— Да неужели вы в самом деле полагаете, сэр, — спросил я, — что индийцы не задумалась бы при случае пожертвовать жизнью мистера Франклина, лишь бы выручать свой драгоценный алмаз? — Вы курите, мистер Бетередж? — спросил меня путешественник. — Как же, сэр, курю. — А дорожите ли вы тою золой, что остается на дне вашей трубки? — Нисколько, сэр. — Ну, так я вам скажу, что в той стране, откуда приехали эта люди, также мало дорожат жизнью человека, как вы дорожите золой вашей трубки. Если бы тысяча людей преграждали им путь к алмазу, и они были уверены, что могут убить их безнаказанно, то, конечно, они решились бы на это не задумавшись. Преступить законы касты почитается в Индии делом величайшей важности; а пожертвовать жизнью человека — на это смотрят как на пустяки. Я высказал свое мнение насчет индийцев, назвав их просто разбойниками. Мистер Мортвет, наоборот, — заметил, что это удивительный народ, а мистер Франклин, не высказывая никаких мнений, вернул нас к прерванному разговору. — Индийцы видели Лунный камень на платье мисс Вериндер, — сказал он. — Что нужно нам делать теперь? — Сделайте то, чем угрожал им ваш дядя, — отвечал мистер Мортвет. — Полковник Гернкасль хорошо понимал людей, с которыми имел дело. Пошлите завтра же алмаз (под конвоем нескольких человек) в Амстердам и прикажите его распилить. Из одного алмаза выйдет целых шесть, и тогда конец священному значению Лунного камня, а с ним и конец заговору. Мистер Франклин повернулся ко мне. — Нечего делать, — сказал он, — придется завтра же поговорить об этом с леди Вериндер. — Отчего же не сегодня, сэр? — спросил я. — Представьте себе, что индийцы вернутся сюда ночью? Мистер Мортвет поспешил отвечать за него. — Сегодня индийцы не рискнут вернуться сюда. Они никогда не идут к своей цели прямым путем, а тем более будут они осторожны в таком деле, где малейший промах может погубить все предприятие. — Но представьте себе, сэр, — настаивал я, — что плуты отважнее, чем вы предполагаете? — В таком случае, — отвечал мистер Мортвет, — спустите на ночь собак. Есть ли у вас на дворе большие собаки? — Есть, сэр, две: бульдог и ищейка. — Этого достаточно. В виду ожидаемых событий, мистер Бетередж, бульдог и ищейка являются неоцененными помощниками: они не задумаются, подобно нам, над неприкосновенностью человеческой жизни. В то самое время как он пустил в меня этим зарядом, из гостиной раздались звуки фортепиано. Знаменитый путешественник бросил свою сигару, и взяв мистера Франклина под руку, собрался идти к дамам. Идя вслед за ними, я заметил, что небо быстро покрывается тучами. Мистер Мортвет тоже обратил на это внимание, и окинув меня своим холодным, насмешливым взглядом, — сказал: — А ведь индийцам понадобятся, пожалуй, их зонтики нынешнею ночью, мистер Бетередж. Да, хорошо ему было шутить. Но ведь я-то не был знаменитым путешественником, а благодаря своей скромной доле, не имел никакой нужды гоняться за опасностями в неизведанных странах земного шара, посреди воров и разбойников. Я отправился в свою маленькую комнатку и в изнеможении упал на стул, обливаясь потом и напрасно ломая голову, чтобы придумать какие-либо меры для отвращения опасности. При таком тревожном настроении духа с другим сделалась бы, пожалуй, горячка. А со мной не случилось ничего подобного. Я только закурил трубочку и правился за Робинзона Крузо. Не просидел я за ним и пяти минут, как вдруг нападаю на следующее поразительное место — страница сто шестьдесят первая: «Ожидаемая опасность в тысячу раз грознее наступившей; и мы часто убеждаемся, что бремя опасений несравненно тягостнее самого зла». Неужели найдется человек, который и после этих чудесных предреканий не уверует в Робинзона Крузо? В таком случае у него или развинтилась гайка в мозгу, или он погряз в пучине самомнения! Вразумлять его не стоит; это значило бы тратить слова по-пустому; а сострадание лучше приберечь для человека с более живою верой. Я уже давно курил свою вторую трубку, не переставая в то же время восхищаться пророческою книгой, когда из гостиной прибежала ко мне Пенелопа, разносившая чай присутствовавшим. Она рассказала мне, что перед ее уходом, «трещотки» затянули дуэт, который начинался протяжным «о!» с соответствующею словам музыкой; что миледи беспрестанно ошибалась в висте, чего прежде мы никогда за ней не замечали; что знаменитый путешественник заснул себе под шумок в уголке; что мистер Франклин острил над мистером Годфреем по поводу женской благотворительности вообще, а мистер Годфрей, в свою очередь, возражал ему резче нежели подобало бы джентльмену с столь гуманным направлением. Дочь моя подметила также, что мисс Рэйчел, притворно погруженная в рассматривание фотографических снимков вместе с мистрис Тредгаль, которую она желала как-нибудь умаслить, на самом деле бросала мистеру Франклину такие взгляды, что ни одна сметливая горничная не могла бы ошибиться в их значении; и наконец, что мистер Канди, сначала таинственно пропавший из гостиной, потом так же таинственно в нее вернувшийся, вступил в конфиденциальный разговор с мистером Годфреем. Одним словом, дела шли лучше, нежели можно было ожидать, судя по неудачно начавшемуся обеду. Но в этом мире нет ничего прочного; даже благотворное влияние Робинзона Крузо изгладилось из души моей с уходом Пенелопы. Я опять загомозился и положил во что бы то ни стало предпринять рекогносцировку дома до наступление дождя. Но вместо того чтобы взять с собой слугу, который с своим человечьим носом оказался бы совершенно бесполезен в данном случае, я взял ищейку: уж от ее чутья не укрылся бы ни один чужой человек. Мы обошли вокруг всей усадьбы, заглянули на большую дорогу и все-таки вернулись ни с чем, нигде не подметив даже тени притаившегося живого существа. До наступления ночи я привязал собаку на цепь, и возвращаясь к дому через кустарники, повстречал двух джентльменов, шедших мне навстречу из гостиной. Это были мистер Канди и мистер Годфрей. Они все еще продолжили свой разговор, о котором донесла мне Пенелопа, и потихоньку смеялись над какою-то забавною выдумкой своего собственного изобретения. Внезапная дружба этих двух господ показалась мне чрезвычайно подозрительною, но я прошел мимо, будто не замечая их. Приезд экипажей был сигналом к дождю. Он полил как из ведра и, по-видимому, обещал не прекращаться во всю ночь. За исключением доктора, которого ожидала открытая одноколка, все общество преспокойно отправилось домой в каретах. Я высказал мистеру Канди свое опасение, чтобы дождь не промочил его до костей, но он возразил мне на это, что удивляется лишь одному, как мог я дожить до таких лет и не знать, что докторская кожа непромокаема. Таким образом, орошаемый жестоким ливнем, мистер Канди отправился в своей одноколке, подсмеиваясь над собственною остротой; а с ним мы избавились, наконец, и от нашего последнего гостя. Теперь последует рассказ о происшествиях ночи. XI Проводив нашего последнего гостя, я возвратился в столовую, где застал Самуила, хлопотавшего за буфетом около водка и сельтерской воды. Вскоре вошла к вам из гостиной миледи и мисс Рэйчел в сопровождении двух джентльменов. Мистер Годфрей спросил себе водки и сельтерской воды, а мистер Франклин отказался от того и другого. Он сел на стул с видом полного изнеможения; думаю, что эта праздничная суетня была ему не под силу. Повернувшись к своим гостям, чтобы пожелать им доброй ночи, миледи сурово взглянула на подарок нечестивого полковника, блестевший на платье ее дочери. — Рэйчел, — спросила она, — куда намерена ты положить свой алмаз на нынешнюю ночь? Возбужденная впечатлениями, мисс Рэйчел находилась в том лихорадочно-веселом настроении, когда молодые девушки охотно болтают всякий вздор, упорно отстаивая его как нечто разумное. Вероятно, вам самим приходилось замечать это, читатель. Объявив сначала, что она сама не знает, куда ей спрятать свой алмаз, мисс Рэйчел прибавила вслед за тем, что положит его на свой туалетный стол, вместе с прочими вещами. Потом ей вдруг пришло в голову, что алмаз может заблестеть своим страшным лунным светом и испугать ее до смерти посреди ночной темноты. Наконец, внезапно вспомнив об индийском шкапчике, стоявшем в ее будуаре, она тотчас же решила спрятать свой алмаз туда, чтобы дать этим двум прекрасным произведениям Индии возможность вдоволь налюбоваться друг на друга. Миледи долго и терпеливо слушала эту пустую болтовню, но наконец решилась остановить ее. — Ты забываешь, моя милая, — сказала она, — что твой индийский шкап не запирается. — Боже праведный, мамаша! — воскликнула мисс Рэйчел, — да разве мы в гостинице? Разве в доме есть воры? Не обратив внимания на эти вздорные слова, миледи пожелала джентльменам доброй ночи и потом поцеловала мисс Рэйчел. — Поручи лучше свой алмаз мне, — сказала она дочери. Мисс Рэйчел встретила это предложение так, как десять лет тому назад встретила бы она предложение расстаться с новою куклой. Миледи поняла, что убеждения будут бесполезны. — Завтра поутру, как только ты встанешь, Рэйчел, приди в мою комнату, — сказала она. — Мне нужно поговорить с тобой. С этими словами она медленно удалилась, погруженная в глубокое раздумье и, по-видимому, не совсем довольная оборотом, который принимали ее мысли. После нее стала прощаться и мисс Рэйчел. Сначала она пожала руку мистеру Годфрею, который рассматривал какую-то картину на противоположном конце залы; а затем вернулась к мистеру Франклину, который продолжал сидеть в углу, усталый и молчаливый. Что они говорили между собой, этого я не слыхал, только стоя около нашего большего зеркала, оправленного в старинную дубовую раму, я хорошо различал отражавшуюся в нем фигуру мисс Рэйчел. Я видел, как она достала украдкой из-за корсажа своего платья медальон, подаренный ей мистером Франклином, и блеснув им на мгновение перед его глазами, многозначительно улыбнулась и вышла. Это обстоятельство поколебало мое прежнее доверие к собственной догадливости. Я начинал убеждаться, что мнение Пенелопы относительно чувств ее молодой госпожи было гораздо безошибочнее. Как только мисс Рэйчел перестала поглощать внимание своего кузена, мистер Франклин увидал меня. Непостоянство его характера, проявлявшееся всегда и во всем, уже успело изменить его мнение и насчет индийцев. — Бетередж, — сказал он, — я почти готов думать, что мы преувеличили значение нашего разговора с мистером Мортветом в кустах. Право, он хотел только попугать нас своими рассказками. А вы не шутя, намерены спустить собак? — Я намерен освободить их от ошейников, сэр, — отвечал я, — дабы они могли в случае надобности побродить на свободе и нанюхать чужой след. — Прекрасно, — отвечал мистер Франклин. — А завтра мы подумаем, что вам делать. Мне не хотелось бы тревожить тетушку во-пустому. Доброй ночи, Бетередж. Он был так измучен и бледен, кивая мне на прощанье годовой и отправляясь наверх со свечей в руках, что я осмелился предложить ему на сон грядущий вина с водой. В этом поддержал меня, и мистер Годфрей, подошедший к нам с другого конца комнаты. Он стал дружески настаивать, чтобы мистер Франклин подкрепил себя чем-нибудь, ложась в постель. Я упоминаю об этих мелочных обстоятельствах единственно потому, что после всего виденного и слышанного мною в этот день, мне приятно было заметить восстановление прежних добрых отношений между обоими джентльменами. Их крупный разговор в гостиной (подслушанный Пенелопой) и соперничество за благосклонность мисс Рэйчел, казалось, не произвели между ними серьезной размолвки. Впрочем, что же тут было удивительного? оба были благовоспитанные светские джентльмены. А известно, что люди с высоким положением в обществе никогда не бывают так сварливы и вздорны, как люди ничего незначащие. Еще раз отказавшись от вина, мистер Франклин отправился наверх в сопровождении мистера Годфрея, так как комнаты их была смежные. Но взойдя на площадку, он или склонился на убеждение своего двоюродного брата, или, по свойственной ему ветренности характера, сам переменил свое намерение относительно вина. — Бетередж, — крикнул он мне сверху, — пожалуй, пришлите мне вина с водой; быть может, оно и понадобится мне ночью. Я послал водку с Самуилом, а сам вышел на двор и расстегнул ошейники собак. Почувствовав себя на свободе в такую необычную для них пору, они потеряли голову и бросились на меня как щенки! Однако дождь скоро умерил их восторги. Полакав немного струившуюся с них воду, они снова вползли в свои конуры. Я возвратился домой и по некоторым признакам на небе заключил, что погода скоро должна перемениться к лучшему. Однако дождь все еще не переставал лить с ужасною силой, и земля была как мокрая губка. Мы с Самуилом обошли кругом всего дома и по обыкновению заперли все двери и окна. Я сам обшарил каждый уголок, не доверяя на этот раз своему помощнику, и убедившись, что все заперто и безопасно, я наконец и сам отправился на покой уже в первом часу ночи. Но, должно быть, хлопоты этого дня были выше сил моих. Дело в том, что я, и сам заразился болезнью мистера Франклина и заснул уже после восхода солнца. Зато лежа в продолжение всей ночи с открытыми глазами, я мог удостовериться, что в доме царствовала могильная тишина и что не слышно было другого звука, кроме плеска дождя да поднявшегося перед утром ветра, который с легким шумом пробегал по деревьям. Около половины восьмого я проснулся, и раскрыв окно, увидал, что на дворе прелестный солнечный день. Ровно в восемь я собрался было идти привязывать собак, как вдруг слышу позади себя на лестнице шелест женских юбок. Я обернулся и увидал Пенелопу, летевшую ко мне сломя голову. — Батюшка, — кричала она, — Бога ради, идите скорее на верх! Алмаз пропал. — С ума ты сошла что ли? — спросил я ее. — Пропал, — отвечала Пенелопа. — Пропал, и никто не знает когда и каким образом! Идите скорее, и сами увидите! Она потащила меня в кабинет барышни, находившийся рядом с ее спальней, и тут-то, на пороге между двумя комнатами, я увидал мисс Рэйчел, бледную как ее белый пеньюар. Обе половинки индийского шкафа были отворены настежь; а один из ящиков выдвинут до основания. — Смотрите! — сказала Пенелопа. — Я своими глазами видела, как мисс Рэйчел спрятала свой алмаз в этот ящик, вчера вечером. Я подошел к шкафу. Действительно, ящик был пуст. — Так ли она говорит, мисс? — спросил я. Но мисс Рэйчел была неузнаваема. — Алмаз пропал, — повторила она будто не своим голосом, и сказав это, удалилась в свою спальню и заперла за собой дверь. Еще мы стояли как ошалелые, не зная, что нам делать, когда в комнате появилась миледи. Она услыхала мой голос в кабинете своей дочери и пришла узнать что случалось. Известие о пропаже алмаза, по-видимому, сразило ее. Она прямо подошла к спальне своей дочери и потребовала, чтоб ей отворили. Мисс Рэйчел впустила ее. Затем тревога с быстротой пожара распространилась по всему дому и достигла, наконец, до обоих джентльменов. Мистер Годфрей первый вышел из своей комнаты. Услыхав о происшедшем, он только в изумлении развел руками, что не слишком говорило в пользу его природной находчивости. Зато я сильно рассчитывал на светлый ум мистера Франклина, надеясь, что он-то и поможет нам выйти из затруднения; но и он в свою очередь оказался столько же ненаходчивым, как и его двоюродный братец. Против всякого ожидания, он хорошо проспал ночь, а сон, по его словам, как непривычная роскошь, подействовал на него одуряющим образом. Однако после чашки кофе, которую он, по иностранному обычаю, выпивал обыкновенно за несколько часов до завтрака, ясность ума его опять возвратилась. Французская сообразительность выступила на первый план, и он с большею ловкостью и решительностью принял следующие меры.