Часть 24 из 38 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Глава 22. Валентина
Вечером после работы я поднимаюсь на лифте к себе с головой, полной мыслей о скором свидании с Себастьеном. Мои руки машинально взлетают к губам, и я улыбаюсь. Мои чувства еще пропитаны теплом его ласк, его поцелуев, я порабощена воспоминаниями о них.
Выходя из лифта, я еще улыбаюсь, но застываю на месте, увидев, что на полу у моей двери сидит человек. Его плечи побежденно поникли, светлые волосы, обычно гладко причесанные, в беспорядке. Меня словно окатывает холодной водой.
Он поднимает лицо. Его взгляд полон боли.
— Здравствуй, Валентина, — печально произносит мой муж и встает. — Мы можем поговорить?
Глава 23. Валентина
Кивнув, я открываю дверь. Смотрю, как Уильям заходит в квартиру, и внезапно мне начинает казаться, что глаза обманывают меня. Ведь, хоть я и знаю, что передо мной — муж, он совершенно не похож на себя. Он кажется каким-то поникшим, пустым. Его обычное сияние исчезло и сменилось печалью.
— Что ты здесь делаешь? — Я закрываю глаза. Пол под ногами начинает шататься. — В смысле, зачем ты приехал в Париж?
— Чтобы увидеть тебя. Я соскучился по тебе. — Глядя вниз, он засовывает ладони в карманы джинсов. — Как ты?
— Нормально… а ты? — спрашиваю нерешительно.
— Я не знаю… — Он отрывает взгляд от пола и смотрит мне в глаза. — Без тебя все не так.
Я резко вдыхаю. Его слова будто пули.
— Уильям, я не знаю, чего ты ждешь от меня. — Внезапно комната вокруг начинает кружиться, и, чтобы устоять на ногах, я хватаюсь за столик. — Говоря откровенно, я даже не знаю, как воспринимать твое появление, учитывая, как долго ты не звонил и не писал.
— Тут виноват не я один, Валентина. Ты тоже перестала звонить.
Его обвинение как удар по лицу. Обжигает и ранит. И оставляет след на расползающейся по щекам горячей краске стыда.
— Прости, дорогая. Не стоило так говорить.
— Нет, я это заслужила. — Я скрещиваю руки, чтобы они перестали дрожать. Задеваю взглядом обручальное кольцо и вспоминаю принесенные Уильяму клятвы. Клятвы, которые, оказавшись здесь, столько раз нарушала. Присутствие Уильяма как молоток, который бьет меня снова и снова. Я пристыженно опускаю лицо и смотрю в пол.
— Присядешь?
Он молча отказывается.
Чтобы как-то отвлечься, я ухожу на кухню и наливаю себе бокал вина.
— Выпьешь?
— Нет, спасибо.
Он тоже заходит на кухню, и от его близости мой пульс начинает зашкаливать. Остановившись рядом со мной, он обнимает меня и крепко прижимает к себе.
— Прошу, не надо. — Не в силах посмотреть на него, я пробую оттолкнуть его от себя. Все внутри разрывается на куски. Он мой муж, говорю себе. Его объятья должны быть приятны. Но нет. Уже нет.
— Позволь подержать тебя хоть чуть-чуть, — просит он, голос охрип от эмоций. — Дорогая, прости меня. — Положив кончик пальца под мой подбородок, он вынуждает меня посмотреть на него. В его глазах — бесконечная печаль и мольба.
— Уильям… — Расскажи ему о Себастьене. Скажи, что все кончено. — Нам надо…
— Пожалуйста, возвращайся домой.
— Уильям, я не знаю, смогу ли. Произошло столько всего.
— Я знаю, но твоя жизнь — в Гринвиче. Рядом со мной. Ты нужна мне. Разве не видишь? Я существую только благодаря тебе… — Он поглаживает мою щеку костяшками пальцев. — До встречи с тобой я считал себя потерянным человеком.
— Я не верил в любовь. Не доверял людям. Я был островом — островом, до которого никто не мог добраться. Но однажды все изменилось. Я научился доверять и верить в любовь, и случилось это благодаря тебе. Я люблю тебя, Вэл... — Его руки с какой-то обреченной беспомощностью падают вниз. — И не знаю, что станет со мной без тебя. Наверное, отец был прав на мой счет…
— Не понимаю. При чем здесь твой отец? — Каждый раз, когда я спрашивала о его детстве, вспоминая свое, я словно упиралась в глухую стену. Он либо менял тему, либо заставлял забыть о ней с помощью поцелуев. В конце концов я научилась уважать его нежелание обсуждать прошлое, надеясь, что однажды он доверится мне и поделится этой частью себя.
— Я знаю, что никогда о нем не рассказывал. — Уильям делает паузу, чтобы тщательно взвесить следующие слова. — Тому есть причина. — Он криво усмехается. — Он, скажем так, вряд ли смог бы когда-либо претендовать на приз отца года.
Я непонимающе хмурюсь. В душе возникает какое-то зловещее чувство.
— Что ты имеешь в виду?
— Ты видела шрам у меня на спине?
Я киваю, подготавливая себя к тому, что он скажет.
— Помнишь, как я объяснил его?
— Ты сказал, что ваша немецкая овчарка сорвалась с поводка и укусила тебя. Вырвала кусок кожи. Началось заражение, и ты долго лежал в больнице.
— Макс сорвался с поводка не случайно, — произносит он тихо с лишенным эмоций лицом. — Я пытался защищать мать и Гвинет, но это лишь распаляло его. Он избивал нас все сильнее, все чаще. Когда он умер, я был на седьмом небе от счастья. Я ненавидел его.
От боли за них струны моего сердца скручиваются и переплетаются так, что больше их не распутать.
— Я тонул в ненависти. Она отравляла мне кровь. Он часто повторял, что я не стою любви, и я верил ему. Я носил его слова и ненависть как броню. До тех пор, пока не встретил тебя.
— О, Уильям. — Я обнимаю его и притягиваю к себе. Мое сердце разрывается от жалости к нему и тому мальчику, которым он был.
— Вэл, ты нужна мне. Ты — тот клей, который не дает мне развалиться на части. — Он тоже обнимает меня, весь дрожа от отчаяния. — Я не мог ни думать, ни есть, ни спать. Я наказывал себя за то, что уничтожил наш брак — единственное хорошее, что есть в моей жизни.
Быть может, я ошибалась. В своей истории я изобразила злодеем его, но, возможно, все это время злодейкой была я сама.
И в этот момент на меня обрушивается чувство вины. Оно поглощает меня целиком, я тону в нем… Боже. Что я наделала? Я больше года держала измену Уильяма, как пистолет, прижатый его к виску. И чем занималась в это время сама? Теряла голову из-за другого мужчины.
— Каким же гребаным идиотом я был. Надо было сразу все отменить и поехать в Париж. Скажи, я опоздал? Ты столько раз давала мне второй шанс, а я не ценил этого. Но клянусь, если ты примешь меня, этого никогда больше не повторится. — Он целует мой лоб. — Я не могу потерять тебя… не могу, — бормочет он с жаром. — Дорогая, умоляю, прости.
С каждым прерывистым словом, слетающим с его губ, между мной и Себастьеном все шире растягивается бездонная пропасть. По мере того, как меня обступает реальность, он уплывает все дальше и дальше.
Пока мой взгляд мечется по дорогому лицу мужа, меня со всех сторон начинают обступать воспоминания о всех проведенных вместе годах. Перед глазами мелькает наша прежняя жизнь. Двенадцать лет… Неужели я правда думала, что могу вот так просто уйти от него?
— Знаешь, что такое настоящие чудеса света? — спросила я Уильяма, садясь на него верхом. Он обхватил своими большими ладонями мою голую задницу и прижал к своей эрекции.
— Да. — Он потерся носом о мою шею. — Одно из них — трахать мою жену.
Его поцелуи, щекоча меня, поднялись выше. Воспламеняя, заставляя стонать.
— Будь серьезен.
Рассмеявшись, Уильям поднял лицо и нашел взглядом мой. Прошло несколько секунд тишины. Он стал задумчивым, посерьезнел. Легкая, дразнящая улыбка сошла с его губ.
— Мне плевать на здания и статуи. Это всего лишь материальные вещи. Вэл, мое настоящее чудо света — ты. Просыпаться рядом с тобой, заниматься любовью… — Он прижался щекой к моей щеке. — Всем хорошим и достойным в себе я обязан тебе.
Бомба воспоминаний попадает мне прямо в грудь. Взрывается, и струящийся в моих венах стыд выплескивается наружу.
— Но по-старому больше нельзя. Наши отношения должны измениться, Уильям.
— Дорогая, я знаю. Все изменится, вот увидишь. — Он осыпает мое лицо поцелуями. — Без тебя я ничто, слышишь меня? Просто ничто. Вэл, я так сильно люблю тебя.
— Я тоже люблю тебя, — отвечаю, но эти слова обжигают язык, как кислота. Он наклоняется, ищет губами мой рот, но я не могу. Отворачиваюсь, и его поцелуй приходится в щеку.
— Отныне все будет хорошо, — произносит он. — Я докажу тебе это.
Его слова, вместо того чтобы стать для моего сердца бальзамом, окружают меня как стены тюрьмы.
— Давай улетим из Парижа.
— Что? — Я моргаю, словно очнувшись от сна. — Прямо сейчас?
— Да. Нас ничего здесь не держит. Вэл, давай вернемся домой, — умоляет он мягко.
Держит! Держит — меня!
Я киваю, все внутри скручено в узел. Неожиданно меня начинает мутить.