Дурацкие мысли, конечно. Как будто лес способен на такое! – Тори, привет! – прозвенел на весь зал мелодичный голос, отвлекая Тори от наблюдения за далеким лесом. – Ксюша? – удивилась она. – А ты что здесь делаешь? Ксения пока была единственной, кто называл новую знакомую так, как та попросила, а не Викой или Викторией. Когда Виктория только познакомилась с Ксенией, ей казалось, что художница будет такой же отшельницей, как Илья Шведов. Однако Ксения настаивала лишь на том, чтобы никто и никогда не видел ее без маски. Других ограничений для нее не было, она свободно гуляла по поселку, общалась с людьми – и почти все здесь ее обожали. Вот и теперь она без малейшего стеснения заглянула в кафе. Ксения часто сюда заходила – исключительно ради компании. Еду и напитки она уносила с собой. Сегодня художница и вовсе сразу же поспешила за столик Тори. – Вот и не верь после этого интуиции! – заявила Ксения. – Я ведь к тебе сейчас шла, а потом меня будто толкнули к кафе. Дай, думаю, загляну, проверю… Здорово, да? А то бы разминулись! – Ты ко мне шла? – удивилась Тори. – Зачем? – Так про Романа Андреевича узнать! Тут все о случившемся говорят. Ты большая молодец, что помогла ему! Надо же… Вчера, наблюдая за медсестрами, Тори не сомневалась, что они разнесут сплетни по всему поселку. Но даже она не могла предположить, что это произойдет настолько быстро. Суток не прошло – а знает даже Ксения, которая сплетнями особо не интересуется! Эти медсестры что, ходили по улицам и орали новости? – Не так уж я ему и помогла, – признала Тори. – Он бы и без меня справился. А ты чего так волнуешься? Я думала, вы с ним не знакомы. – Мы действительно не знакомы. Но на этот раз новости дошли даже до Ильи, уж не знаю как, и вот он очень волнуется. Теперь Тори не знала, чему удивляться больше: феноменальным способностям медсестер к распространению сплетен или тому, что диковатый отшельник Илья был этим задет. – А что, они с Градовым знакомы? – уточнила Тори. – Илья тут со всеми знаком, он живет в Малахитовом Лесу чуть ли не со дня открытия. Только со Львом Андреевичем почти не общается, им обоим это неинтересно. А вот с Романом Андреевичем они, кажется, друзья… Насколько это возможно в мире Ильи. – Да ладно! Градов же, который постарше, тут год не был! – И что? – искренне удивилась Ксения. – Ты ведь понимаешь, что Илья не только пространство, но и время воспринимает по-своему? Ему не важно, сколько он с человеком не виделся, если человек ему нравится. – Неожиданно… Тогда скажи ему, что его друг – зануда, но с занудой этим все будет в порядке. – Лучше ты скажи. – Я? Почему это вдруг я? Я Илье даже не нравлюсь! Тори ожидала, что Ксения сейчас начнет ее успокаивать и заверять, что она композитору очень даже понравилась. Однако девушка лишь спокойно кивнула: – Не нравишься. То есть не активно не нравишься, а просто не входишь в список людей, которые ему симпатичны. Но это, опять же, особенность Ильи: он не воспринимает переданную через третьи руки информацию. Ему нужно услышать рассказ того, кто видел все своими глазами. Если бы обстоятельства сложились немного по-другому, Тори уже детально объяснила бы, куда Илья может засунуть свои особенности и насколько глубоко протолкнуть. Понятно, что он гений и психика у него не совсем обычная. Но разве идет ему на пользу то, что все с ним вот так носятся? Однако теперь носиться с гением предстояло и Тори. Она ведь сама искала способ снова пообщаться с ним – и вот пожалуйста. Может, есть все-таки карма? – Тогда пойдем, – предложила Тори, поднимаясь из-за столика. – Я все равно уже закончила. – Ой, было бы здорово! – восхитилась Ксения, в мире которой не было никаких заданий и тайных смыслов. Илья действительно оказался взволнован, тут художница не переоценила его состояние. Настолько, что он не то что играть, на месте сидеть не мог. Когда девушки пришли к дому Шведова, композитор наматывал круги по саду. Сад, надо сказать, был прекрасен – распустились первые робкие цветки сирени, уже наполнившие воздух легкой сладостью – как обещанием грядущего великолепия. Но Илья не обращал на них внимания, он смотрел только себе под ноги, и примятая трава выдавала, что мечется он уже не первый час. Надо же, видно, и правда Градова другом считает! Кто бы мог подумать. Нет, определенное сходство между ними есть – оба тихие, задумчивые. Но на этом – все, Градов вообще не казался человеком, у которого могут быть близкие друзья. Хотя… при чем тут вообще Градов? У Ильи собственное восприятие мира, а Градов, вероятно, знать не знает, что его в друзья произвели. Ксения, уже неплохо изучившая соседа, сразу бросилась его успокаивать. Она отвела Илью в дом, усадила за рояль. Играть он не собирался и на девушек не смотрел, просто за инструментом он чувствовал себя уверенней. Композитор даже набрался смелости, чтобы обратиться напрямую к Тори: – Как Роман… себя чувствует? – Ну… он перебинтован, ворчлив, но жив. Илья нахмурился и еще ниже опустил голову. Судя по всему, шуток он не понимал – как и намеков, сравнений и аллюзий. Теперь уже Тори поражало не то, что композитор задержался в Малахитовом Лесу, а то, что смог так долго прожить в мире обычных людей. Ей пришлось рассказывать ему обо всем, что случилось вчера, опуская разве что детали, которые наверняка оказались бы неприятны Градову, а посторонним были попросту не важны. Выдать чужую тайну она не боялась – она все равно не сообщила бы ничего, о чем не болтали бы со всеми подряд сначала медсестры, а потом те, кому они подкинули тему для сочинений. Зато Илья такую откровенность определенно оценил. Он постепенно успокаивался, больше не вздрагивал нервно и не постукивал пальцами по крышке рояля, хотя на Тори по-прежнему не смотрел. – Ужас какой, – сочувствующе заметила Ксения, когда Тори закончила. – И надо же было этому случиться, когда Лев Андреевич отсутствовал в поселке! – Знаешь, я не думаю, что Роман так уж хотел увидеть рядом с собой брата. – Глупости, конечно, хотел, это же родной человек! – возмутилась художница. – Да еще и очень хороший, вместе им было бы легче! А вот Илья коротко кивнул, от Тори это не укрылось. Получается, он действительно неплохо знал Романа. С Ксенией же все понятно после того большого портрета: для нее Лев Градов – святой и исцеляет раны одной своей улыбкой. К счастью, Ксения была из тех, кто не выносит конфликты любого толка. Когда до нее дошло, что мирная беседа может переродиться в спор о том, насколько все-таки божественен Лев Андреевич, она тут же сменила тему: – Илья, а может, ты позволишь Тори узнать про Романа Андреевича больше, раз она ему помогла? Он-то вряд ли скажет, он такой же молчаливый, как ты! Предложение было неожиданным – и сбивающим с толку. Тори вовсе не отказалась бы узнать побольше про Градова, однако она не представляла Илью в роли рассказчика. Илью же такое предложение не смутило, даже нервничать не заставило, хотя соглашаться он не спешил. – Роману не понравится. – Ему, может, не понравилось бы то, что о его состоянии тебе рассказали, – парировала Ксения. – Но тебе же важно было узнать, и Тори согласилась. Да и потом, я не думаю, что он возражал бы именно против твоего рассказа. – А что за рассказ такой? – не выдержала Тори. – О, это очень интересно! Илья иногда пишет музыку про тех, кого хорошо знает, вот как я пишу портреты. Понимаешь, портрет – это ведь не фото, не точное изображение, это восприятие. Это то, как человек выглядит, и то, какие качества я в нем вижу. Когда Илья сказал мне, что то же самое можно сделать с помощью музыки, я не поверила. Но он написал мелодию для меня, и я почувствовала: это же действительно я, это про меня! Тори сильно сомневалась, что Илья был способен на такое длинное и понятное объяснение – или что музыка может оказаться равна портрету. Но заинтригована она точно была. Ксения снова повернулась к Илье: – Не хочешь про Романа Андреевича – давай про меня. Я-то не возражаю, про меня можно! – Ладно, – кивнул Илья. Похоже, он был действительно благодарен Тори за рассказ, сегодня он казался не так напряжен рядом с ней, как раньше. Она не ожидала, что столь быстро добьется прорыва, но упускать такой шанс не собиралась. Ну а когда зазвучала музыка, Илья уже привычно преобразился, он снова находился на своей территории, где не нужно опускать взгляд, заикаться и нервничать. Ко всей этой идее с портретами в музыке Тори отнеслась скептично, хотя и не собиралась этого показывать. Однако скептицизм ее не продержался и минуты. Пожалуй, ей следовало к такому подготовиться – она ведь знала, насколько Илья талантлив. Раньше музыка для нее была… просто музыкой, чем-то особенным, но с портретами точно не связанным. Теперь же она не только видела перед собой Ксению, но и слышала ее. Портрет этот не имел ничего общего с внешностью. Он был переплетением эмоций и чувств, не неопрятным клубком, а четкой и симметричной паутиной ловца снов, в котором прослеживается кружевной узор. Легкость, наивность, беззащитность – и абсолютная доброта, не растраченная и не иссохшая даже в мире, который был не слишком добр к Ксении. Нежность. Преданность. А за всем этим, за мягкостью и верой в лучшее, тонкие ноты грусти и затаенной боли, от которой уже не избавиться. Любовь к жизни спасает не от всего, она просто позволяет не сдаться там, где ломаются другие, и двигаться дальше. Когда Тори закрывала глаза, слушая эту музыку, воображение рисовало перед ней то первоцветы, хрупкие, но решительно пробивающиеся сквозь снег, то полные солнечных искр ручьи ранней весны, то маленькую птичку, впервые испытывающую крылья. Ксения все это время наблюдала за ней и наверняка улыбалась, хотя маска надежно скрывала это. Когда мелодия оборвалась, художница тут же спросила: – Ну что? Веришь мне, веришь? А я же говорила! – Верю, – признала Тори. – Но тем любопытней мне послушать про того Андреевича, который Роман, а не Лев. – Про Льва и нету, – тихо указал Илья. – Илья не про всех пишет, – пояснила Ксения. – Только про тех, кого хорошо знает и чувствует. – Это я уже поняла… Ну так что, Илья? Расскажете мне про него или нет? Я бы хотела узнать. Хотела Тори теперь не только узнать, а гораздо больше. Если Илья настолько симпатизировал Градову, значит, доверял ему. Если Тори станет другом и Ксении, и Градову, это будет лучшей рекомендацией и ускорит сближение с Ильей. Ну и ей постепенно удастся до него достучаться – до того, как завершится отведенный ей месяц. Она собиралась оставить Градова в покое, наблюдать за его смущением забавно лишь до определенного предела. Но теперь ему придется вытерпеть ее общество чуть дольше, благо темы для обсуждения у них уже есть. Ему это точно не навредит, даже на пользу пойдет: с такими травмами он ближайшие пару дней будет нуждаться в помощи. Так что мелодию, посвященную ему, Тори собиралась слушать с удвоенным любопытством – как подсказку для будущего общения. Она прекрасно понимала, что музыка, связанная с Градовым, не может быть такой же бодренькой и жизнерадостной, как портрет Ксении. Тори ожидала, что это окажется нечто спокойное, расслабляющее – как течение широкой реки. Но музыка была другой. Быстрой, но не бодрой, а по-своему тревожной, настороженной, заставляющей напрячься, пересесть на край кресла, слушать внимательней, стараясь ничего не упустить. Музыка с двойным дном: сначала спуск в пещеру, а потом – возможное падение в бездну. Не мерный поток, а проливной осенний дождь, в котором можно скрыть что угодно. Утренний туман над холодной водой. Зверь, тихо пробирающийся через ночь. Это было совсем не то, что она знала о Романе Градове. Это было даже не то, с чем ей хотелось бы сблизиться. Но ее желания сейчас отходили на второй план, задание требовалось выполнить любой ценой, а значит, ей предстояло приспосабливаться. Глава 13 Лев вернулся в поселок, как только узнал, что случилось с его братом. Дашка, конечно же, была недовольна, но выбор перед ней стоял простой: ехать с ним или остаться на вечеринке, а потом самой искать транспорт. Льва устроил бы любой вариант, он о своей спутнице даже не думал. Он злился из-за того, что ему рассказали про несчастный случай так поздно.