При усвоенном мною взгляде на это дело, уже один факт, изложенный в подчеркнутых словах, обличал причину покорности мистера Годфрея Абльвайта так же ясно, как бы он сам в ней сознался. Он нуждался в значительной сумме; она ему нужна была к сроку. Доходы Рэйчел, которые могли быть ему подмогой в чем-нибудь ином, тут ему были не в помощь, и таким образом Рэйчел возвратила себе свободу, не встретив с его стороны ни минутного сопротивления. Если мне скажут что это одни догадки, я спрошу в свою очередь: какою иною теорией можно объяснить, что он отступился от брака, который доставил бы ему роскошную жизнь до конца дней? Восхищению, которое могло быть возбуждено во мне счастливым оборотом дела, помешало то, что произошло во время этого свидание со стариком Абльвайтом. Он, разумеется, зашел узнать, не могу ли я разъяснить ему необычайное поведение мисс Вериндер. Нет нужды упоминать о том, что я вовсе не мог сообщить ему требуемое сведение. Досада, которую он при этом почувствовал, в связи с раздражением, произведенным в нем недавним свиданием с сыном, заставила мистера Абльвайта потерять самообладание. И взгляды, и выражение его убедили меня, что мисс Вериндер будет иметь дело с беспощадным врагом, когда он на другой день приедет к брайтонским дамам. Я провел тревожную ночь, размышляя о том, что мне следовало сделать. Чем кончилась мои размышления, и насколько мое недоверие к старику Абльвайту оказалось основательным, — все это (говорят) было уже весьма точно и в надлежащем месте изложено примерною личностью, мисс Клак. Мне остается прибавить, для полноты рассказа, что мисс Вериндер нашла наконец в моем Гампстедском доме покой и отдых, в которых она, бедняжка, так сильно нуждалась. Она почтила нас долгою побывкой. Жена и дочери мои была ею очарованы, а я с искреннею гордостью и удовольствием должен сказать, что когда душеприказчики назначили нового опекуна, наша гостья, и семья моя расставалась как старые друзья. II Вслед за сим следует изложить дополнительные сведения, которыми я располагаю относительно Лунного камня или, говоря правильнее, относительно заговора индийцев похитить алмаз. Хотя мне остается рассказать весьма немногое, но это немногое тем не менее имеет (как я упоминал уже) некоторую важность по своей замечательной связи с последующими событиями. Спустя неделю и дней десять по отъезде мисс Вериндер из нашего дома, один из моих писцов, войдя в приемную моей конторы, подал мне карточку и объявил, что какой-то джентльмен дожидается внизу, желая поговорить со мной. Я посмотрел на карточку. На ней стояло иностранное имя, впоследствии изгладившееся из моей памяти. Затем на нижнем краю карточки следовала строчка, написанная по-английски, которую я хорошо помню: по рекомендации мистера Септима Локера. Дерзость человека с таким положением, как мистер Локер, осмеливающегося рекомендовать мне кого бы то ни было, так внезапно озадачила меня, что я с минуту молчал, не веря собственным глазам. Писец, заметив как я ошеломлен, соблаговолил передать мне результат своих наблюдений над иностранцем, дожидавшимся внизу. — Человек весьма замечательной наружности, сэр, и такой смуглолицый, что все конторские тотчас приняли его за индийца или что-нибудь в этом роде. Сопоставив мысль писца с обидною строчкой в карточке, которую держал в руке, я мигом заподозрил, что под этою рекомендацией мистера Локера и посещением иностранца кроется Лунный камень. К удивлению моего писца, я тотчас решился принять джентльмена, дожидавшегося внизу. В оправдание этой жертвы простому любопытству, крайне не свойственному моему званию, позвольте мне напомнить читателю этих строк, что ни одно лицо (по крайней мере в Англии) не было в такой короткой связи с романом индийского алмаза, как я. Полковник Гернкасль доверил мне свой тайный план избежать руки убийц. Я получал его письма, периодически уведомлявшие меня, что он еще находится в живых. Я составил его завещание, по которому он дарил мисс Вериндер Лунный камень. Я убедил его душеприказчика принять эту должность на тот случай, если камень окажется действительно ценным приобретением для семейства. Наконец я же боролся с опасениями мистера Франклина Блека и убедил его взяться за передачу алмаза в дом леди Вериндер. Если кто-нибудь может заявить законные права на участие в деле Лунного камня и всего сюда относящегося, мне кажется, трудно отвергнуть, что это именно я. Лишь только ввели моего таинственного клиента, я ощутил в себе уверенность, что нахожусь в присутствии одного из трех индийцев, вероятно, самого начальника их. Он был изысканно одет в европейское платье. Но смуглого цвета лица, высокого роста с гибким станом и сдержанно-грациозной вежливости обращения было достаточно, чтоб обличать опытному глазу его восточное происхождение. Я указал ему кресло и просил объяснить, какого рода дело имеет он до меня. Прежде всего извиняясь превосходно подобранными английскими выражениями в смелости, с которою он обеспокоил меня, Индиец достал небольшой сверточек, в парчовом футляре. Сняв его и еще вторую обертку из какой-то шелковой материи, он поставил на мой стол маленький ящичек или шкатулочку, чрезвычайно красиво и богато усыпанную драгоценными каменьями по черному дереву. — Я пришел, сэр, — проговорил он, — просить вас ссудить меня некоторою суммой. А это я оставлю в обеспечение того, что долг будет уплачен мною. Я указал ему на карточку. — И вы обращаетесь ко мне по рекомендации мистера Локера? — сказал я. Индиец поклонился. — Смею ли спросить, почему же мистер Локер сам не осудил вас требуемою суммой. — Мистер Локер сказал мне, сэр, что у него нет денег в ссуду. — И поэтому рекомендовал вам обратиться ко мне? Индиец в свою очередь указал на карточку. — Тут написано, — сказал он. Ответ короткий и как нельзя более идущий к делу! Будь Лунный камень в моих руках, я уверен, что этот восточный джентльмен убил бы меня, не задумываясь. В то же время, обходя этот легонький изъян, я должен засвидетельствовать, что посетитель мой был истинным образцом клиента. Он не пощадил бы моей жизни, но он сделал то, чего никогда не делали мои соотечественники, насколько я знаю их лично: он щадил мое время. — Мне весьма жаль, — сказал я, — что вы побеспокоились придти ко мне. Мистер Локер очень ошибся, послав вас сюда. Мне, подобно всем людям моей профессии, доверяют деньги для раздачи в ссуду. Но я никогда не ссужаю иностранцев и никогда не ссужаю под такие залоги, как представленный вами. Даже не пытаясь убеждать меня поослабить свои правила, что другие непременно сделали бы на его месте, индиец отвесил мне новый поклон, и не возражая на слова, завернул свой ящичек в оба футляра. Затем он встал. Этот бесподобный убийца, собираясь уйти, спросил: — Из снисхождения к чужеземцу, извините ли вы, если я на прощанье предложу вам один вопрос? Я поклонился в свою очередь. Один только вопрос на прощанье! В былое время я насчитывал их до пятидесяти. — Положим, сэр, что вы нашли бы возможным (и в порядке вещей) ссудить меня этими деньгами, — сказал он, — в какой срок было бы возможно мне (обычным порядком) возвратить их? — По обычаю нашей страны, — ответил я, — вы могли бы (если угодно) заплатить деньги по истечении года от того числа, в которое они вам были выданы. Индиец отвесил мне последний поклон, нижайший из всех, и разом вышел из комнаты, в один миг, неслышною, гибкою, кошачьею поступью, от которой я, признаюсь, даже слегка вздрогнул. Успокоясь настолько, что мог размышлять, я тотчас пришел к определенному и единственно понятному заключению о госте, почтившем меня своим посещением. Находясь в моем присутствии, он до такой степени владел своим лицом, голосом и манерами, что всякая пытливость была бы напрасна. Но тем не менее он дал мне возможность заглянуть разок под эту гладь внешней оболочки. Он не выказывал ни малейшего признака попытки удержать в своей памяти что-либо из говоренного мною, пока я не упомянул о времени, по истечении которого обычай разрешил должнику самую раннюю уплату занятых им денег. Когда я сообщал ему это сведение, он в первый раз еще взглянул мне прямо в лицо. Из этого я заключил, что он предлагал мне последний вопрос с особенною целью и особенно желал получить мой ответ. Чем осмотрительнее размышлял я о всем происшедшем между ними, тем упорнее подозревал, что показ этой шкатулочки и назначение ее в залог были простыми формальностями с целью проложить дорожку к прощальному вопросу, заданному мне. Я уже убедился в верности моего заключения и хотел шагнуть несколько далее, проникнуть самые намерение индийца, когда мне принесли письмо, как оказалось, от мистера Локера. Он просил, в рабских до тошноты выражениях, извинит его и уверял, что удовлетворит меня полным объяснением дела, если я почту его согласием на личное свидание. Я принес еще одну, несвойственною моему званию жертву простому любопытству. Я почтил мистера Локера назначением свидания в моей конторе на следующий день Мистер Локер был настолько ниже индийца во всех отношениях, так вульгарен, гадок, раболепен и сух, что о нем вовсе не стоит распространяться на этих страницах. Сущность того, что он имел передать мне, главным образом состояла в следующем: Накануне визита, сделанного мне индийцем, этот усовершенствованный джентльмен почтил своим посещением самого мистера Локера. Несмотря на то, что он был переодет по-европейски, мистер Локер тотчас признал в своем госте начальника трех индийцев, которые некогда надоедали ему, бродя вокруг его дома, и довели до обращения в суд. Из этого внезапного открытия он поспешил заключить (и, признаться, весьма естественно), что находится в присутствии одного из трех человек, которые завязали ему глаза, обыскали его и отняли у него расписку банкира. Вследствие этого он окаменел от ужаса и был твердо уверен, что час его пробил. С своей стороны, индиец не выходил из роли совершенно незнакомого человека. Он показал свою шкатулочку и сделал точь-в-точь такое же предложение, как впоследствии мне. Имея в виду как можно скорее отделаться от него, мистер Локер сразу объявил, что у него нет денег. Затем индиец просил указать ему наиболее подходящее и вернейшее лицо, к которому он мог бы обратиться за нужною ему ссудой. Мистер Локер ответил ему, что в таких случаях наиболее подходящим и вернейшим обыкновенно бывает какой-нибудь почтенный адвокат. Когда же его просили назвать имя какой-нибудь личности из этого звания, мистер Локер упомянул обо мне, по той простой причине, что в припадке крайнего ужаса мое имя первое пришло ему в голову. «Пот с меня катился градом, сэр, — заключал этот несчастный, — Я сам не знал, что такое говорю. Надеюсь, вы взглянете на это сквозь пальцы, мистер Брофф, приняв во внимание, что я истинно обезумел от страха». Я довольно милостиво извинил собрата. То был удобнейший способ сбыть его с глаз долой. При выходе я задержал его еще одним вопросом. Не сказал ли индиец чего-нибудь особенно заметного, расставаясь с мистером Локером? Да. На прощаньи индиец предложил мистеру Локеру тот же самый вопрос, что, и мне, и разумеется, получил ответ, одинаковый с данным ему мною. Что же это значило? Объяснение мистера Локера ничуть не помогло мне разрешать задачу. Собственная моя ловкость, к которой я обратился вслед затем, без посторонней помощи оказалась недостаточною, чтобы побороть это затруднение. В этот день я был отозван на обед и пошел к себе наверх не совсем-то в веселом расположении духа, вовсе не подозревая, что путь в гардеробную и путь к открытию в этом случае лежали в одном направлении. III Между приглашенными на обед самое видное место занимал, как мне кажется, мистер Мортвет. По возвращении его в Англию из дальних странствий, общество сильно интересовалось путешественником, который подвергался множеству опасностей и до сих пор счастливо избегнул рассказа о них. Теперь же он объявил о своем намерении вернуться на поприще своих подвигов и проникнуть в местности, еще не исследованные. Это дивное равнодушие, с которым он рассчитывал на свое счастье, и вторично подвергал себя гибельным случайностям, оживило флюгерный интерес поклонников героя. Теория вероятности явно противоречила тому, чтоб он и на этот раз уцелел. Не всякий день приходится встречать человека, выходящего из ряда обыкновенных смертных, и ощущать при этом весьма основательную надежду, что ближайшею вестью о нем будет известие о его насильственной смерти. Когда в столовой остались одни джентльмены, я очутился ближайшим соседом мистера Мортвета. Так как все наличные гости была англичане, то нет надобности упоминать, что по исчезновении благодетельного удержа в лице присутствовавших дам, разговор неизбежно и тотчас же свернул на политику. Что касается этой всепоглощающей национальной темы то я весьма не английский англичанин в этом отношении. Вообще все политические толки я считаю самым сухим и бесполезнейшим разговором. Когда бутылки обошли в первый раз вокруг стола, я взглянул на мистера Мортвета и нашел, что он, по-видимому, разделяет мой образ мыслей. Он держал себя весьма ловко, со всевозможным уважением к чувствам хозяина дома, но тем не менее явно собирался вздремнуть. Мне вдруг блеснула мысль, что стоило бы попробовать в виде опыта: нельзя ли пробудить его умеренным намеком на Лунный камень, а если это удастся, то поразведать, что он думает о новых осложнениях индийского заговора, насколько они известны в непоэтическом ведомстве моей конторы. — Если я не ошибаюсь, мистер Мортвет, — начал я, — вы были знакомы с покойною леди Вериндер и несколько интересовались тою странною вереницей случайностей, которая кончилась пропажей Лунного камня? Славный путешественник почтил меня мгновенным пробуждением и спросил кто я такой. Я рассказал ему о моих деловых отношениях к семейству Гернкаслей, не забыв упомянуть и о забавном положении, какое занимал я в прошлые времена относительно полковника и его алмаза. Мистер Мортвет повернулся в своем кресле спиной к остальному кружку (не разбирая консерваторов и либералов) и сосредоточил все свое внимание на некоем мистере Броффе из Грейз-Инн-Сквера. — Не слыхали ли вы чего-нибудь об индийцах в последнее время? — спросил он. — Я имею некоторое основание думать, что один из них виделся вчера со мной в моей конторе, — ответил я. Нелегко было удивить человека, подобного мистеру Мортвету; но ответ мой совершенно ошеломил его. Я рассказал ему все случившееся с мистером Локером и со мной, точь-в-точь, как оно было описано мною на этих страницах. — Ново, что индиец не без цели сделал прощальный вопрос, — прибавил я, — для чего бы ему так хотелось знать время, по истечении которого обычай дозволяет занявшему деньги возвратить их? — Возможно ли, чтобы вы не постигали его цели, мистер Брофф. — Я краснею за свою тупость, мистер Мортвет, — но, право, не постигаю. Великий путешественник заинтересовался примером необъятной бездны моего тупоумия в самую глубь. — Позвольте вам предложить один вопрос, — сказал он, — в каком положении теперь этот заговор овладеть Лунным камнем. — Не знаю, — ответил я, — замысел индийцев для меня загадка. — Замысел их, мистер Брофф, может быть загадкой лишь в таком случае, если вы никогда серьезно не вникали в него. Не пробежать ли нам его вместе, с тех пор как вы составляли завещание полковника Гернкасля и до того времени, когда индиец наведался к вам в контору? Ради интересов мисс Вериндер, в вашем положении весьма важно составить себе ясное понятие об этом деле на случай надобности. Имея это в виду, скажите, угодно ли вам самому добраться до цели индийца? Или вы желаете, чтоб я избавил вас от хлопот этого исследования? Излишне говорить, что я вполне оценил практичность его намерения, и выбрал из двух предложений первое. — Очень хорошо, — сказал мистер Мортвет, — прежде всего, займемся возрастом трех индийцев. Я могу засвидетельствовать, что все они, по-видимому, ровесники, — и вы в состоянии сама решить, каких лет был виденный вами человек, — в цветущей поре или нет. Вы полагаете, лет сорока? Я то же думаю. Скажем, около сорока лет. Теперь оглянитесь на то время, когда полковник Геракасль вернулся в Англию, и вы принимали участие в плане сохранения его жизни. Не требую, чтобы вы пересчитывали года. Я хочу только сказать, что находящиеся здесь индийцы, по возрасту их, должны быть преемниками тех трех (все они высшей касты браминов, мистер Брофф, если покидают отечество), которые последовали за полковником на берег Англии. Очень хорошо. Наши молодцы наследовали тем, которые были здесь до них. Если б они тем только и ограничились, не стоило бы толковать об этом деле. Но они пошли дальше. Они стали преемниками организации, учрежденной в этой стране их предшественниками. Не дивитесь! организация, по вашим понятиям, конечно, дело вздорное. Я полагаю, что в их распоряжении есть деньги, а следовательно и услуги, когда понадобятся, тех темных личностей, из англичан, что существуют проделками насчет иностранцев, проживающих в Лондоне; наконец, тайное сочувствие немногих соотечественников и (в прежнее время, по крайней мере) единоверцев, которым удалось найти себе занятие по многочисленным потребностям этого громадного города. Как видите, все это не очень значительно! Все же не худо заметить это в начале исследования, ибо впоследствии вам, пожалуй, придется сослаться на эту скромную индийскую организацию. Расчистив таким образом дорогу, я хочу предложить вам один вопрос, и ожидаю, что ваша опытность разрешит его. Что подало индийцам первый удобный случай овладеть алмазом? Я понял намек на мою опытность. — Первый случай, — ответил я, — был явно подан им смертью полковника Геракасля. Без сомнения, они знали о его смерти? — Без сомнения. И смерть его, как вы сказали, подала им первый удобный случай. До этого времени Лунный камень не подвергался на малейшей опасности в кладовой банка. Вы составили завещание полковника, по которому он оставлял драгоценность племяннице, и завещание было заявлено обычным порядком. Будучи адвокатом, вам не трудно догадаться, что после этого должны были предпринять индийцы, пользуясь советами англичан. — Им следовало запастись копией с завещания из Докторс-Коммонса. — Именно так. Какая-нибудь темная личность из тех англичан, о которых я упоминал уже, добыла им названную вами копию. Из этой копии они узнали, что Лунный камень завещан дочери леди Вериндер, и что мистер Блек-старший или кто-нибудь иной, по его поручению, должен вручить алмаз по принадлежности. Вы согласитесь, что, при общественном положении леди Вериндер и мистера Блека, разведать об этих лицах ничего не стоило. Индийцам предстояло разрешать лишь один вопрос: не попытаться ли овладеть алмазом во время перевозки его из банка или дождаться, пока его доставят в Йоркширский дом леди Вериндер. Второй путь был явно безопаснее, — и вот вам разгадка появления индийцев в Фризигалле, переодетых фокусниками и выжидающих удобного времечка. Излишне говорить, что в Лондоне к их услугам была организация, уведомлявшая их о событиях. На это хватало двух человек. Один следил за всеми лицами, ходившими из дома мистера Блека в банк, а другой угощал дворню пивом и запасся вестями о том, что делалось в доме. Эти обыкновеннейшие меры помогли им узнать, что мистер Франклин Блек был в банке, и что он же единственное лицо в доме, собирающееся посетить леди Вериндер. Вы, без сомнения, не хуже меня помните все случившееся вслед за этою разведкой. Я вспомнил, что Франклин Блек заподозрил одного из шпионов на улице, что вследствие того он ускорил свой приезд в Йоркшир несколькими часами, и благодаря превосходному совету старика Бетереджа, поместил алмаз во фризингальском банке, прежде чем индийцы могли ожидать его прибытие в этот околоток. До сих пор все ясно. Но если индийцы не знали об этой предосторожности, почему они не пытались пробраться в дом леди Вериндер (где, по их предположению, должен был находиться алмаз) в течении всего времени до дня рождение Рэйчел? Поставив это противоречие на вид мистеру Мортвету, я счел нелишним прибавить все слышанное мной о маленьком мальчике, о капле чернил и прочем, оговорясь притом, что всякое объяснение, основанное на теории ясновидения, по моим понятиям, нисколько не удовлетворит меня. — И меня тоже, — сказал мистер Мортвет. — Ясновидение в этом случае только раскрывает поэтическую сторону индийского характера. Эти люди возбуждали в себе свежую силу и бодрость, вовсе непонятные англичанину, окружив утомительное и опасное предприятие некоторым ореолом чудесного и сверхъестественного. Их мальчик бесспорно хороший проводник месмерического влияния, и под этим влиянием, разумеется, отразил в себе то, что было на уме магнетизера. Я опытом проверял теорию ясновидения, и убедился, что проявления ее не идут дальше этого. Индийцы не так смотрят на этот вопрос; индийцы уверены, что их мальчик водит вещи, незримые их очам, — и, повторяю, в этом чуде находят источник нового рвения к цели, соединяющей их. Я остановился на этом как на любопытной стороне человеческого характера, имеющей для нас всю прелесть новизны. В нашем теперешнем исследовании вовсе не нужны ни ясновидение, ни месмеризм и т. п. предметы, в которые трудно верится практическому человеку. Развивая индийский заговор шаг за шагом, я имел в виду разъяснить его последствие рациональным путем и естественными причинами. Удалось ли это мне до сих пор?