не хотел верить такой перемене до тех пор, пока отъезд ее к тетке не сделал истину слишком очевидною. Как скоро эта жестокая выходка открыла глаза мистеру Франклину, он тотчас же принял решение, — единственно возможное для человека с характером, — решение уехать из дому. Он говорил с приставом в моем присутствии. Объявив, что миледи искренно раскаивается в своей горячности, он спросил пристава, не согласится ли тот, получив свою плату, оставить дело алмаза в настоящем его положении. — Нет, сэр, — отвечал пристав; — я принимаю плату только за выполненную обязанность, но так как дело еще не кончено, то я отказываюсь от нее. — Я вас не понимаю, — сказал мистер Франклин. — В таком случае я объяснюсь, сэр, — отвечал пристав. — Приехав сюда, я взялся разыскать пропавший алмаз и теперь ожидаю только позволения выполнить свою обязанность. Откровенно изложив леди Вериндер все обстоятельства дела в его настоящем виде и тот план действий, которого необходимо держаться для разыскания Лунного камня, я тем самым сниму с себя всякую дальнейшую ответственность по этому делу. Пусть же миледи решит тогда, продолжить ли мне начатое следствие или бросить его. Тогда обязанность моя будет исполнена, и я приму назначенную мне плату. Такими словами пристав Кофф напомнил нам, что и между сыщиками есть люди, которые дорожат своею репутацией. Взгляд его на дело был до того правилен, что трудно было бы возражать против него. Между тем как я вставал, чтобы вести его в комнату миледи, он спросил мистера Франклина, не желает ли и он присутствовать при этом разговоре. — Нет, — отвечал мистер Франклин, — разве если того потребует тетушка. Но в то время, как я выходил из комнаты вслед за приставом, он шепнул мне на ухо: — Ведь я наперед знаю, что он будет говорить о Рэйчел, а я слишком люблю ее, чтобы равнодушно выслушать это и сдержать свое негодование. Лучше идите без меня. Мы ушли, оставив его в самом грустном настроении духа. Опершись на подоконник, он закрыл свое лицо руками, между тем как Пенелопа выглядывала из-за двери, желая как-нибудь утешить его. Будь я на месте мистера Франклина, я непременно велел бы ей войти. Когда вас оскорбит какая-нибудь женщина, то вам всегда приятно высказаться другой, потому что из десяти раз девять эта последняя наверно примет вашу сторону. А может быть, он и позвал ее, лишь только я вышел вон. В таком случае, отдавая полную справедливость моей дочери, я должен заметить, что она, не задумавшись, решилась бы на все, лишь бы утешить мистера Франклина Блека. А мы тем временем вошли с приставом Коффом в комнату миледи. Во время нашего последнего с нею совещания она на разу не соблаговолила оторвать глаз от книги, лежавшей перед нею на столе. На этот не раз произошла перемена к лучшему. Взор ее, устремленный на пристава, был так же непоколебим, как и его собственный. Фамильный нрав выражался в каждой черте ее лица, и я был уверен, что если женщина, подобная моей госпоже, раз приготовится к неприятному разговору, то она, конечно, выдержит характер и поспорит в стойкости с самим мистером Коффом. Когда мы уселись на свои места, миледи заговорила первая. — Пристав Кофф, — сказала она, — я, может быть, нашла бы оправдание для моих необдуманных слов, сказанных вам полчаса тому назад. Но я вовсе не желаю искать оправданий и чистосердечно каюсь в своей горячности. Прелесть голоса и манер миледи неотразимо подействовала на пристава. Чтобы доказать свое уважение к моей госпоже, он попросил позволение сказать несколько слов в свою защиту. Он объявил, что его никак нельзя было упрекать за случившееся в нашем доме несчастие, по той простой причине, что успешное окончание следствия зависело именно от того, чтобы ни словами, ни поступками не возбудить подозрения Розанны Сперман. Он ссылался на мои показания, спрашивая меня, действительно ли выполнил он эту цель. И я по совести засвидетельствовал, что в этом отношении он ни на минуту не уклонился от принятого им образа действий. На том, как мне казалось, разговор наш, право, мог бы и остановиться. Однако пристав Кофф пошел несколько далее, очевидно с тою целью (как вы и сама легко можете заключать теперь), чтобы раз навсегда покончить с самым затруднительным объяснением, которое предстояло ему иметь с миледи. — Мне известна одна из причин, которою объясняют самоубийство молодой женщины, — сказал пристав. — Причина эта, может быть, и основательна; но она не имеет никакого отношения к производимому мною следствию, и я обязан к тому же прибавить, что мои собственные догадки указывают в совершенно противоположную сторону. По моему мнению, тяжкое душевное беспокойство, находящееся в связи с пропажей алмаза, побудило несчастную наложить на себя руки. Я не берусь разгадать, что именно мучало ее, но думаю, что (с вашего позволения, миледи) я в состоянии буду указать на одно лицо, могущее решить прав я или нет. — Особа эта здесь? — спросила моя госпожа, после минутного молчания. — Нет, миледи, она уехала отсюда. Это был явный намек на мисс Рэйчел. Наступило молчание, которое мне казалось бесконечным. Боже мой! Как ужасно завывал ветер, как сильно хлестал дождь в окно, в то время как я выжидал, чтобы кто-либо из них прервал это молчание! — Будьте так добры, говорите яснее, — сказала наконец миледи. — Не намекаете ли вы на мою дочь? — Точно так, — коротко отвечал пристав. Когда мы входили в комнату, перед госпожой моей лежал за столе портфель с денежными бланками, приготовленный, без сомнения, для расчета с приставом. Но теперь она взяла его со стола и опять спрятала в ящик. Мне больно было видеть, как дрожала при этом ее бедная рука, излившая столько милостей на своего старого слугу, рука, которую мне отрадно было бы пожать в своих руках перед наступлением вечной разлуки. — Я надеялась, — тихо и спокойно сказала миледи, — что приняв вознаграждение за свои труды, вы расстанетесь со мной без всяких намеков на мисс Вериндер. Однако этого не случалось. Но разве племянник мой не предупреждал вас об этом до прихода вашего сюда?