Гипотеза: "Мари-Жо и/или Софи" (индекс виновности —13 %). Доводы за. Таскаются по "Приюту", выдавая себя за членов ассоциации, помогающей пожилым людям. Десять минут поговорили с одним из пациентов — и ему каюк. Мари-Жо — врач, следовательно, вполне способна сделать смертельную инъекцию. Софи — учительница, следовательно, способна на все. Доводы против. Мотив? Исследование профиля виновности № 25: "Преступник — лицо, связанное близкими отношениями с главным подозреваемым". В 9 % детективных романов преступник входит в ближайшее окружение наиболее подозрительного персонажа. Он притворно сочувствует несправедливо обвиняемому, что выдает извращенность его натуры. С легкостью вонзает нож в спину другу/соратнику/брату, если полагает, что от него лучше избавиться. Вывод. Пожалуй, мне лучше вернуться к своей русской матрешке. Вторник 27 апреля — Отчет агента Виржиля Галашю Тема. Выслеживательство киномеханика из "Бради". 23.00. Заканчивание сеансов. Киномеханик покидает кинотеатр на скутере. 23.01. Я на своих двоих. Конец следительству. Выводозаключительство. Киномеханик — хитрая штучка. Вторник 27 апреля, 20.00 — "Приют Святого Луки" На неподготовленного зрителя вечерняя трапеза в "Приюте" производила неизгладимое впечатление. Во-первых, из-за таблеток, которые постояльцы поглощали чемоданами, чтобы худо-бедно дотянуть до завтрашнего дня. Во-вторых, потому что за ужином наиболее ярко проявлялся профиль ППП, описанный профессором Шлокоффом в докторской диссертации на тему "Переедание, пресыщение, прожорливость: психогериатрический подход к возвращению в оральную стадию". У мадемуазель Фишер имелось собственное объяснение ненасытности пациентов: если не уверен, что переживешь ночь, за ужином нелегко отрешиться от мысли, что ешь, может, в последний раз… Итак, вставные челюсти весело хрустели сухарями, однако у компании подпольщиков, собравшейся за одним из столов, на лицах застыло суровое выражение. Это были "Воинственные ветераны". — Не знаю, что там затевает профессор, но он явно снюхался с полицией и молодым Заком, и мне это не нравится, — заявила Сюзанна, кроша на бутерброд с "Веселой буренкой" две таблетки вариконда с омегой-3[19]. — Дело пахнет керосином, — согласился Фердинан, размешивая в супе дозу транкилизака-500. — А что вы думаете об этих двух девушках, с которыми пожелал побеседовать Бессмертный? — поинтересовалась Мадлен, опрокидывая в себя небольшой, на 150 миллилитров, пузырек геморроидила. — Полагаете, им можно доверять? — Разумеется, нет, — отозвалась Сюзанна. — Подозрительные особы. За ними нужен глаз да глаз. Я вот даже отменила сегодня встречу с детьми. — Да, но Бессмертный говорил с ними про тайну серии Зет, — напомнил Фердинан. — Ну и что? Он же им ничего не рассказал, — стояла на своем Сюзанна. — Просто не успел, — уточнила Мадлен. — Или догадался, что с ними надо держать ухо востро, — не сдавалась Сюзанна. — Вбейте себе в башку: мы — старики, а у стариков нет друзей, только враги. — Ты преувеличиваешь, — отмахнулась Мадлен. — Санитарки, например, ведут себя очень даже любезно… — Никакая это не любезность. Это сочувствие! — Но они желают нам добра, — настаивала Мадлен. — Еще бы! — взвилась Сюзанна. — Зря, что ли, они обращаются с нами как с неразумными детьми? Следят за каждым нашим шагом, пичкают лекарствами! Старики способны вызвать в окружающих всего два чувства — жалость или страх. Глядя на нас, молодые понимают, что и сами когда-нибудь станут такими же, а кому этого захочется? Точно вам говорю! И я так думала, когда была молодой. — Слушайте, никто не обратил внимания, я приняла розовые таблетки или нет? — вмешалась в разговор Одетта. — Вот это я и имею в виду! — раздраженно воскликнула Сюзанна, тыча пальцем в соседку по столу, погруженную в решение сложной экзистенциальной проблемы. — Но я не помню, две я проглотила или три, — захныкала Мисс Альцгеймер-2006. — Надо что-то делать! — решительно проговорил Шарль, выплывая из краткой послеобеденной комы. — С моим лекарством? — обрадовалась Одетта. — Нет, с нашей общей защитой! — уточнил Шарль. — Да что мы можем? — вздохнул Фердинан. — Сам видишь, в каком мы состоянии… — Надо смотреть правде в лицо, — подытожила Мадлен. — Мы в их полной власти… — Ошибаетесь. Не все еще потеряно, — уверенно сказала Сюзанна и постучала кулаком по столу. — Поверьте мне, у нас еще есть козыри на руках. Все, кроме Одетты, которая ползала под столом в поисках таблеток, уставились на Сюзанну. — Что ты хочешь сказать? — спросил Фердинан. Сюзанна медленно обвела взглядом друзей, наклонилась над чашкой цикорного кофе и с загадочным видом произнесла: — Не забывайте, что я снималась у Хичкока. Дайте мне неделю. И тогда посмотрим, кто кого. III Неделю спустя (ибо желания Сюзанны — закон) 1 "Тварь ходит среди нас" (Джон Шервуд, 1956) Вторник 4 мая, 7.00 — улица Муфтар Первые лучи солнца позолотили усы Красуцкого. Кот шевельнулся в корзинке, где, кайфуя, возлежал, и издал недовольное ворчание. Он обожал свои привычки и терпеть не мог перемен. Но всю последнюю неделю в доме творилось черт знает что! Началось с дикой драки в гостиной, за ходом которой он наблюдал с высоты книжного шкафа. Затем была бурная ссора между раздатчиком сухого корма и ответственной за расчесывание шерсти, подвергнувшая жестокому испытанию его нежные барабанные перепонки. В результате раздатчик корма ночевал теперь в спальне крикливой карлицы, а крикливая карлица переселилась в спальню ответственной за расчесывание! Ничего себе шуточки! Но с гумано-идными рабами всегда так, подумал Красуцкий, отправляясь переводить в рабочий режим раздатчика корма. Стоит чуть-чуть ослабить вожжи, они тебе на голову сесть готовы. Придется навести здесь порядок… Плохая новость: Софи на тебя обозлилась. В итоге всю последнюю неделю ты спишь в комнате дочери, в компании с перуанским клоуном Пахито, изготовленным из экологически чистых материалов, и плюшевым тюлененком Жожо, вручную набитым умственно отсталыми албанскими детьми. Если так пойдет и дальше, то завтра ты начнешь сосать палец, а через три дня — писаться в постели. А все из-за "того, что случилось". Акт I. Уход тройняшки и возвращение Софи. Ошибка первая: дверь ей открыла твоя мать. Ошибка вторая: мать посоветовала ей пока не заглядывать в гостиную. Как у них не дошло до рукопашной, одному богу известно. Акт II. Софи входит в гостиную. Освободиться от веревок ты успел, но навести порядок в помещении — нет. Ошибка третья: ты ей улыбнулся. "Что здесь делает твоя мать? — спросила она и добавила: — Где Зоя?" Ошибка четвертая: ты ей улыбнулся. Акт III. Снова появляется твоя мать. Кладет руку тебе на плечо и посылает Софи убийственный взгляд. В комнате веет полярным холодом. Мать (поджав губы). Хорошо, что я догадалась зайти! Софи (холодно). Надеюсь, ненадолго. Мать (оскорбленно). Я спасла Феликса! Софи (еще холоднее). Так. и напишем на вашей могиле. Мать (показывая на видеотеку). Я спасла Зою! Это была твоя пятая ошибка. Акт IV. Софи замечает Зою на полке с кассетами, на высоте метр восемьдесят от пола. Акт V. Вымаран цензурой. (Намек: пьеса кончается очень плохо.) Вторник 4 мая, 7.00— "Приют Святого Луки" Профессор Шлокофф проснулся разбитым. Всю ночь он убегал от преследовавшего его Виржиля, переодетого гигантским бобром, и орды стариков, требовавших поцелуев. Не надо быть специалистом в психиатрии, чтобы догадаться, что означал этот сон, — профессор явно слетал с катушек. Вот уже долгие недели он с благородством капитана, не выпускающего из рук штурвала, несмотря на шторм, делал хорошую мину при плохой игре. Однако нынче утром он по некоторым косвенным признакам понял, что крушение неизбежно. Он едва не раздавил нос мадемуазель Фишер, уверенный, что жмет на кнопку будильника; он вымыл голову не шампунем, а кремом для эпиляции своей любовницы; он гавкнул в ответ на хриплое "С добрым утром!" Одетты Флонфлон: "Прочь с дороги, старая развалина!" Он, Жослен Гюстав Альдебер Шлокофф, третий носитель этого имени, известный профессор клинической гериатрии, выдающийся член Ротари-клуба в Барж-ле-Гонес, бессменный секретарь Академии чучельников-опоссумистов, прямой потомок племянника кузины молочного брата младшего конюха Карла Великого, чувствовал себя на грани срыва. И от этого ему было крайне паршиво. "Приют Святого Луки" — дело всей его жизни, его детище, его гордость — не устоит под натиском бури. Корабль дал течь, а штурвал сорвало ветром. Да и самого профессора, если уж продолжить метафору, все заметнее одолевали приступы морской болезни.