Это такая зверюга, мне до колена, мама рассказывала. Живут при гаремах, милые, пушистые и обаятельные, но если кто-то чужой туда пролезает… Полетят клочки по закоулочкам. Соседи искренне призадумались. Кажется, скоро придет конец дедушкиному произволу. А пока не пришел… Дед Шесь оказался старичком лет семидесяти или даже больше. Сухонький, с волосами, которые стояли вокруг головы, словно одуванчиковый пух, весь морщинистый, но глаза смотрят бодро и весело. Да и мысли… Вот не надо при мне думать, как меня бы хорошо за… попу хватать! Козел! Старый! Ирека он за задницу схватить и потискать не хотел, так что расследователь и вел допрос. И быстро вытянул из деда, как тот, одержимый бессонницей, вышел из дома ночью подышать свежим воздухом и заметил подозрительное шевеление в районе забора. Как тут было не подойти? Не посмотреть? Как оказалось, из потайного хода вылезали три женщины и мужчина. Женщины… одна черненькая, такая… ух-х-х! Вторая – сопля, но одета роскошно… по описанию несложно было узнать виконтессу. Третья – служанка. Мужчина… Я видела его глазами деда, но вот как показать другим? Темный его знает, надо бы посоветоваться с Ветаной. Служанка вела ту, что побогаче одета, за руку. Они вместе ушли во-он в ту сторону… Я вздохнула. Ну что тут еще выудишь? А мне надо было возвращаться обратно, в суд. * * * Судья Райдел встретил меня с нетерпением. – Как дела, Шайна? Что-то удалось узнать? Я развела руками. Что тут узнаешь? Вроде как была девушка, ушла с этой самой госпожой Шараэль, а уж что с ней дальше стало… Мой дар бесполезен там, где некого спросить. Тут могут помочь только крепкие ноги. И бегать, бегать, бегать… Кажется, судья был искренне огорчен. Но что тут поделать? Все зависимое от меня я сделала, а уж кто способен, пусть больше сделает. – Я бы к некроманту посоветовала обратиться, – решилась я. – Родителям такого не скажешь, но хоть точно узнают, жива ли еще дочь. – Я скажу, – кивнул судья. – Правильно ты подумала, все верно… Я пожала плечами. Что я смогла, я сделала, и выбросила эту историю из головы. Меня это больше не касается… наверное. * * * На следующий день мы вышли из дома вместе с Ветаной. Я сильно удивилась, когда поняла, что герцогиня предпочитает ходить по городу пешком. – А разве у вас кареты нет? – Есть. – Вета пожала плечами. – Но мне нравится гулять по Алетару. А уж как это нравится алетарцам! Нельзя сказать, что они наглели, но раз шесть к ней подходили взрослые люди, совершенно незнакомые герцогине, и за прогулку она осмотрела больше десяти детей. Оно и понятно: про себя можешь забыть, а про ребенка – никогда. Повезло Ветане, что у нее такой защитник, как герцог, не дает иным людям берега потерять. Кого-то Ветана вылечила прямо при мне. Я наблюдала с интересом… это так красиво выглядит! Золотистые искры вокруг тонких пальцев, золотистые искры, которые окружают больного, впитываются внутрь, где-то их больше, где-то меньше, но все равно это завораживающе красиво. И лицо у нее становится такое… Словно посланец Светлого на землю спустился. Подозреваю, что меня, когда я призываю свою силу, может испугаться даже Темный. Я хорошо помню ощущение ледяного кристалла. Там нет добра или зла, нет света или тьмы. Есть только голая рациональность. Только разум… и это страшно. Но Ветана не может жить без своей силы, а я – без своей. Об этом я и сказала, но Вета от души рассмеялась. – Шани, я ведь перегорала. – Как? – Так получилось, выплеснулась до донышка. Если маг жизни сцепится с магом жизни… наш дар выгорает до донышка, если прикончить с его помощью человека. Я убила того мага. – Н-но… ты же маг? – Да. Кровь оказалась сильнее. Когда я забеременела, я снова ощутила в себе Дар. Мой сын зажег его для меня… я очень скучаю без Рене. – Если я смогу справиться с безумием, он скоро приедет, – я выразилась чуточку коряво, но Вета меня поняла. – Да, Шани. Я очень на это надеюсь. – Я тоже надеюсь, что смогу помочь. – Я поежилась. Страшновато оказаться чьей-то последней надеждой. Вета фыркнула. – Не последней. Но – надеждой, это верно. – Я надеюсь, маги жизни мысли читать не могут? – Не-а. Но у тебя все на личике написано. Тут и магом разума быть не надо, чтобы понять… Шани, учись держать лицо. Я вздохнула. Ветане легко говорить – она аристократка, ее с детства дрессировали. А меня? Перед кем мне в лесу лицо держать было – перед птицами? Или перед ежами? Вот они бы оценили… – Маги живут намного дольше обычных людей. Так что лет десять у тебя точно есть, научишься. Десять лет? Ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы! * * * Лечебница для душевнобольных. Страшное место. Отвратительное… Чем-то напоминает лечебницу для бедных, очень похожее здание, но там нет такой ауры безнадежности. Такой тоски, такой боли… Те, кто там… их можно либо вылечить, либо похоронить и оплакать. Те, кто здесь… С ними ничего сделать нельзя. А ведь у них есть родные, близкие, кому-то эти люди дороги, кому-то нужны, они чьи-то любимые, иначе бы их не привели сюда. Я помню, в деревне была сумасшедшая бабка, мать плотника. Так он ее не выгонял, заботился, поселил в пристройке… она при нем спокойно дожила свою жизнь. Правда, чего это стоило его семье? Но я знала и другие истории. Про юродивую, которая замерзла в лесу, про дурачка, который утонул в реке… и я знала, почему так. Безумие – неизлечимо. А раз так… проще сразу разорвать все цепи, чем тянуть этот кошмар день за днем, год за годом, и так может быть до конца дней своих… – Милые дамы, здравствуйте, рад вас видеть! И сам человек, и его радость были просто неуместны в этом облаке человеческого горя. Высокий, темноволосый и темноглазый, молодой, с обаятельной улыбкой, он так и располагал к себе. Но мне было неприятно. Как здесь можно вообще улыбаться? Сколько людей приходит сюда со своей болью? Сколько остаются в своих кошмарах, в своей безнадежности? А он улыбается… Ветана улыбнулась ему в ответ, правда достаточно неискренне. У нее тоже улыбка в этом месте не получалась.