Рассказ 5-й, снова излагаемый Франклином Блеком С моей стороны довольно будет нескольких слов для дополнения рассказа, взятого из дневника Ездры Дженнингса. О самом себе я могу лишь одно сказать: проснулся я утром двадцать шестого числа, вовсе не помня того, что я говорил и делал под влиянием опиума, — с той минуты, как питье впервые подействовало на меня, и до того времени, когда я открыл глаза, лежа на диване в гостиной Рэйчел. Я не чувствую себя призванным отдавать подробный отчет в том, что произошло после моего пробуждения. Ограничиваясь одними последствиями, могу сказать, что мы с Рэйчел совершенно поладили между собой, прежде нежели с той или с другой стороны последовало хоть одно слово в объяснение. И я, и Рэйчел, оба мы отказываемся разъяснять необычайное проворство нашего примирения. Милостивый государь и милостивая государыня, оглянитесь на то время, когда вы были страстно привязаны друг к другу, и вам не менее меня самого станет известно все происшедшее после того, как Ездра Дженнингс затворил дверь гостиной. Впрочем, я могу прибавить, что мисс Мерридью непременно застала бы нас, не будь находчивости Рэйчел. Она услыхала шелест платья старушки в коридоре и тотчас выбежала к ней навстречу. Я слышал, как мисс Мерридью спросила: «что такое?» и как Рэйчел ответила: «взрыв!» мисс Мерридью тотчас позволила взять себя под руку и увести в сад, подальше от грозившего потрясения. Возвратясь же в дом, она встретила меня в зале и заявила, что сильно поражена огромными успехами в науке с тех пор, как она была девочкой в школе. «Взрывы, мистер Блек, стали гораздо легче прежних. Уверяю вас, что я едва расслышала в саду взрыв мистера Дженнингса. И вот мы теперь вошли в дом, а я не чувствую никакого запаху! Я непременно должна извиниться перед нашим ученым приятелем. Надо отдать ему справедливость, он прекрасно распорядился!» Таким образом, победив Бетереджа и мистера Броффа, Ездра Дженнингс победил и мисс Мерридью. В свете все-таки много таится великодушия! Во время завтрака мистер Брофф не скрывал причин, по которым ему хотелось, чтоб я отправился с ним в Лондон с утренним поездом. Караул, поставленный у банка, и возможные последствия его так затронули любопытство Рэйчел, что она тотчас решилась (если мисс Мерридью не против этого) вернуться с нами в столицу, чтобы как можно скорее получать известие о наших предприятиях. После примерно почтительного поведение взрыва, мисс Мерридью оказалась исполненною уступок и снисходительности; вследствие чего Бетереджу сообщено было, что мы все четверо отправимся с утренним поездом. Я так и ждал, что он попросится с нами. Но Рэйчел весьма умно припасла верному, старому слуге интересное для него занятие. Ему поручали окончательно возобновить весь дом, и он был слишком поглощен домашними обязанностями, чтобы страдать «следственною лихорадкой», как это могло с ним случиться при других обстоятельствах. Итак, уезжая в Лондон, мы жалели только о необходимости расстаться с Ездрой Дженнингсом гораздо скорее нежели мы желали. Не было возможности уговорить его поехать с нами. Я обещал писать ему, а Рэйчел настояла на том, чтоб он посетил ее, когда она вернется в Йоркшир. По всей вероятности, мы должны были встретиться через несколько месяцев, но все же очень грустно было смотреть на лучшего и дражайшего нашего друга, когда поезд тронулся со станции, оставив его одиноко стоящего на платформе. По прибытии нашем в Лондон, к мистеру Броффу еще на станции подошел маленький мальчик, одетый в курточку и штаны ветхого черного сукна и особенно заметный по необыкновенной выпуклости глаз. Они у него так выкатывались и разбегались до такой степени без удержу, что становилось неловко при мысли, как бы они не выскочили из впадин. Выслушав мальчика, мистер Брофф просил дам извинить нас в том, что мы не проводим их до Портленд-Плеса. Едва успел я обещать Рэйчел вернуться, и рассказать обо всем, как мистер Брофф схватил меня за руку и потащил в кеб. Мальчик, у которого так плохо держались глаза, взобрался на козлы с кучером, а кучеру приказано было ехать в Ломбард-Стрит. — Весть из банка? — спросил я, когда мы тронулись. — Весть о мистере Локере, — сказал мистер Брофф, — час тому назад его видели в Ламбете, как он выехал из дому в кебе с двумя людьми, которых мои люда признали за переодетых полицейских чиновников. Если в основе этой предосторожности мистера Локера лежит боязнь индийцев, то вывод отсюда весьма прост. Он едет в банк за алмазом. — А мы едем в банк поглядеть, что из этого выйдет? — Да, или узнать что из этого вышло, если к тому времени все кончится. Заметили ль вы моего мальчишку — на козлах-то? — Я глаза его заметил. Мистер Брофф засмеялся. — У меня в конторе прозвали плутишку «Крыжовником», — сказал он, — он у меня на посылках, — и желал бы я, чтобы на моих писцов, которые дали ему это прозвище, можно было так смело полагаться как на него. Крыжовник один из самых острых мальчуганов во всем Лондоне, мистер Блек, даром что у него такие глаза. Мы подъехали к Ломбард-Стритскому банку без двадцати минут в пять часов. Крыжовник жалобно посмотрел на своего хозяина, когда тот вылез из кэба. — Что, тебе тоже хочется взойти? — ласково спросил мистер Брофф, — ну, войдем и следуй за мной по пятам до первого приказа. Он проворен как молния, шепнул мне мистер Брофф, — Крыжовнику довольно двух слов, где иному и двадцати мало. Мы вошли в банк. Приемная контора с длинным прилавком, за которым сидели кассиры, была полна народу; все ждали своей очереди получить или внести деньги до пяти часов, когда банк закроется. Как только мистер Брофф показался, к нему тотчас подошли двое из толпы. — Ну, — спросил адвокат, — видели вы его? — Он прошел мимо нас полчаса тому назад вон в ту контору, подальше-то. — Он еще не выходил оттуда? — Нет, сэр. Мистер Брофф повернулся ко мне. — Подождемте, — сказал он. Я стал осматривать окружавшую меня толпу, отыскивая в ней трех индийцев. Нигде нет ни малейшего признака их. Единственною личностью заметно-смуглого цвета был человек высокого роста, одетый лоцманом, в круглой шляпе, с виду моряк. Не переоделся ли это кто-нибудь из них? Невозможно! Человек этот был выше каждого из индийцев, и лицо его, где его не скрывала густая, черная борода, было по крайней мере вдвое шире их лиц. — У них должен быть где-нибудь тут свой шпион, — сказал мистер Брофф, глядя в свою очередь на смуглого моряка. — Пожалуй, это он самый и есть. Не успел он договорить, как его почтительно дернул за фалду служащий ему бесенок с крыжовникообразными глазами. Мистер Брофф взглянул в ту сторону, куда глядел мальчик. — Тише! — сказал он, — вот мистер Локер! Мистер Локер вышел из внутренних покоев банка в сопровождении двух переодетых полицейских, которые оберегали его. — Не спускайте с него глаз, — шепнул мистер Брофф, — если он передаст алмаз кому-нибудь, то передаст его, не выходя отсюда. Не замечая никого из нас, мистер Локер медленно пробирался к двери, то в самой тесноте, то в более редкой толпе. Я весьма ясно заметил движение его руки в то время, как он проходил мимо низенького, плотного человека, прилично одетого в скромное серое платье. Человечек слегка вздрогнул и поглядел ему вслед. Мистер Локер медленно подвигался в толпе. У двери полицейские примкнули к нему. За всеми тремя последовал один из людей мистера Броффа, и я более не видал их. Я оглянулся на адвоката и значительно показал ему глазами на человека в скромном сером платье. — «Да! шепнул мистер Брофф, — я сам видел!» Он посмотрел кругом, отыскивая второго из своих людей. Его нигде не было видно. Он обернулся назад к служившему ему бесенку. Крыжовник исчез. — Что за чертовщина! — сердито проговорил мистер Брофф, — оба пропали в самое горячее время. Человеку в сером настала очередь покончить свое дело у прилавка; он внес чек, получил расписку и пошел к выходу. — Что нам делать? — спросил мистер Брофф, — Нам нельзя срамиться, следя за ним. — Мне можно! — сказал я, — давайте мне десять тысяч фунтов, я все-таки не выпущу из виду этого человека! — В таком случае, — возразил мистер Брофф, — я уж вас не выпущу из виду, хотя бы мне давали вдвое больше. Славное занятие при моем положении, ворчал он про себя по дороге за незнакомцем из банка. — Ради Бога, не рассказывайте этого! Я погиб, если это разнесется. Человек в сером сел в омнибус, отходивший в западную часть города. Мы вошли за ним. В мистере Броффе сохранились еще остатки юности. Положительно заявляю: усаживаясь в омнибусе, он покраснел! В Оксфорд-Стрите человек в сером остановил омнибус и вышел. Мы снова последовали за ним. Он вошел в москательную лавку. Мистер Брофф вздрогнул. — Я всегда покупаю в этой давке! — воскликнул он. — Кажется, мы ошиблись. Мы вошли в лавку. Мистер Брофф обменялся с хозяином несколькими словами по секрету. Потом адвокат с унылым лицом подошел ко мне. — Большую честь нам делает, — проговорил он, взяв меня под руку и выходя из лавки, — нечего сказать, утешительно! — Что же делает нам честь? — спросил я. — Мистер Блек! Из всех сыщиков-любителей, когда-либо набивавших руку в этом ремесле, хуже нас с вами не найти. Человек в сером тридцать лет прослужил у москательщика. Он ходил в банк заплатить деньги по поручению хозяина; ребенок во чреве матери, и тот больше его знает о Лунном камне. Я спросил, что нам предстояло делать. — Вернемтесь в мою контору, — сказал мистер Брофф. — Крыжовник и еще один из моих людей очевидно за кем-то следили. Будем надеяться, что они по крайней мере не потеряли глаз. Придя в Грейз-Инн-Сквер, мы застали там второго из людей мистера Брсффа. Он ожидал нас более четверти часа. — Ну, — спросил мистер Брофф, — что скажете? — Прискорбно сказать, сэр, — ответил тот, — ошибся! Я готов был присягнуть, что видел, как мистер Локер передал что-то пожилому джентльмену в светленьком пальто. Оказывается, сэр, что этот пожилой джентльмен весьма почтенный торговец железом в Остчипе. — Где Крыжовник? — спросил мистер Брофф, покоряясь неудаче. Тот вытаращил глаза. — Я не знаю, сэр. Я его не видал с тех пор как ушел из банка. Мистер Брофф отпустил этого человека. — Одно из двух, — сказал он мне, — или Крыжовник совсем убежал, или он охотится сам по себе. Как вы думаете, не пообедать ли нам здесь, на случай если малый вернется часика через два? У меня тут в погребе порядочное вино, а закусить — пошлем в трактир. Мы отобедали в конторе мистера Броффа. Не успели собрать со стола, как адвокату было доложено, что «некто» желает переговорить с ним. Не Крыжовник ли? Нет: это был тот, что следил за мистером Локером по выходе его из банка. На этот раз отчет не представлял ни малейшего интереса. Мистер Локер вернулся к себе домой и отпустил свою стражу. После этого он не выходил из дому. В сумерки в доме закрыли ставни и заперлись наглухо. На улице перед домом и в проходе позади зорко сторожили. Ни малейшего признака индийцев не оказалось. Ни одна душа не бродила вокруг дома. Сообщив эти факты, посланный ожидал дальнейших приказаний. Мистер Брофф отпустил его на сегодня. — Вы думаете, что мистер Локер взял домой Лунный камень? — спросил я. — Он-то? — сказал мистер Брофф, — он ни за что бы не отпустил двух полицейских, если бы снова подвергся риску хранить алмаз у себя в доме. Мы еще прождали мальчика с полчаса и прождали напрасно. Мистеру Броффу пора было ехать в Гампстед, а мне в Портленд-Плес. Я оставил конторскому дворнику свою карточку, на которой написал, что буду сегодня у себя дома в половине одиннадцатого. Карточку эту приказано было отдать мальчику, если б он вернулся Некоторые имеют способность аккуратно являться в назначенное время; другие имеют способность пропускать его. Я из числа последних. Прибавьте к этому, что я провел вечер в Портленд-Плесе, сидя рядом с Рэйчел, а мисс Мерридью была с нами на том конце комнаты, имевшей сорок футов длины. Неужели кого-нибудь удивит, что я, вместо половины одиннадцатого, вернулся домой в половине первого? Как бессердечна должна быть эта особа! И как я искренно надеюсь, что никогда не буду знаком с нею! Впуская меня, слуга подал мне лоскуток бумаги. Я прочел следующие слова, написанные красивым судейским почерком: «Не во гнев вам, сэр, мне спать хочется. Я зайду завтра поутру от девяти до десяти». По расспросам оказалось, что заходил мальчик, необыкновенно глазастый, показал мою карточку с запиской, ждал около часу, только и делал, что дремал да снова просыпался, написал мне строчки две и ушел домой, преважно заявив слуге, будто бы он «ни на что не годен, если не выспится за ночь».