– Между нами все считается, родная. Ты ведь никогда не ощущала револьвер на коже… На этой шелковистой… золотистой… такой идеально ухоженной коже… без единой царапинки… или шрама, правда? – Пабло, осторожней с повязкой, а то она спадет, и пострадает сюрприз века! Думаю, тебе не помешает узнать, что я практикуюсь в стрельбе с револьвером «Smith & Wesson» в полиции Боготы и, по словам моего тренера, превосхожу в меткости некоторых служащих со стопроцентным зрением. Эскобар отмечает, что я полна сюрпризов, но одно дело – револьвер в руках простого человека, и совсем другое – в руках убийцы, приставившего его кому-то к виску. Он добавляет: – Я тоже однажды пережил это. Правда – ужасающий опыт? – Как раз наоборот, совершенно превосходный! Ооох… Это потрясающе… Просто великолепно… – шепчу я, откидывая голову назад, задыхаясь от наслаждения, пока Пабло расстегивает на мне одежду, и оружие начинает спускаться по горлу в направлении сердца. – И все равно, ты банальный садист, а не убийца. – Тебе просто хочется в это верить, любимая. Я серийный убийца… Сейчас скажи, почему тебе все это так нравится. Давай, удиви меня! Не торопясь, я говорю ему, что огнестрельное оружие – всегда… искушение… Сладкое яблоко Евы… Близкий друг, предлагающий альтернативу покончить со всем… попав на небо, когда уже нет выхода… или в ад… случае раскаявшихся убийц. – Что еще? Продолжай говорить, пока я не позволю тебе остановиться… – произносит он хриплым голосом, спуская верхнюю часть моего платья, целуя шею и плечи. Я подчиняюсь и продолжаю: – Он бесшумный… идеальный сообщник. Опаснее… всех твоих заклятых врагов… Когда он стреляет, то звучит… Дай подумать… Как… как… железные решетки тюрьмы Сан-Кинтин! Да-да, железные решетки тюрьмы для гринго звучат подобно выстрелам, утром, днем и вечером. Вот это точно ужасно, правда, любовь моя? – Итак, у нас здесь зловещее создание… А сейчас, скажи мне, какой он… на ощупь… Если остановишься, я заклею тебе нос и рот скотчем, ты не сможешь дышать, и я уже не ручаюсь, что банальный садист с тобой сделает! – приказывает Пабло, лаская меня левой рукой. Револьвер медленно спускается по моей груди, а потом по диафрагме – к талии, в направлении живота. – Он большой… и кажется, очень мужественный… Очень твердый… и крепкий… У него в центре – канал… Но он холодный, потому что сделан из металла… Не из такого, как ты, правда? А сейчас, когда ты уже услышал все, что хотел, клянусь тебе, Пабло, если ты еще хоть на миллиметр опустишь его, я встану со стула, дойду пешком до Боготы, и ты меня больше никогда не увидишь. – Хорошо-хорошо-хорошо! – говорит он с виноватой, покорной улыбкой. – Какие только злодеяния не приходят на ум, когда у тебя в руках настоящий секс-символ, абсолютно беспомощный… Ну, зануда, продолжим. Но сразу предупреждаю, подожди, пока не закончу со скотчем, потому что я почти такой же перфекционист, как и ты. – Тогда ты должен понимать, что для меня все эти игры действительно немного простоваты. Я целыми днями ждала своего сюрприза, а ты продолжаешь меня разочаровывать! Пабло резко заявляет, что он единственный, кто здесь решает, что простовато, а что – нет. – Я уже догадалась, что ты мне покажешь: твою оружейную коллекцию! Хочешь подарить мне какое-нибудь оружие?! Как у девушек Бонда – точно! Можно уже снять повязку? Хочу выбрать самое смертоносное и красивое. – Повязку снимешь, когда я тебе прикажу! Кажется, ты еще не поняла, что единственный здесь, отдающий приказы, это – убийца, владелец револьвера, садист, хозяин камеры, самец, наделенный животной силой, и богатый владелец этого места, а не бедная, 55-килограммовая дамочка, с более низким коэффициентом IQ. Потерпи всего пару минут, я сейчас заклею… четыре последних… И можем начинать! Это для твоего же блага. Представь, если в будущем кто-то будет тебя пытать… в течение нескольких дней…чтобы вытащить информацию о том, что ты скоро увидишь. Или ты окажешься Матой Хари и однажды… предашь меня? – Это украденные бриллианты, любимый! Да, в тысячи и тысячи карат! – Не будь такой оптимистичной! Их я бы тебе никогда не показал, ты бы украла самые большие, проглотила, а мне бы пришлось разрезать тебя ножницами, чтобы достать их из живота! Перспектива подавиться бриллиантами безумно смешит меня, затем внезапно возникает другое предположение: – Знаю, как же я раньше не догадалась! Ты покажешь мне килограммы кокаина, произведенного в Колумбии и упакованного на экспорт в США! Их запечатывают скотчем? Наконец-то я увижу, как они выглядят! Правда, каждый мешок похож на два фунта масла и на нем написано «королевский»? – Какое у тебя скудное воображение! Ты меня по-настоящему разочаровываешь… Это может увидеть любой мой партнер, мои люди, пилоты, клиенты, даже Управление по борьбе с наркотиками. Я уже сказал: то, что я покажу тебе, не видел и никогда не увидит никто, кроме тебя. Ладно, приготовились! Сейчас я могу сесть у подножия моей королевы, чтобы посмотреть на ее реакцию. Обещаю, эта ночь будет незабываемой. Раз… два… три, приказываю тебе снять повязку! Они – синие, зеленые, фиолетовые, коричневые, черные. И до того как я смогла прыгнуть вперед, чтобы попробовать рассмотреть их вблизи, железные наручники защелкнулись на моей правой щиколотке, и я осталась прикованной к ножке стула, не упав лицом вниз вместе с ним лишь потому, что Пабло прыгнул и подхватил меня в воздухе. Он сжимает меня в объятиях, раз за разом целуя, постоянно смеясь и одновременно восклицая: – Я знал, что ты опасна, пантера-обманщица! Ты за это ответишь! Если хочешь посмотреть на них, признайся сначала, что любишь меня, как никого не любила! Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! Скажи, что обожаешь меня, ну, давай, скажи это! Если нет, я не дам тебе на них посмотреть ни вблизи, ни издалека! – Буду говорить что хочу, а не то, что тебе хочется услышать, ясно? На самом деле ты… ты… ты… ты – гений, самый необыкновенный в подпольном мире! – и почти неслышным голосом, как будто кто-то может нас услышать, я засыпаю его вопросами, упрашивая показать их, зная, что ему это нравится: – Они все твои, а сколько их, сколько они стоят, как их достать? Покажи мне фотографии и имена! Пабло, дай мне уже ключ от наручников, они поранят мне щиколотку! Позволь слепой бедолажке рассмотреть их вблизи, не будь таким жестоким, умоляю! Хочу снять скотч с названий стран и увидеть их все! – Нет-нет-нет! Спорим, что ты, вундеркинд из высшего общества, никогда бы не подумала, что кто-то вроде меня может быть таким популярным и четырнадцать стран уже предоставили ему гражданство! – Ваааааау! Сейчас я знаю, зачем нужно столько денег, в совокупности со званием почетного преступника… Кажется, половина ООН добивается такой чести! Но я нигде не вижу паспорта Соединенных Штатов, который в твоем бизнесе должен быть… приоритетом номер один, разве нет? – Ну, любовь моя… Рим не сразу строился! А семь процентов от всех стран мира – не так уж плохо… для начала… в моем нежном возрасте. Пока можешь посмотреть только фотографии, национальности и имена узнаешь по мере того, как мы станем их использовать, я и сам еще их не выучил. – Понимаешь, я – единственный надежный человек, который может помочь тебе правильно произнести их на пяти языках! В возрасте семнадцати лет я уже преподавала фонетику в колумбийско-американском институте, разве я не чудо-невеста? Как мы приедем в другую страну, а ты не сможешь сказать свое имя, Пабло? Сейчас же нужно начать практиковать произношение, чтобы потом ты не вызывал подозрений. Пойми, это для твоего же блага, любовь моя. – Категорически нет, и точка. Сейчас тебя ждет награждение шампанским, тем, розовым, которое, кажется, разливают по красивым бутылкам. Так и не сняв наручники, он вынуждает меня снова сесть на стул и становится передо мной на колени. Позади, в двух метрах от нас – двойной ряд паспортов, раскиданных по квартире. Пабло заклеил кусками скотча все национальности, данные внутри паспорта и дату рождения, потом, как ребенок с новыми игрушками утром 25 декабря, он начинает показывать каждую из четырнадцати фотографий. А я, словно под гипнозом, наблюдаю, как невероятные, невообразимые, немыслимые версии любимого лица мелькают перед глазами. – Здесь я с бритой головой. Здесь в очках и с бородкой, как марксистский интеллектуал. В этом паспорте – с африканской прической. Жутко, правда? Здесь – араб, мне его достал друг, саудовский принц. Для этого я перекрасился в блондина; здесь – в рыжий, мне пришлось пойти в салон красоты, где женщины смотрели на меня, как будто я педик. А вот тут я с париком. Тут без усов, а здесь с густой бородой. Как тебе эта: лысый человек с шевелюрой и очочками, как профессор Турнесоль де Тинтин[39], классно, да? Почти на всех я выгляжу ужасно, но даже мама бы меня не узнала! Какой из всех тебе больше нравится? – Все, Пабло, все! Ты такой забавный. Никогда не видела более потрясающей коллекции! Ты самый нелегальный нелегал, какого я только видела, самый отъявленный бандит, который только ступал на поверхность Земли! – заключаю я, не переставая смеяться, пока он убирает паспорта на место. – Как кому-то могло наскучить быть с тобой, и как можно не восторгаться твоими выдумками? Эскобар закрывает сейф, оставляет револьвер на письменном столе и подходит ко мне. Глядя с огромной нежностью и не говоря ни слова, снимает наручники, целует мою щиколотку, на которой отпечаталась толстая красная линия, потом укладывает на постель и мягко массирует место, которым я ударилась о крышу автомобиля. – Хотя ты мне не поверишь, больше всего на свете я люблю не твою головку и не тело, такие… многомерные, – говорит Пабло своим обыденным тоном, – и такие… побитые! – добавляет он, смеясь. – А наше с тобой золото, соединенное вместе, как сейчас. Я удивленно произношу: у кого в этой комнате нет ни грамма золота, так это у меня. Тогда он шепчет, что у меня самое большое золотое сердце в мире, потому что я – его вызов. Несмотря на ужасные проверки, которым он меня подвергает, я никогда не жалуюсь и под конец становлюсь его наградой. – Так как у нас теперь на двоих одно сердце, я знаю о тебе все. А сейчас, когда мы оба вышли победителями, можем вместе забыться, не так ли? Абракадабра, моя изнеженная Мария-Антуанетта…[40] Когда Пабло заснул, я проверила револьвер: он заряжен шестью пулями. Я выглядываю на террасу и вижу четыре автомобиля с телохранителями, припаркованные на каждом углу. Знаю, эти парни отдали бы за него жизнь, и я тоже, не задумываясь. Я спокойна и счастливо засыпаю. Проснувшись, вижу: Пабло уже ушел. Два будущих президента и «Двадцать стихов о любви» Следующая цель Эскобара после накопления несметных богатств – использовать их, чтобы стать самым популярным политическим лидером всех времен. И как не назвать это проявлением явной шизофрении, абсолютной мании величия, неслыханного культа личности, небывалой экстравагантности, немыслимой расточительности, а самое главное – бессмысленной. Как, например, стремление подарить десять тысяч домов людям без крыши над головой и покончить с голодом в городе-миллионнике. Тем более в Колумбии, стране самых жадных и лишенных величия магнатов Латинской Америки. Обладателей баснословного состояния вечно терзают сомнения. Им хочется знать, любят ли их за деньги. В любви они почти такие же неуверенные и недоверчивые, как знаменитые женщины в отношении своей красоты, постоянно сомневающиеся: нужны ли они мужчинам как жены и девушки, или их просто выставляют напоказ как собственность и трофеи с охоты. Однако Пабло полностью убежден, что его последователи: армия, женщины, друзья, семья и, конечно же, я, любят его не за богатства, а за то, какой он есть. Даже если это правда, я спрашиваю себя: как совместить его острую чувствительность с патологической одержимостью? Будет ли Эскобар готов к надвигающейся обманчивости славы, к обилию неприязни, которую эта популярность вызовет в стране, где люди, как известно, «умирают не от рака, а от зависти». Второй раз Пабло выступает при мне на публике по случаю инаугурации одной из баскетбольных площадок. Так как его политическое движение «Гражданственность в действии» выступает за здоровый образ жизни, а Эскобар страстно любит спорт, он хочет открыть подобные площадки во всех районах Медельина и Энвигадо, соседнего муниципалитета, где он вырос, а также установить освещение на футбольных полях во всем городе. К моменту нашего знакомства таких площадок уже насчитывалось несколько десятков. Этой ночью Пабло знакомит меня со своей семьей, людьми из низшего среднего класса. На их серьезных лицах нет ни намека на злобу. Его жену двадцати трех лет, мать шестилетнего малыша Хуана Пабло, зовут Виктория Энао. «Тата», как все ее называют, не особо красива, но на лице ее достойное выражение. Только серьги, два больших бриллианта невиданных размеров, позволяют распознать в ней жену одного из богатейших мужчин страны. Очевидная застенчивость невысокой, коротко стриженной брюнетки контрастирует с его непринужденностью. В отличие от нас двоих, чувствующих себя как рыба в воде среди множества людей, она, кажется, не слишком наслаждается происходящим, и что-то мне подсказывает, начинает смотреть с беспокойством на возрастающую популярность мужа. «Тата» приветствует меня холодно, с недоверием, читающимся в глазах всей семьи Пабло. Она смотрит на него с абсолютным обожанием, он восторженно наблюдает за ней, а я созерцаю их с улыбкой, потому что никогда никого не ревновала. К счастью, я не люблю Пабло с непримиримой, собственнической страстью, люблю его всей душой и сердцем, телом и мозгом, безумно, но не иррационально, потому что прежде всего люблю себя. Моя проницательность заставляет задуматься: действительно ли через восемь лет брака под этими очарованными взглядами не скрывается необходимость публично рассеять любые сомнения относительно их отношений. А пока я изучаю его семью с трех разных ракурсов: находясь всегда рядом в качестве любовницы, с объективностью журналиста и отстраненностью зрителя. Вдруг кажется: что-то вроде огромной тени нависло над мирной семейной сценой. Вижу толпу, подходящую к Пабло с благодарностью за продукты, которые он каждую неделю раздает бедным. Необъяснимая грусть, полная сомнений, которая обычно является плохим предзнаменованием, внезапно охватывает меня. Может, все эти торжественные сцены с разноцветными шарами и шумной музыкой в громкоговорителях – только миражи, как пиротехнические представления или карточные замки. Когда тень удаляется, я ясно вижу то, что, кажется, никто не заметил. В большой семье Пабло, наряженной в новые костюмы, увешанной драгоценностями (все благодаря тому, что Эскобар внезапно разбогател), царит страх, зародившийся уже давно. Опасность, которая в любой момент может взорваться, как вулкан библейских размеров. Тревожные чувства пронзают меня и исчезают, пока Эскобар наслаждается теплом толпы, восхищений и аплодисментов. Для меня эта вереница событий – хлеб насущный, издержки профессии телеведущей. Я с двадцати двух лет привыкла к театральным крикам: «Бравоооо!» или к свисту стадиона, но для Пабло все это, как воздух, единственная причина его существования, первые ступени на пути к славе. Очевидно, его проникновенная политическая речь покорила сердца людей. Слушая ее, я мысленно цитирую фразы из Шекспира, слова Антония при погребении Юлия Цезаря: «Дела людей, порочные и злые, переживают их и часто также то доброе, что сделали они, с костями их в могилу погребают». Мне любопытно, как сложится судьба этого человека, сочетающего в себе качества мецената и бандита, такого молодого и простодушного, в которого я успела влюбиться. Сможет ли он правильно разыграть свои козыри? Научится ли когда-то выступать на публике более культурно, говорить с менее выраженным акцентом? Получится ли у моего неограненного бриллианта довести до совершенства элементарную речь, чтобы выйти за рамки провинциальности? Удастся ли ему взять под контроль свою эмоциональность, быть более прозорливым, чтобы достигнуть цели и постараться удержаться на позициях? Несколько минут спустя счастье, переполняющее малоимущие семьи, которым Пабло помогает, заражает меня своими иллюзиями и надеждами. Я благодарю Господа за существование уникального светского благодетеля, самого масштабного в Колумбии на моей памяти и, полная энтузиазма, присоединяюсь к общему празднованию. Программа со свалки вызвала потрясение национального масштаба. Все мои коллеги хотят взять интервью у Пабло Эскобара и узнать, откуда столько денег у тридцатитрехлетнего заместителя представителя Конгресса, чьи ресурсы, похоже, неисчерпаемы. А кроме того, он обладает невиданным великодушием и пугающим политическим авторитетом – результат экстравагантного сочетания богатства и душевности. Многих также интересует, какова природа его отношений со звездой телевидения, которая всегда упорно защищала свою личную жизнь. Я категорически отрицаю любой роман с женатым мужчиной и советую Пабло давать интервью только после теста перед камерой, который предлагаю устроить на телестудии. Он неохотно соглашается. – На будущей неделе приглашаю тебя на первый форум против договора об экстрадиции, здесь, в Медельине, – говорит мне Пабло. – А на следующем, в Барранкилье, ты познакомишься с влиятельными людьми из моего «профсоюза», сегодня они одни из богатейших людей в стране. Почти все состоят с нами в «MAS» и хотят искоренить этот абсурдный договор любыми средствами, огнем и мечом, если будет угодно. Пытаясь убедить Пабло, что, выступая в такой воинственной манере, он наживет слишком много врагов на начальном этапе своей восходящей политической карьеры, советую ему изучить «Искусство войны» Сунь Цзы. Так он научится тактике и терпению. Я показываю ему изречения китайского мудреца: «Никогда не атакуй противника, расположившегося на возвышенности». Он отмечает, что при необходимости быстро меняет свои стратагемы. А поскольку книги наводят на него тоску, лучше, чтобы я его всему научила, ведь я с детства жадно впитывала знания. Догадываясь, что влюбленной и желанной женщине неприятно это слышать, Пабло шутливым тоном добавляет: – А вот и не угадаешь, какое прозвище я придумал, когда буду встречать тебя в аэропорту – «Белисарио Бетанкур», как президент Республики, чтобы ты со всеми почестями вошла в нелегальный мир! Тебе не на что жаловаться, моя Ви-Ви! Его озорной смех обезоруживает, все мои переживания вмиг забываются. Я таю в его объятиях, словно карамельное мороженое с ванилью и кусочками шоколада, оставленное под открытым небом летним вечером. Люди, летящие со мной в самолете, очень разнообразны. Один едет с переговоров с Ким Ир Сеном в Северной Корее, другой – с недавней встречи стран движения неприсоедиения, еще один знаком с Петрой Келли, основательницей немецкой партии «зеленых», которой Пабло предложил посетить свой зоопарк и посмотреть на его общественные проекты. Дальше сидит друг Ясира Арафата. В офисах Пабло и Густаво красный цвет уже сменился на синий, темные очки – повсюду; зеленый оттенок связан далеко не с европейскими экологами, а с полицейским подразделением (F2). Какой-то парагваец – родственник сына или зятя Стресснера[41], немного позади – мексиканские генералы с тремя звездами на погонах, остальные, с чемоданами, – израильские торговцы оружием. Там, вдали, – выходцы из Либерии. В первые месяцы 1983 года жизнь Пабло похожа на Генеральную Ассамблею ООН. Я узнаю, что мой любимый человек способен не только перевоплощаться и скупать паспорта, но и менять свою политическую идеологию на потребу публики. Ультралевые выступления – для бедных слушателей, политических партий, прессы и на экспорт; ужасающе жестокие ультраправые – для мультимиллионеров и союзников в униформе, направленные на защиту его семьи, бизнеса, имущества и интересов. Ну и, конечно, чтобы похвастаться своим талантом кукловода истории, контролирующего разноцветные ниточки потрясающей, затеянной им интриги, Пабло в своих речах бросается из крайности в крайность, стараясь впечатлить женщину, в которую влюблен, мотивирующую его на подвиги. Она станет наблюдателем происходящих событий, возможным союзником, открывая для себя всевозможные проявления силы и мужественности, будет свидетелем исключительной способности Эскобара влиять на мужчин и соблазнять женщин. Первый форум против экстрадиции проходит в Медельине. Пабло просит меня сесть за главный стол вместе со священником Элиасом Лоперой, расположившимся справа от него. Там я впервые услышу пламенную националистическую речь Эскобара против договора об экстрадиции. Со временем эта борьба превратится в одержимость, станет делом всей его жизни, его судьбой, Голгофой целой нации, которая принесет тысячи жертв и гибель миллионов соотечественников. Это наше с Пабло бремя. В Колумбии, где правосудие почти всегда наступает через двадцать лет, а то и больше – зачастую за это время выигрывает тот, кто платит самую высокую цену, – система старается навредить жертве, она направлена на защиту преступника. Человек с финансовыми возможностями Пабло может всю оставшуюся жизнь наслаждаться возмутительной безнаказанностью. Однако черное облако маячит не только на горизонте Эскобара, оно нависло над всем его «профсоюзом». Появилась вероятность того, что любой колумбийский подсудимый может быть экстрадирован по запросу правительства США и осужден за межнациональные преступления в стране с эффективной судебной системой, где тюрьмы оснащены высоким уровнем безопасности, суммируются приговоры о пожизненном заключении и разрешена смертная казнь. В ходе первого форума Пабло выступает перед единомышленниками гораздо более воинственно, чем раньше. Дрожь в голосе исчезает, когда он свирепо атакует многообещающего политического лидера Луиса Карлоса Галана[42], перспективного кандидата на пост президента Республики. Тот исключил его из списков своего движения «Новый либерализм», объявившего своей главной целью борьбу с коррупцией. Пабло никогда не простит, что Галан в 1982 году, перед тысячами людей, в парке Беррио, в Медельине, узнав об истинном происхождении доходов Эскобара, не называя его по имени, объявил о его исключении. С Луисом Карлосом Галаном я познакомилась двенадцать лет назад в доме одной из самых приятных женщин на моей памяти, красивой и элегантной Лили Урдинолы де Кали. Мне был двадцать один, я только что развелась с Фернандо Борреро Кайседо, архитектором, на двадцать пять лет старше меня, красивым, как Омар Шариф. Лили развелась с владельцем завода по переработке сахара в долине Каука и выбирала из трех претендентов. Однажды вечером она пригласила их поужинать, а меня и своего брата Антонио попросила помочь выбрать между швейцарским миллионером с сетью пекарен, богатым евреем с сетью магазинов одежды и робким юношей с орлиным носом и большими ясными глазами, единственным капиталом которого была блестящая политическая карьера. Хотя той ночью никто из нас не проголосовал за Луиса Карлоса Галана, несколько месяцев спустя, в двадцать шесть лет, молчаливый молодой человек с ясным взглядом стал самым молодым министром в истории. Я никогда не рассказывала Пабло об этом «поражении», но на протяжении всей жизни сожалела, что той ночью не отдала свой голос в пользу Луиса Карлоса. Если бы Лили позволила ему ухаживать за собой, мы с Пабло точно бы уладили эту нелепую проблему, удалось бы избежать ужасных событий и тысяч смертей. Наша фотография с первого форума против экстрадиции – одна из сотен, опубликованных в первые месяцы наших отношений. Позже журнал «Semana» использует ее как иллюстрацию к статье «сельский “Робин Гуд”». С такой благородной оценки и начнется легенда Пабло, прославившая его сначала в Колумбии, а затем и по всему миру. Потом, каждую нашу встречу, целуя, обнимая меня и кружа в воздухе, Эскобар непременно интересовался: – Что говорят в Боготе обо мне и Рейгане? Тогда я детально описывала, как все его обсуждают, а что говорят о президенте Рейгане, интересно только астрологу его жены Нэнси и республиканским представителям Конгресса в Вашингтоне и Делавэре. Чтобы попасть на второй форум против экстрадиции, мы отправляемся в Барранкилью. Селимся в президентском номере-люкс огромного, недавно открытого отеля – не в «Прадо», который всегда мне так нравился. Пабло любит только современный стиль, а мне нравится элегантно-винтажный. Мы постоянно спорим о том, что он считает «устаревшим», а я – «завораживающим». Мероприятие состоится в роскошной резиденции Ивана Лафаури, прекрасно декорированной моей подругой Сильвией Гомес, которая также была дизайнером интерьера моих квартир с тех пор, как мне было двадцать один. На форум не пригласили ни одного представителя прессы. Пабло рассказывает: у самого небогатого участника форума десять миллионов долларов на счету, в то время как состояние Пабло и компаньонов: троих братьев Очоа, Гонсало Родригеса Гачи, «Мексиканца», в сумме с доходами Густаво Гавирии, насчитывает несколько миллиардов долларов, с избытком превосходя состояние традиционных колумбийских магнатов. Эскобар сообщает: почти все присутствующие – члены «MAS». На многих лицах прослеживается замешательство из-за присутствия на форуме известной тележурналистки. – Сегодня будет объявлена историческая война, и ты станешь этому свидетелем. Где хочешь сесть: в первом нижнем ряду, чтобы видеть меня и руководителей моего движения, с которыми ты уже познакомилась в Медельине, или за главным столом, наблюдая за тем, как четыреста мужчин искупают в крови нашу страну, если примут договор об экстрадиции? Уже привыкнув к его наполеоновским выражениям, я решила расположиться с правого края, за главным столом. Не настолько близко, чтобы познакомиться со всеми четырьмястами «новыми мультимиллионерами», которые в будущем могли бы сменить у власти и даже обезглавить моих знакомых и бывших парней, принадлежащих к традиционной олигархии (что вызывает во мне противоречивые эмоции: от самого глубокого страха до изысканного наслаждения). В изобилии суровых и недоверчивых лиц я стремлюсь прочесть их истинное мнение о человеке, которого я люблю. Если увиденное мне не понравится, то от услышанного вообще кровь застынет в жилах. Сама того не подозревая, той звездной ночью, в особняке, окруженном садами, близ карибского побережья, я окажусь особым свидетелем, единственной женщиной и автором истории, которая сможет описать боевое крещение колумбийских боевиков-наркоторговцев. Когда выступления подходят к концу и форум закрывается, я спускаюсь с помоста и направляюсь к бассейну. Пабло остался с хозяевами и партнерами, которые поздравляют его от всего сердца. Толпа зевак окружает меня, и некоторые из присутствующих интересуются, что я здесь делаю. Человек, явно похожий на землевладельца или традиционного скотовода с побережья, с фамилией Лекомпте, Лемайтре или Паважу, раззадоренный ромом или виски, во всеуслышание заявляет: – Я уже слишком стар, чтобы кто-то из этих мальчишек указывал мне, за кого голосовать! Я консерватор, реакционер и ретроград старой закалки. Голосую за Альваро Гомеса, и точка! Он-то уж точно серьезный парень, не то что этот плут Сантофимио! Кто такой этот Эскобар, чтобы указывать мне? Или он думает, что у него больше денег и коров, чем у меня, а? – Сейчас, насколько я знаю, на «кокаиновые» деньги можно заполучить звезду с телевидения. Пожалуй, брошу свою жену Маголу и женюсь на актрисе Ампарито Грисалес! – хвастается кто-то за моей спиной.