Я отпускаю ее, выпрямляюсь и сажусь в кресло рядом с кроватью. Потом, зафиксировав взгляд на темной-синей парче подлокотника, говорю: — Мне нужно, сестренка, чтобы ты сделала для меня одну вещь. — Я поднимаю глаза и всматриваюсь в ее лицо. — Это касается Валентины. Она приподнимается на локтях. Простыня едва прикрывает ее грудь. Она знает, я вижу, что под тонкой тканью она полностью голая, но ей наплевать. Как я уже говорил, в моей сестре нет ни капли стыда. — Что еще сделала эта дрянь? — Ее зеленые глаза поблескивают неприязнью. — Гвинет… — предостерегающе говорю я. — Не забывай, ты говоришь о моей жене. Она фыркает. — Какая разница, что я о ней говорю? Ты ведь ее даже не любишь. — Ты права, не люблю. Но мне неприятно, когда ты говоришь о ней в таком духе. Это меня утомляет. — Как скажешь, — произносит она недовольным тоном избалованного ребенка. — Но почему тебе нужна моя помощь? Я вряд ли смогу помочь тебе с Валентиной. Она ненавидит меня. — Все из-за Лоретты. — Я закидываю лодыжку на колено и отворачиваюсь к окну, за которым уже вовсю трудится ее команда садовников. Я вздыхаю. Ненавижу, когда меня беспокоят в такую рань. — На днях она нанесла мне визит. Прознала, что Валентина в Париже и не вернется назад. И вбила себе в голову, что, если Валентина со мной разведется, то она вычеркнет меня из завещания, — медленно рычу я. — Что? Валентина не прибежала к тебе по первому свисту? — Она негромко смеется, пропустив новость о нашей бабке мимо ушей. — Ну и ну. Неужели мой старший братец утратил свой мужской шарм? Одним молниеносным движением я сажусь на нее сверху и сжимаю ее пышные груди, щипаю за уже напрягшиеся соски, наказывая своей лаской и вырывая из ее тела стоны. Я опускаю голову и засасываю ее шею за ухом, наслаждаясь вкусом ее кожи и пота. — Мне даже не нужно засовывать в тебя пальцы, чтобы узнать, мокрая ты или нет. — Я кусаю ее за губу, заставляя вскрикнуть от боли. — От тебя пахнет течкой. — Ублюдок. — Она трется промежностью о мой член. Она до предела возбуждена и полностью в моей власти. Все, как я люблю. — Что ты хочешь, чтобы я сделала? — Тяжело дыша, она сглатывает. — Чтобы ты полетела в Париж и вернула ее. Скажи, что я пропадаю. Заставь ее в это поверить. — Каким образом? — Не знаю. Придумай. Уверен, твоя хорошенькая головка на это способна. — А сам почему не поедешь? — Потому что она не хочет меня видеть. А еще предполагается, что я, как она и просила, даю ей пространство и время подумать. Гвинет хмыкает. — Ты совсем не понимаешь женскую душу, да? — Что ты имеешь в виду? Она вздыхает. — Глупыш, ты должен поехать к ней сам. И показать, что страдаешь. Ты же знаешь, она никогда не могла перед тобой устоять. Ты ее криптонит. Включи обаяние, сделай красивый, трогательный жест, и она поверит тебе. — Гвинет улыбается, ее глаза насмехаются надо мной. — Плюс, если она до сих пор не вернулась, то, возможно, у нее появился другой… — Это невозможно. — Я слезаю с нее и с кровати, мои руки уже скучают по теплу ее плоти. — Но я тебя понял, — говорю, направляясь к двери. — Уже уходишь? — слышится за спиной ее окрашенный легким разочарованием голос. Я закрываю дверь на замок, чтобы нам точно не помешали. Потом разворачиваюсь и оглядываю ее с улыбкой, играющей на губах. Между нами растекается молчаливое понимание, доказательство уз, которые нельзя ни объяснить, ни обосновать. — Что ты делаешь? — садясь, спрашивает Гвинет и откидывается на изголовье. Шелк простыни, струясь, как вода, скользит вниз. Мой член напрягается при виде ее идеальных грудей — больших и тяжелых, совсем не таких, как у моей плоскодонки-жены. — Пожалуй, я все же составлю тебе компанию. Ненадолго. — Сокращая расстояние между нами, я начинаю неспешно развязывать галстук. По моим венам толчками разносится похоть. — О. — Гвинет улыбается — плотоядно, как кошка, готовая позавтракать бедной, ничего не подозревающей канарейкой. Откинув простыню, она без стыда раздвигает передо мной ноги. — Значит, решил все-таки присоединиться ко мне? Оказавшись, наконец, рядом с ней, я наклоняюсь, накручиваю ее волосы на кулак, оттягиваю назад ее голову и заставляю посмотреть на себя. Питая своего внутреннего больного ублюдка, я впитываю ее страх, ее похоть, а потом впиваюсь в губы своей сводной сестры. Это грязный, жестокий, карающий поцелуй. В точности, как мы любим. Когда поцелуй заканчивается, Гвинет шепчет мне в губы: — Никто не целует меня так, как ты. — Поправка. — Я медленно расстегиваю ремень, глядя на ее припухшие губы и раскрасневшееся лицо. — Никто не трахает тебя так, как я, дорогая сестрица. Глава 21. Валентина Я не видела Себастьена два дня. Но не провела ни минуты без него в моих мыслях. Ни минуты не тоскуя о нем. Каждый атом моего тела умоляет пойти к нему, но я даю ему необходимое время, пока решаю, каким будет мой следующий шаг. После того, как той ночью он ушел от меня, я легла в свою пустую кровать и поняла, что идиллия кончилась. Пришло время очнуться и, как бы ни было тяжело, навести в своей жизни порядок. Я поступала нечестно и с Уильямом, и с Себастьеном. Они оба заслуживали лучшего отношения от меня. Но сомнения всегда следовали за мной по пятам. Всегда маячили за плечом. Шептали мне в уши. Заставляли переосмысливать каждый мой выбор, окрашивали мое будущее в цвета неуверенности и страха. Я ненавидела их голоса. Мне хотелось зажать уши руками, отгородиться от шума. Но ничего не работало. Я все равно слышала их. Ясно и четко. Смогу ли я отбросить все это ради нескольких упоительных месяцев с Себастьеном? Нет. Я сойду с ума от бесконечных «что, если». Я слышу стук в дверь. Открываю ее, вижу перед собой Себастьена, и мне требуется вся моя сила воли, чтобы остаться на месте и не упасть ему в ноги, не взмолиться, чтобы он взял меня. До того, как в мой мир вошел Себастьен, я думала, что взлетов в моей жизни больше не будет. Но потом мне на мгновение показали жизнь, где счастье не было когда-то знакомым, но давно забытым переживанием. Оно было реальным. Ощутимым. Оно выглядело, как он. Пахло его опьяняющим одеколоном. Звучало, как его смех. Осязалось, как сила его объятий. Он показал мне, что значит быть до нелепости, безумно счастливой. Однако, пока я всматриваюсь в его до боли красивое лицо, меня разъедает страх, что все это пропадет. И в этот момент я узнаю ответ на все свои вопросы. Он, не говоря ни слова заходит. Я ощущаю свой пульс, слышу, как он бьется в груди. Закрыв дверь, я поворачиваюсь к нему, надеясь увидеть в его глазах тот же ответ. — Привет. Мы сталкиваемся. Разбиваемся друг о друга. Его твердое тело вминается в мою мягкую плоть. Кончики моих сосков покалывает от желания. Внутри все пульсирует. Он обвивает одной рукой мою талию, а ладонью второй обхватывает шею, притягивая меня ближе к себе. — Я хочу быть нужным тебе так же, как ты нужна мне. Овладеть тобой, как ты овладела моими мыслями. Заполнить тебя без пощады и без стыда. Забыться в твоем теле и не возвращаться назад, — шепчет он сипло, а потом сминает меня в таких крепких объятьях, что из моих легких выходит весь воздух. Его поцелуй — отчаянный, жадный — заглушает все голоса. А потом, поскольку терять нам теперь нечего, мы прыгаем в бездну и падаем. Какая прекрасная смерть. Себастьен прерывает поцелуй первым. — Прости меня за тот вечер. — Он наклоняется, прижимаясь лбом к моему лбу, берет меня в плен своих глаз. — Я потерял голову. Я думал, что… потерял тебя. Я хватаюсь дрожащими пальцами за его футболку и внезапно чувствую, что сейчас расплачусь от счастья. Я больше не могу себе лгать. Знаю, все происходит стремительно быстро, но любовь не признает правил. Не признает ни времени, ни логики, ни границ. Любовь узнает недостающий кусочек мозаики, как только видит его. Как я вижу сейчас. — По ночам, когда я совсем одна, я вспоминаю тебя, Себастьен. Вспоминаю начало. Середину. Момент, когда я поняла. Тебе не нужно просить меня выбрать, потому что я выбираю тебя. — Встав на носочки, я покрываю его лицо лихорадочными поцелуями, и сквозь него проносится дрожь. А может быть, сквозь меня. — Я выбираю тебя. — Ты спросил тогда, чувствую я или нет. — Я беру его руку и кладу ее на свое сердце. — Почувствуй, как бьется мое. Для тебя. Снова и снова. Сегодня и завтра. Всегда. — Боже мой, Валентина. Иди сюда, — прибавляет он, а после целует меня — страстно, иррационально и безрассудно. Когда мы прерываемся, чтобы вздохнуть, я обхватываю его за талию и, запрокинув голову, смотрю, как он возвышается надо мной. Улыбаюсь. На его губах тоже появляется мягкая улыбка. — Что? — Мне так нравится целоваться с тобой. — Хорошо. — Он усмехается. — Потому что я планирую целовать тебя очень долго. Протрезвев, я прижимаюсь щекой к мягкому хлопку его футболки. — Я позвоню Уильяму сегодня же вечером, когда вернусь от господина Лемера. — Ты точно этого хочешь? — Себастьен целует меня в макушку. — Просто… — Я закусываю губу. Тщательно взвешиваю ответ, но решаю быть честной. Довольно с меня недомолвок и лжи. Я хочу, чтобы все было открыто. Секунду я жду заслуженного чувства вины, но оно не приходит. — Просто я не могу больше лгать. Знаю, было бы правильнее закончить отношения с Уильямом лицом к лицу. Приехать и поговорить с ним, но пока сгодится и так. — Хочешь, я отвезу тебя в Штаты? Покачав головой, я мягко улыбаюсь ему. — Спасибо, но я должна сделать это одна. — Понимаю. — Он проводит ладонями по моей спине. Его тепло дарит мне силу. — Все будет хорошо. Вот увидишь. — Обещаешь? — Конечно, моя милая совушка.