– Судя по твоим словам, так оно и есть, но не исключено, что ты просто говоришь то, что я ожидаю услышать. Впрочем, скажу тебе кое-что удивительное: возможно, ты чуть-чуть изменился, вот только мир остался прежним. – Ты о чем? – Ты считаешь меня достаточно порядочным, и это радует. Но, чтобы стать частью моей команды, ты должен доказать, что у тебя нет ангельских крыльев, которые мешают тебе опуститься на землю. Ты ведь понимаешь, что на таком месте не удержишься, если не научишься закрывать глаза на некоторые вещи? Так что, надеюсь, ты готов принимать систему, придуманную и отлаженную до тебя? Готов к тому, что кого-то мы арестуем, а кого-то придется отпустить? И к тому, что кто-то будет по-прежнему получать коричневые конверты. Зарплата у полицейских невелика, а если у них отнять еще и все преимущества, глупо ожидать от них прежнего рвения. К тому же лучше выиграть несколько маленьких битв, чем постоянно проигрывать большие. Согласен? Дуфф пристально вглядывался в этого бородатого мужчину перед ним, словно желая убедиться, что перед ним действительно Малькольм. – Хочешь сказать, что Гекату мы не тронем, но зато возьмем всех его более мелких конкурентов? – Дорогой мой Дуфф, я реалист. Кому нужен комиссар полиции, который не знаком с принципами выживания в этом мире? Мы, Дуфф, очистим этот город, и получится это у нас намного лучше, чем у наших предшественников, но бесплатно работать мы не станем. – Хочешь сказать, что согласен брать взятки? – Я, как и ты, хочу принести людям добро. Однако Рим построили не за один день. Ты воин, Дуфф, но со своими воевать не стоит. Попробуй ослабить поводья, и жить станет легче. Согласен? – Ты согласен брать взятки у Гекаты и не станешь бороться против него? – Дуфф, Гекату нам все равно не победить. Время еще не пришло. Однако сейчас мы могли бы неплохо подоить его, а деньги эти пустить на борьбу с другими видами преступности – их в городе хватает. Дуфф лишь сейчас почувствовал бесконечную усталость. И странное облегчение. Борьба закончилась, теперь можно сдаться и отдохнуть. Вместе с Мередит. Он покачал головой: – Нет, Малькольм, на это я пойти не могу. Ты всегда казался мне другим, но сейчас я потерял последнюю надежду. – Хочешь сказать, что знаешь кого-то лучше меня? Может, считаешь, что ты и сам лучше? – Я – нет, но даже среди моряков встречаются те, кто лучше и тебя, и меня. Я ухожу, так что решай быстрее, позволишь ли мне покинуть эту комнату или пристрелишь. – Ты теперь знаешь, где я прячусь, поэтому я не могу тебя отпустить. Если только ты поклянешься меня не выдавать. – Один беглый преступник дает клятву другому? Такая клятва недорого стоит, Малькольм, но я даже клясться не стану. И сделай милость – стреляй в голову, меня семья ждет. Дуфф поднялся. Малькольм тоже встал и, положив обе руки Дуффу на плечи, усадил того обратно на стул. – Ты задал мне несколько вопросов, Дуфф. А по вопросам понять можно намного больше, чем по ответам. Я врал тебе, а твои вопросы были верными. До настоящего момента я был не уверен в искренности твоего праведного гнева, но сейчас ты согласился пожертвовать жизнью ради города и отверг всякую возможность подкупить тебя. Дуфф моргнул. Тело налилось тяжестью. – В этой комнате нас трое, – продолжал Малькольм, – и каждый из нас готов пожертвовать всем, что у него имеется, ради дела, начатого Дунканом. – Малькольм водрузил на нос очки. – Возможно, мы не лучше других и готовы на это лишь потому, что многое потеряли и пожертвовать всем остальным нам ничего не стоит. Однако мы, по крайней мере, не упиваемся собственным моральным превосходством – мы хотим бороться за правое дело, пусть даже наше желание продиктовано не только стремлением к справедливости, но и… – Малькольм пожал плечами, – жаждой мести, стыдом отступника, нравственным порывом и страхом попасть в ад. Самое главное сейчас – это желание. Простых путей к справедливости у нас нет, поэтому придется пройти самым сложным. – Ты сказал – нас трое, – проговорил Дуфф. – Ты, я и… – И Флинс, – закончил за него Дуфф. – Как же тебе это удалось, а, парень? – Отец столкнул меня с моста, – послышалось у него из-за спины, – он научил меня тому, чему так и не смог научить Макбета, – плавать. Малькольм вздохнул, но улыбнулся, и Дуфф, к собственному удивлению, заметил, что тоже улыбается. И что из горла рвется всхлип, но причиной тому не слезы, а смех. Следом за ним засмеялся Малькольм, а потом и Флинс. Смех войны. – Э-э? Они повернулись и, увидев замершего в дверях старого Алфи с газетой в руках, засмеялись еще громче. Глава 31 Стоя возле окна, Ленокс вертел в руках гранату. Эх, Ангус, Ангус. Ленокс еще никому не рассказывал о встрече на фабрике «Эстекс». Почему – он и сам не знал. Знал лишь, что за весь день ничего не сделал. Как и вчера. И позавчера. Каждый раз, садясь читать отчет, он никак не мог сосредоточиться. Буквы расползались в стороны, складываясь в совершенно иные слова. «Указание» превращалось в «наказание», а «допрос» – в «донос». Он снимал телефонную трубку, но она оказывалась такой тяжелой, что Ленокс возвращал ее на место. Он развернул газету. Там писали, что старый добрый Циммерман тоже выдвинул свою кандидатуру на пост бургомистра. Хотя Циммерман и пользовался всеобщим уважением, он не обладал ни убедительностью, ни обаянием и для Тортелла никакой опасности не представлял. Ленокс начал было читать статью о росте наркооборота. В ней говорилось, что, если верить ООН, торговля наркотиками стала второй крупнейшей отраслью торговли после продажи оружия, но дальше Ленокс не дочитал. Он понял, что просто смотрит на слова, не вдумываясь в их смысл. Прошло уже восемь дней с того момента, как Дуфф улизнул от них в Капитоле. Вызвав Ленокса с Сейтоном на ковер, Макбет буквально кипел от ярости. Брызжа слюной, он распекал их за то, что теперь в глазах столичной полиции он выглядит полным идиотом. А ведь если бы Ленокс с Сейтоном поймали Дуффа здесь, в городе, этой глупой ситуации можно было избежать. И, тем не менее, вспоминая, что Дуфф по-прежнему на свободе, Ленокс испытывал какое-то удивительное облегчение. За окном было довольно пасмурно, однако глаза у него слезились. Видимо, сегодня ему понадобится не одна доза. Просто чтобы пережить его, сегодняшний день. А завтра все наладится. – Это и правда ручная граната или обычная пепельница? Ленокс повернулся. Макбет стоял на пороге, чуть нагнувшись вперед и вытянув руки вдоль туловища, словно в лицо ему дул сильный ветер. Голову он тоже наклонил и смотрел на Ленокса снизу вверх. – Во время Первой мировой она угодила моему деду прямо в голову. – Вранье! – ухмыльнулся Макбет. Он вошел в кабинет и прикрыл за собой дверь. – Это немецкая «Стилханд-24», а их начали выпускать только в 1924-м. Значит, у тебя не граната, а обычная пепельница. – Едва ли дед стал бы… Макбет взял у Ленокса гранату, ухватился за чеку и потянул ее на себя. – Нет! Макбет удивленно посмотрел на испуганного начальника Отдела по борьбе с коррупцией. – Она взорвется! – сказал тот. – Это твой дед сказал? – Макбет положил гранату на стол. – Да уж, это будет очень некстати. О чем задумался, старший инспектор? – О взятках, – ответил Ленокс, убирая гранату в ящик стола, – и о борьбе с ними. Макбет взял стул и поставил его посреди кабинета. – А скажи-ка, Ленокс, что такое взяточничество? Если убежденный революционер, состоящий на государственной службе, становится шпионом – можно ли назвать его взяточником? Или, например, послушный, но безынициативный работник, исправно получающий свою чересчур высокую зарплату, – неужели он взяточник? – Здесь существует множество спорных моментов, комиссар. Но обычно ты это чувствуешь. – Хочешь сказать, ты сам решаешь, взяточник ли ты? – Макбет уселся на стул, и Ленокс последовал его примеру. – То есть если твоя семья живет на взятки, которые ты берешь, значит, ты взяточник? Если твои мотивы благие – счастье семьи или города, – следует ли нам называть взятки как-то иначе? Например, практичной политической мерой? – Наоборот, – сказал Ленокс, – по-моему, мы стремимся переименовывать это, только когда причиной взяточничества становится обычная жадность. А морально обоснованное преступление следует называть его истинным именем. Взяточничество, грабеж, убийство. – Значит, ты много размышлял. – Макбет уперся пальцами в подбородок. – Никак не можешь решить, взяточник ты или нет. – Я? – Ленокс коротко расмеялся. – Я говорил о тех, с кем мы боремся. – Тем не менее, мы всегда говорим о самих себе. И я по-прежнему утвеждаю, что в вынужденных ситуациях люди дают взяточничеству другие имена и утверждают, что деньги, которые они берут за то, что пользуются служебным положением, – не взятка, а благословение Божье. Жизнь. Например, жизнь твоей собственной семьи. Понимаешь? – Не совсем, – признался Ленокс. – Приведу тебе пример, – сказал Макбет. – Живет себе, допустим, один радиожурналист, известный своей неподкупностью. К нему обращается молодой полицейский, у которого, как он сам считает, есть улики против комиссара полиции. Этот предатель-полицейский – назовем его Ангусом – не знает, что журналист определенным образом связан с комиссаром полиции. И у журналиста есть все основания опасаться за свою семью, если он перестанет слушаться комиссара. Поэтому журналист сообщает комиссару о коварных планах молодого полицейского. Журналист обещал полицейскому, что свяжется с ним, и комиссар просит журналиста выбрать для встречи такое место, где их никто не увидит и не услышит. Где комиссар или его помощники смогут… ну, дальше ты и сам понял. Ленокс не ответил и лишь молча вытер ладони о брюки. – Поэтому с комиссаром полиции все будет в порядке. Но он, естественно, задается вопросом, кого в этой истории можно назвать продажным. Молодого полицейского? Журналиста? Или… Что скажешь, Ленокс? Ленокс кашлянул: – Самого комиссара? – Нет, – Макбет покачал головой, – кого-то еще. Того, кому с самого начала следовало уведомить комиссара о планах Ангуса. Того, кто не строит козни лично, но все равно замешан в них, хотя и косвенно, потому что он не пожелал пойти напрямую к комиссару и спасти его жизнь. По крайней мере, пока. Потому что ему надо подумать. И еще подумать. А пока он думает, он становится продажным взяточником. Согласен? Ленокс старался не смотреть в глаза Макбету, но это было все равно что закрывать глаза, когда смотришь на солнце. – Встреча на фабрике «Эстекс», Ленокс. Даже и не знаю, когда ты собирался мне о ней рассказать. Ленокс заморгал: – Я… мне надо было подумать. – Да, не думать бывает довольно сложно. Мысли так и лезут в голову, верно? И даже когда мы, как нам кажется, действуем из лучших побуждений, нами на самом деле руководят мысли. Так поделись со мной своими размышлениями, Ленокс. – Этот человек… – Назови его имя. – Он… – Назови имя! Ленокс вздохнул: