— Эй! — в шею Феликсу сунулся мокрый нос, он вздрогнул от неожиданности, мотнул головой. Голова запротестовала и отозвалась болью. — Пахнешь лучше, чем вчера, — резюмировала Катерина, — все еще отвратительно, но за ночь эта твоя туалетная вонь подвыветрилась. — они принюхалась еще раз. — Ммм, чувствую тонкую нотку похмелья и стойкий аромат наивной глупости. — У меня был стресс, — Феликс нашел в себе силы приподняться, ощупал голову, — я снимал его подручными средствами. Голова была на месте, хотя ощущалась вчерашним ведром. Полостью опустошенным, перевернутым ведром, по которому бьют половником — каждое движение отдавало гулким ударом в виски. Кошка мягко спрыгнула на кровать и с наслаждением развалилась на его (формально, на своей!) подушке, упакованной в наволочку с веселенькими мелкими цветочками. — Сразу видны взвешенные, разумные поступки взрослого умного мужчины, — комментировала Катерина, разглядывая на помятого стажера. — Да будет тебе известно, что стремление уходить от проблем в алкоголь в столь юном возрасте ведет к полной деградации! — Мне двадцать пять, — вялая попытка парировать улетела в молоко. Кошка то ли фыркнула, то ли чихнула: — Тем более! Двадцать пять лет! — она закатила сияющие в полумраке комнаты зеленые «фары». — Это у тебя в такой юности и пристрастие к алкоголю, и бородища за ночь отрастает, как у разбойника с большой дороги. А что же будет к пятидесяти, когда ты немного подрастешь? — Оооо, остановитесь, голова раскалывается, — простонал Феликс, на автомате ощупывая «разбойничью» бороду. Неизвестно, что за разбойники встречались на жизненному пути Катерины Ивановны. Судя по короткой щетине, которую Феликс обнаружил на щеках, преступники (безусловно, глубоко несчастные и обреченные на страдания), за сутки перед встречей с ведьмой тщательно брились. Чем заканчивались такие встречи, Феликс старался не думать. Отчего-то он был уверен, что разбойники имели в своем арсенале минимальный набор оружия и веревок, чтобы добровольно избавиться от мучений. В отличие от него. — Пожалуйста, можно мне… веревку? — умоляюще попросил он, падая лицом обратно на подушку, когда кошка начала новую серию поучений, — Не надо... Я все понял, был не прав. Только остановитесь. А то мне снова нужно будет подеградировать. Там же вчера что-то осталось? Он потер виски, припоминая — в ведре точно было еще на пару кружек. Сейчас они пришлись бы к месту. Вдохновленный этими мыслями, Феликс собрался и повернул голову в положение, более удобное для неспешного осмотра комнату. Увы! Ведро из комнаты бесследно исчезло. Видно было только камин, кресло, большой сундук, покрытый лоскутным одеяльцем. На стене — пучки сушеных трав на гвоздиках. В углу — метла. Ни вожделенного ведра, ни украшений на стенах, ни зеркала, чтобы любоваться своей неземной красотой и накладывать макияж, ни горы плюшевых зверей... За годы в общаге Феликс не раз бывал в гостях у одногруппниц и... чтобы в комнате не было шкафа для одежды!? Обстановка у Катерины была простая, почти спартанская. — Да, — ехидно протянула пушистая спартанка, обходя распластанное на кровати тело, — пирушка переехала в соседний замок, а пьяных карликов забыли, — она уселась напротив его лица, с наслаждением пользуясь бесподобной возможностью доминировать и унижать. — Нормальный у меня рост, — не понял Феликс, вытягивая ноги еще дальше за пределы кровати. — О, — обрадовалась Катенька, — слух в норме! А вот речь пока бессвязная. Так и запишем, пациент несёт ерунду. Впрочем, как всегда! — она сощурила свои ядовито-зеленые изумрудики до тонких щелочек и дернула хвостиком — Феликс реагировал вяло, ей не нравилось. — Надеюсь, вы мне снитесь, — честно признался стажер, — я проснусь и вас не будет. — Ну это уже хамство! Я тут его бужу не покладая лап, а он валяется сосиской! — возмутилась она. «Во вчерашних, кстати, носках валяюсь, — подумал Феликс и вспомнил, что надел их вчерашним утром, еще в Москве, — для кошачьего носа они, наверное, пахнут на весь дом». — Я ему и антипохмельного принесла и завтрак организовала! — кошка беспокойно перебрала лапками. — А он?! Фшшш! Где благодарность? Где вежливость?! Слова «антипохмельное» и «завтрак» оказали на Феликса ожидаемый магический эффект: нашлись силы сесть, потом — доползти до тумбочки, на которой стоял стакан с бледно-розовой прозрачной жидкостью, тарелка с жареной яичницей, густо посыпанной сыром и совершенно бесподобного вида бутерброд с ветчиной. Употребив жидкость, показавшуюся на вкус обыкновенной водой, Феликс сам не заметил, как проглотил еще теплую яичницу. Увлеченный питанием, он откусил за раз добрую половину бутерброда и замер. Раз. Гудение пропало. Два. Головная боль отступила. Три. Краски стали ярче, в комнате будто посветлело. — Эт-то фто? — спросил он, забыв, что во рту у него все еще изрядный бутербродный кусь. С удивлением посмотрел на оставшуюся половину у себя в руке, на пустую тарелку с лежащей поперек деревянной вилкой, на стакан с остатками бледно-розовой водички на дне. — Это фамильный рецептик Луизы, — ехидно осведомила Катерина. — Держит для особых алкоголических случаев. Понравилось? — Нет. То есть, не знаю. — Феликс дожевал откушенное, понял, что больше не хочет, и положил оставшийся бутерброд на тарелку. Прислушался к себе: в животе булькало, пальцы на ногах покалывало. — Странные ощущения, не уверен, что хочу повторить... Катерина! Не дуйтесь и... спасибо. — Я не дуюсь, — насупилась кошка и отвернулась в стену. — Дуетесь, — усмехнулся Феликс, — у вас хвостик, как метелка для пыли, он вас выдает. Она обернулась, рассматривая предателя — хвостик распушился еще пышнее. — Чертов хвост! Ладно, мы с тобой разберемся, — в голосе кошечки прозвучала угроза, хвост испугался и распушился еще больше. — Балбес, ты что делаешь?! Над лесом поднималась светлая полоса — небо и правда белело, а Феликс — опаздывал на защиту курсовой. Не впервые, конечно. Но что-то подсказывало — Луиза вряд ли поверит, что он не успел к рассвету из-за пробки на Тверской. Пока Катерина изучала выданную ей вампирским артефактом пятую конечность, он выудил из рюкзака свежие носки и запасную футболку. Возмущенный вопль застал Феликса в момент, когда он стягивал с себя вчерашнюю футболку. — Переодеваюсь, — растерянно сказал он. Катерина перевела взгляд с его груди на грязную футболку, снова на него, после — на мятую, но чистую одежду, которую он бросил рядом. Мягкая шерсть на загривке у кошечки поднялась дыбом, хвост распушился до неприличного размера. Катерина, похожая на гору слепленных между собой белых шариков, из сидячего положения подскочила на полметра в воздух, приземлилась на пол и вылетела из комнаты. Феликс пожал плечами, скомкал вчерашнюю одежду и уже почти запихал в карман рюкзака, когда заметил на руке пучок белых волосков. Вытащил обратно, осмотрел — сзади, около ворота, ткань была плотно покрыта тонкой мягкой шерсткой. Будто Катерина не присела к нему на шею с утра пораньше, а спала на нём всю ночь. «Надо её будет еще раз вычесать. — решил Феликс. — И лучше кормить. А то облысеет и превратится в сфинкса...» Вряд ли облысение может может положительно сказаться на характере ведьмы, с их-то заморочками по поводу волос! Уже на выходе из комнаты наскоро умытого и частично переодетого стажёра встретил домовой. Селиверст, за ночь окончательно вжившийся в положенную ему по преданиям и легендам роль покладистого домашнего духа, забрал остатки завтрака и проводил Феликса в мастерскую Луизы. — Вы эта, — шепнул он напоследок, — забирайте меня отседова, а то скоренько к ней новые ученицы приезжають. Ежели они как ента ваша шерстявая, — дух сказал и испугано обернулся, проверяя, нет ли поблизости той самой шерстявой, — ежели они даже в половину как она будут... Я токмо огородик прополол, только грабельки в сарае разложил, она как погнала на кухню. Шипит, яйца я, вишь ли, жарю не так, как она пожелала, ветчину режу — тоже всё не по ней... Феликс понимающе вздохнул. Катерина Ивановна даже во внезапном приступе заботы оказалась устрашающе... катеринистой! — Бедный Селиверст, — пожалел Феликс угнетенного духа, — держись. Как смогу, дам знать Зинаиде. Дух нервно дернул белую бороденку и препечальнейше отправился на «огородик» — ничем не огороженные ряды аккуратных грядок, начинающихся за домом и заканчивающихся... где именно — непонятно, потому как они плотно заполнили длинную просеку «отсюда и до заката», то есть, до края леса, скрытого сейчас в утреннем тумане. Мастерская Луизы представляла из себя просторную площадку на заднем дворе, закрытую от дождя симпатичной черепичной крышей. Одним краем крыша упиралась в стену ведьминого дома, другим опиралась на пару толстых витых столбов, похожих на египетские колонны, украшенные перевитыми в спираль змеями. Мотив с извивающимися рептилиями показался Феликсу знакомым. Он видел похожий декор полгода назад, во время своей первой командировки на Урал. Тогда по пути следования поезда «Москва-Челябинск» в причудливые переплетения змеек и ящерок складывались камень и железо, вокзалы и фонарные столбы, мосты и перроны. Колонны у Луизы в мастерской, при внешнем сходстве, оказались плотно перевитыми стволами гибких лиан. Пользуясь отсутствием ведьмы, Феликс внимательно их осмотрел, потрогал, подергал и даже поковырял ногтем. Толстая кора оказалась неожиданно податливой и обнажила нежную желтую сердцевину — растения оказались живыми! Они уходили под крышу и стелились под ней, образуя плотное плетение под потолком. По зиме неизвестная Феликсу лоза стояла без листьев, но весной, когда потеплеет, под потолком должна приятно шуметь густая зелень. О том, что искусный мастер магического растениеводства может вырастить, при желании, даже целый дом, Феликс читал в одном учебнике. Но живой пример видел впервые. Луизы все не было. Феликс прогулялся вдоль длинного стола, оборудованного лавками по обеим сторонам. За таким столом можно было разместить средних размеров деревенскую свадьбу. «Или толпу мелких ведьм, — вспомнил Феликс слова Селиверста, — если их здесь будет даже вполовину меньше, чем мест на лавке, плохи его дела». У стены дома стояла печь-очаг, сложенная из разномастных булыжников, скрепленных между собой закаменевшей от жара и времени красной глиной. Рядом — пара плетеных ротанговых кресел с уютными подушечками на сиденьях. Подушечки были бархатные, расшитые золотом, кресла — самые обыкновенные, какие ставят в ресторанах на летних верандах. По бокам от потухшего очага, вдоль стены, стояли бочки, накрытые плотными деревянными крышками. Издали бочки выглядели вполне буднично и только вблизи оказалось, что они врощены в землю — из мелкой травки торчали те же упругие лианы. Они обхватывали крепкие деревянные бока бочек и обвивали их в местах, где обыкновенная конструкция предполагала металлические кольца. «Металл убивает магию», — Феликс погладил деревянные бока, вспоминая, один из ключевых принципов, который, впрочем, повсеместно нарушался. Ведьмы и колдуны так и не смогли толком ему объяснить, почему некоторые из них носят зачарованные кинжалы и металлические амулеты, а другие ходят в одежде на костяных пуговицах и едят деревянными приборами, полностью исключая металл из своего обихода. Бочек было двенадцать — шесть справа от очага, шесть — слева. Над ними, на стене, висели, ощетинившись метелками вниз, сотни ведьмовских летательных мётел. Они закрывали стену почти полностью. Только над самым очагом расходились в стороны, открывая бронзовый массивный барельеф — двухметровый овальный медальон с женской головой в центре. Портрет, украшенный лентами и цветами, был немногим меньше стоящих на земле бочек. Было темновато, да и металл от времени покрылся темной патиной, но профиль легко узнавался — прямой нос, красивые губы, длинные волосы, скрученные в плотные жгуты и уложенные в высокую прическу. Внизу медальона выступала завитушка, очень похожая на морскую волну. Она нависала над очагом и оттого чуть подкоптилась. В слабом свете начинающегося дня Феликс с трудом разобрал выпуклую надпись на ней — «1907». Он еще побродил по помещению, если таковым можно было назвать пространство с единственной сплошной стеной, хотел потрогать мётлы у крайней бочки, но пара из них сорвались с креплений и с сухим треском упали на землю. Феликс сперва хотел вернуть их обратно, но решил не рисковать возможностью прижизненно защитить курсовую. Мало ли, вдруг это новый метляной вид, который не требует магии для активации и потащит его самоубиваться над лесом без суда и следствия? Чтобы не провоцировать вероятного противника, Феликс сел в плетеное кресло с твердым намерением больше ничего не трогать и смиренно ждать хозяйку загадочного заведения, отмеченного на маг. карте как «Мётлы и метёлки». Сидеть оказалось неудобно. Феликс закинул ногу на ногу. Подумал, что выглядит развязно, сел ровно. Новая поза показалась ему излишне напряженной. Он попробовал расслабиться, откинулся на спинку, посмотрел на плетеный потолок. Оттуда высунулась крошечная серая птичка, возмущенно обчирикала стажера и улетела по своим птичьим делам. Феликс вздохнул и снова закинул ногу на ногу. «Нормально выгляжу, — оценил он и счел позу, в конце концов, уместной, — она тоже вряд ли у меня зачетку попросит и отправит за мелом в деканат». Система магического образования, с которой ему уже приходилось сталкиваться, отличалась бо́льшим демократизмом, чем порядки в родном МГУ. От долгого ерзания тонкая подушечка, лежавшая в кресле, съехала на бок. А вместе с ней и вероятная причина неудобств — курсовая Феликса, ставшая жертвой беспокойной филейной части собственного создателя. Феликс вскочил. «И как я её не заметил?!» Хлипкая книжечка курсовой, прошитая хлопковым шнурочком, полетела на землю. Поверх плавно опустилась маленькая чёрно-белая фотография с красиво обрезанным фигурным краем. Феликс подобрал курсовую, попытался разгладить листы, исписанные кривыми латинскими строчками, когда не вышло — прокатал о край деревянного стола. Общая измятость понизилась, но в торце грубо обработанной столешницы оказалась остренькая щепочка, о которую неудачно зацепился краешек первой страницы. Феликс это заметил не сразу — только когда курсовая противно хрустнула, теряя смятый в гармошку титульный лист и вырванный с мясом клок с одного уголка. Сам не ожидая от себя такого, Феликс прошипел что-то из свежеуслышаных от Катерины Ивановны ругательств — курсовая работа у магов имела традиционную форму и строгие правила оформления: писалась на латыни перьевой ручкой и чернилами. Сам текст он набрал на ноутбуке за пару недель, а вот писанием и переписыванием чистового экземпляра занимался весь ноябрь и половину декабря!