Нас всего лишь меньше десятка, впереди ветер, сзади и впереди проблемы. По бокам Колбаски суммы с монетами. Впереди война. А знаете, я улыбался. Улыбался не для показухи. Дескать, смотрите, плебеи, как дворяне реагируют на опасность. Вам, наверное, не понять. Вам не понять, что такое вольный ветер в лицо. Не понять, как просто стать сукой, что сама себя никогда не простит… Всё просто. Дорога. Пыль от копыт. Мои ищут опасность. Наивные, смерть – это бегство от проблем… Я улыбаюсь. Но я вас умоляю, не смотрите в глубь моей улыбки. Вам это не понравится… Город мы покинули на удивление спокойно. Я в последнее время от судьбы не ожидаю ничего, кроме пинка. А с чего тут такая щедрость?! Мелкие события не в счёт. Ну подумаешь, хлестнули нагайкой какого-то засранца, что перебежал путь нашей кавалькаде. В пути мы останавливались в мелких деревушках. Мои парни вербовали бойцов. Выходило не ахти, хрен кто к нам присоединился. Впрочем, мы не отчаивались, любая столица всегда даёт зарасти жирком… Ехали мы медленно. Осознанно не говорю слово «не спеша». «Поспешай медленно» – только с годами понимаешь второй смысл этой фразы. Поясню недоумкам. Дома война. На западе война. Добровольцев искать непросто. Приехать в долину без пополнения это просто пускать кредитные деньги на ветер. Нужны люди, пусть посредственные, но настолько безбашенные, чтобы ехать непонятно куда за счастливой долей. Только не говорите мне, что таких людей мало! Их не то чтобы много, но они есть. Думаете, по российской реальности мало безбашенных? Это ваш сосед, друг, одноклассник, знакомый. Все мы так или иначе слышали истории, как наш знакомый подряжался на вахту с непонятными условиями. Поверьте, вахта и война мало чем отличаются, ведь в основе надежда, что другие умрут, а тебя это не коснётся… Так мы и ехали по тракту. Деревня, час-полтора перерыва на спаивание и вербовку местных, и снова в путь. Так прошло примерно три дня. Почему примерно? Да элементарно, я устал бухать и стал путать дни… Где-то на четвёртый-пятый день, точнее не скажу, нас ждал сюрприз… Очередная мелкая деревушка. Утро. Туман. Цокот подков по редким камням на дороге. Я косился на заспанных стражников у въезда в деревню. Смех, а не стражники. Ограды у деревни нет. Въезд в деревню чисто демонстративный. Стоит мелкий шибзик, опираясь на копье, и спит. Монумент бесстрашия и самопожертвования воина… Понятно, что такого нам не надо. Нам он нафиг не нужен. Поэтому проехали мимо. Будить не стали. Солдат спит, а служба идёт… Ближайшая таверна, как обычно, оказалась в центре деревушки. И какого, спрашивается, я вчера с перепоя гнал своих ночью в дорогу. Выспались бы как люди, а не как собаки в сёдлах. Ночь в седле, поверьте, это то ещё удовольствие. У меня челюсть чуть не вывихивается от зевков. А как я начинаю вспоминать свои вчерашние слова, так самому противно становится. Нас много, мы сила, мы опаздываем, в путь. Какой я пьяный дебил… Признаться, выдвинуться в путь вчера вечером мне не казалось такой бредовой идей. Мы проехали всего ничего, а уже почти семнадцать золотых угробили на пьянство. Ну ладно, не пьянство, а на вербовку, но то лишь слова, а монеты счёт любят. В общем, я попал в жернова между своей жабой и рассудком. Рассудок в этой битве проиграл. Поэтому я, зевая, вваливался в таверну. – Эй, ты! Неси жрать и пить! – проорал я, неся на плече мелкое говно. Я это про Гумуса, если что. – Поимей тебя кобыла, трактирщик! Хватит спать! Гнида постельная! Появившийся мальчишка вместо приветствия отхватил затрещину от Могра для ускорения мыслительных процессов. Таверна нехотя просыпалась. Кто-то за перегородкой кухни стал ворочать сковородками и кастрюлями. Мои вповалку подрёмывали за столами. Я как мог держался, чтобы не уронить марку. – Эй там! Несите жрать и пить! – орал Ивар. Совсем одичал парень, как его выперли из гвардии пехотного полка. Скотина! Только одна эта зараза выпивает десятую часть выпивки в одно жало, а нас уже ни фига не десять. Нас примерно семнадцать. Я, конечно, могу прибедняться, говорить, что вербовка хреновая, но она же есть. В общем, к нам присоединилось примерно восемь-девять мяса. Почему «примерно» и почему «мяса»? Всё просто. «Примерно» – это потому что мне лень их считать в этом пьяном угаре. Почему «мяса»? Так это потому что половина в первом же бою полягут. Контингент из деревенских парней, мечтающих о лучшей доле, но пока ничего из себя не представляют. Как ни странно, но именно из деревенских самые лучшие вербовщики. Он вербуют такое же «мясо» на один раз. Взгляд, полный уверенности в завтрашнем дне. Речи простые и понятные для местных: «Кем я был вчера?! Салага ты! Я был такой же! Я дерьмо лопатой мешал! А сегодня я дружинник! Вертайся со мной! Я не обижу! Будешь воином! Зуб даю! Что я вчера имел?! Подзатыльник от старосты! А сегодня я сам кому хочу подзатыльник отвешу! С нами барон и правда!» Старшинство над ними взял Умак. Ума в нем немного, несмотря на то, что его имя созвучно «уму». Старшинство он взял по праву сильного. Признаться, у меня самого сфинктеры сжимаются при взгляде на него. Это что надо жрать и в каком количестве, чтобы таким вырасти?! Тут, в среднем, местные около ста сорока сантиметров. Потому я невольно среди них великан. Но! Умак меня переплюнул. Эта скотина примерно около ста девяносто. Да и хрен с ним, я на Земле видал и повыше. Дело в другом. Умак не только гигант по местным меркам, но и силы немереной. Конечно, если сойдутся Ивар и Умак, то вариантов нет, дылда умрёт. Но каков потенциал! Хотя, с учётом мозга Умака, то он никогда не перерастёт десятника – слишком тупой. Тупой, добродушный, исполнительный парень, которого не стоит задевать. О чём это я? Ах да! Вспомнил. Сидим мы, частично лежим на столах – и тут такое. Откуда это взялось?! По лестнице со второго этажа спускалась это! Белое платье. Низкий вырез лифа. Пышная юбка платья. Ткань лоснится, как… А хрен знает. Я не знаток тканей. Красиво и всё на этом. Волосы чуть развеваются. Розоватый оттенок волос до середины спины. Ножка вышагивает по ступенькам в туфельках на высоком каблуке… В первую очередь я поперхнулся элем. Во вторую очередь я охренел. В третью очередь я набрал воздуха в лёгкие, чтобы проматериться, но не нашёл слов. Алёна, твою мать! Какого хрена ты тут забыла?! Это чудо, спустившееся на нашу грешную землю, слишком зазналось. Ну кому это надо было так вальяжно вышагивать по лестнице. В итоге споткнулась. Почти что упала, зацепившись каблуком за платье. Не упала только потому, что Ивар был на взводе. Этот… В общем, боевая единица показал себя с лучшей стороны. Поймал дуру, опустил на пол. Хотел, наверное, что-то пафосное сказать в духе рыцарства… За что и получил по лицу. Он охренел! К моей бабе шары подкатывать! И мне так пофиг, что она не моя! И всё пофиг! Всё просто! Он офигел! Ивар успел поймать Алёну на руки. Успел поставить её на пол. И получил. И кто бы мне объяснил, на хрена я так сделал… – Не трогай её! – услышал я свой косой от пьянства язык. Поздно уже извиняться. Всё просто. Кто кого продавит волей. Честно, с Иваром мне не тягаться. Он слишком быстрый. Слишком опытный на железе. А вот если не честно, то есть масса вариантов. От того, чтобы толпой замесить, и до грязного оружия вроде кистеня… Признаться, я в доли секунды продумал все варианты. Я накосячил, но отступать хуже смерти. Отступлю, и будет хуже. Подорву свой и так невеликий авторитет недо-барона… Примерно эти мысли промелькнули за долю секунды. А потом меня накрыло окончательно. Если спрашивают: «Какой самый страшный наркотик?» Ответ всегда один. Смесь адреналина и норадреналина самый страшный наркотик. Кто не испытывал этого, то дай бог, чтобы и не испытывали. Раз и всё. Начинаешь мыслить картинками. Ещё хуже, если начинаешь видеть квадрат тридцать на тридцать сантиметров, где всё остальное серая хмарь. Теряешь навык говорить. Ты не сможешь улыбнуться даже спустя пять минут после того, как тебя отпустит. Именно поэтому у тебя с годами выработается привычка постоянно улыбаться, словно в противоречие своей второй натуре… Я не видел себя со стороны, но могу предполагать, как я выглядел. Я улыбался. Эгей! Думаешь, поймал меня на противоречии?! Сорвало башню – нет улыбкам?! Так-то ты прав, признаю. Но есть нюанс. Не всё считается за улыбку. Просто растянуть мышцы на лице – это не улыбка. Главное всегда глаза… Я смеялся. Смеялся до одури. До того, что согнулся, подставляя лицо под пинок Ивара. Меня разнесло. Одурь прошедших дней вылезла из меня. Нельзя вечно бояться. Загони последнюю шавку в угол, и она тоже начнёт огрызаться. Я смеялся, потому что хотелось. Я смеялся, потому что это парадокс. Я смеялся, потому что это нелепо. Нелепо из-за секундного порыва к девице, которая тебе на фиг не нужна и несёт одни проблемы, ссориться с хорошим бойцом, на которого у тебя планы. Несколько секунд тревожного затишья, и парни за столами поддержали мой невольный истерических смех. Бабам не понять тонкую грань между ранимостью и грубостью поступков противоположного пола. Для них мы дебилы, которые иногда могут быть полезны. Зайка, мы все сдохнем от инсульта или инфаркта не потому, что у нас генетика хреновая, или потому что пьём. Всё проще, мы молчим о том, что нас тревожит. Мы подыхаем гроздьями, когда умирают наши друзья, наши последние собеседники, с которыми мы иногда, скрипя зубами под водку, делимся тем, что в границах понятий. В общем, я смеялся. А как ещё можно выразить парадокс сознания и чувств. Ивар, потирая лицо, смотрел на меня зверем, но после не выдержал и сам засмеялся. – Знакомься, Ивар… – ржу. – Это Алёна… – ржу. – С ней я хотел тебя познакомить дней десять назад… Алёна не знала, как реагировать на наши телодвижения. Стояла, смотрела в пол, стеснялась. Зараза такая! Ни в жизнь не поверю, что наша встреча случайна! – Ну ладно! – пресёк я лишние смешки. Собрался. Ожесточился. – Какого хрена ты тут забыла?! Наверное, Алёна не ожидала такого вопроса. Наверное, в её мечтах она стояла тут такая вся распрекрасная. Я, осознав свой косяк, неважно какой, падаю у её ног и пою ей романсы. Блин, куда ты, дура, влезла! На хрена сбежала от жениха?! На хрена обломала себе сытую и довольную жизнь?! Дура! Примерно это я хотел ей сказать, но промолчал. Да, мелкая. Да, малолетка. Но, видимо, есть что-то в женщинах, чему их не учат, но что есть на инстинктивном уровне. Я высказался и молчу. Я всё сказал. Сказал. И потонул в её глазах… – Я… Я… – что-то мямлила она. Это мне придало сил. Я же ей добра желаю, так что не обесудьте. Я опять улыбнулся. Заткнись, скотина! Я сам знаю, как погано выгляжу, когда улыбаюсь. Смотрели друг на друга. Мне говорили, какие у меня зрачки, когда меня накрывает… Говорили, что они как игольное ушко. Я им верю. Мне непонятно другое. Как при таких зрачках можно видеть что-то большее, чем просто движение. Личный опыт и наблюдения со стороны вступают в противоречие. – Ну здравствуй, мелкая… – сломав лёд, сказал я, обнимая Алёну. – Всё-таки ты дура… Хрен знает, как там было бы дальше. Наверное, я обматерил бы Алёну. Смешал бы с дерьмом. Но всё пошло не по моему сценарию. Алёна расплакалась у меня на плече. Блин. Ну и на фиг мне такое счастье?! Я не сразу унял её истерику. Блин, а я про что говорил?! Я оказался ещё и виноват, что у неё истерика! Чё-то она попутала! Получила пощёчину и заткнулась. – Ты чего сбежала-то? – спросил я. – У тебя вроде всё было хорошо. – Они меня замуж решили отдать, – огорошила меня новостью Алёна. – Как рабыню продали какому-то старому торговцу в жёны. А ему уже сорок два. Он страшный… – зачастила она словами. – Эй! Потише тарахти! С замужеством понятно… Хороший вариант тут устроиться. Что ты возмущаешься. Ты охренела?! Думаешь, мне сколько лет?! Я тоже старик?! – сам от себя не ожидал, что я так раскудахтаюсь. – Ты свой… Не чужой… На цепь не посадишь… Я вот думала, ты меня поймёшь… – начала неожиданно для меня всхлипывать Алёна. – А ты такой же, как они… Алёна расплакалась, а я начал тупить. Никогда не любил слез. Меня чужие слезы вводят в ступор. Скомканно, как-то осторожно обнял её. Прижал к себе. На Земле она была бы мне никем, да и я для неё. А тут всё иначе. Не случайно на чужбине люди тянутся к землякам. Общность языка, культуры, правил поведения и ностальгия по Родине. Никому я тебя не отдам. Не позволю тебя обижать. – Ладно, успокойся. Никому я тебя не отдам. Я, конечно, не сахар, но что-нибудь придумаю. Одно условие! Слушаться меня будешь во всем! Никакой самодеятельности! Ты здешний мир знаешь ещё хуже меня. Я этот мир, считай, что сам не знаю… Замуж тебя насильно не отдам. В общем, время покажет, куда тебя пристроить. Чужие мы тут для всех. Считай, что тут мы родня… – шептал я по-русски, чтобы никто не понял. – Я знала, что ты меня поймёшь, – утирая слезы, улыбалась Алёна. Вот коза! Развела меня на мякине. Цирк со слезами устроила, чтобы меня разжалобить! – Ладно. Забудем. Лучше подумаем, кем ты для местных будешь в моем окружении. – Сестра. Дочь, – ехидно предложила Алёна. – Забей. Не самые лучшие варианты, – взвесив её предложения, ответил я. – Ты не представляешь, как вести себя на публике. Местные девицы не так вольготно ведут себя. Быстро спалимся. Лучше и не начинать… А я что?! Так старо выгляжу? А если я начну пьяным к тебе приставать?! К дочери или сестре?! Как на это отреагируют?! – А ты можешь, папочка?! – с наигранным удивлением спросила Алёна. – Давай завязывай с приколами. Ты не представляешь, на что я способен… Сам себе временами удивляюсь… Так что особо развязно со мной не веди… А то проснёшься однажды без трусов… – Хорошо, папочка. Я твоя послушная дочь, – не разрывая объятий, томным голосом воркует Алёна на русском. – Алёна, я серьёзно. Для тебя это шутки и практика отточить на мне свои коготки… А для меня это серьёзно, – старательно подбирал я слова. Старался, чтобы до неё дошло и её саму не напугать. – Напьюсь…Что-то в мозгу переклинит – и прощай, детство. Возьму силой в полной уверенности, что ты сама этого хочешь… Поздно будет орать, что ты так шутила. Пьяный мужик в такие моменты думает не головой. Милиции тут нет. Некому на меня жаловаться. Поосторожнее со словами. Поняла?! – Поняла, – сказала Алёна, кивнула мне головой и, разрывая объятия, отстранилась на полметра от меня. – А ты вправду можешь меня изнасиловать? С учётом того, что ей пришлось пережить, ответить правду – это напугать её. Не говорить правду, потом будут проблемы с её поведением. – Могу, если доводить начнёшь… Бегать по дому в нижнем белье. Кокетничать со мной. Вести себя фривольно. Ну и всё в том же духе. Или ты думаешь, что я слишком старый для этого? Или у меня не встанет, если меня доводить? А?!