– Думаю, что да. – Вайолет обняла Эми одной рукой. – Но, может быть, он вернется, возможно… – Она отвела в сторону волосы Эми, которые прямыми прядями печально занавешивали ей лицо. – Сейчас иди домой и не тревожься, все обойдется, все к лучшему, вот увидишь. При этих словах плечи Эми вздрогнули, и она медленно и грустно вздохнула. – Я не могу пойти домой, – сказала она тоненьким плачущим голоском. – Отец меня выгнал. Выставил на улицу. – Медленно, словно против воли, она с рыданиями уткнулась в колени Вайолет. – Я пришла не для того, чтобы надоедать Августу. Нет. Мне все равно, он был такой чудесный, такой добрый, да, и я бы снова сделала то же самое и не стала его беспокоить, только мне некуда идти. Совсем некуда. – Ну-ну, – утешала ее Вайолет. – Все хорошо, все хорошо. – Она обменялась взглядом с Норой, глаза которой тоже наполнились слезами. – У тебя есть крыша над головой. Конечно же есть. Ты останешься здесь, вот и все. Я уверена, твой отец передумает, старый он дуралей, ты пробудешь здесь столько, сколько понадобится. Не плачь больше, Эми, не надо. А ну-ка. – Вайолет достала из рукава платок с кружевной каймой и, заставив девушку поднять лицо и утереть слезы, посмотрела ей прямо в глаза, желая приободрить. – Ну вот. Так-то лучше. Ты пробудешь здесь столько, сколько захочешь. Годится? – Да. – Только это Эми смогла пропищать в ответ, но плечи ее перестали вздрагивать. Она пристыженно улыбнулась. Нора и Вайолет улыбнулись в ответ. – Ой! – воскликнула она, шмыгая носом. – Чуть не забыла. – Дрожащими пальцами она попыталась развязать свой мешок, потом снова утерла лицо и вернула промокший платок Вайолет, от которого толку все равно было мало, и наконец развязала мешок. – Какой-то человек попросил меня передать это вам. Когда я шла сюда. – Она покопалась в своих вещах. – Мне он показался самым настоящим сумасшедшим. Он сказал: если люди не в состоянии соблюдать условия сделки, то с ними вообще не стоит связываться. Наконец она достала и вложила в руки Вайолет шкатулку, на крышке которой были инкрустированы деревом королева Виктория и Хрустальный дворец. – Может быть, он шутил, – продолжала Эми. – Смешной, похожий на птицу мужчина. Он мне подмигнул. Это ваше? Вайолет взяла шкатулку и по весу определила, что внутри лежат карты или что-то в этом роде. – Не знаю, – сказала она. – Я и вправду не знаю. В этот момент со стороны веранды послышались шаги, и все трое замолчали. Кто-то взобрался по лестнице с хлюпаньем, как будто обувь была совсем промокшей. Эми вцепилась в руку Норы, а Нора схватила за руку Вайолет. Пружина входной двери певуче проскрипела, и на туманном овальном стекле возникла какая-то фигура. Дверь распахнул Оберон. На нем были болотные сапоги и старая шляпа Джона с прилипшими к ней насекомыми. Насвистывая песенку о том, как упрятать все беды в старый ранец, он вошел в холл, но остановился, когда увидел трех женщин, неизвестно почему прижавшихся друг к дружке на ступеньках лестницы. – Так! – произнес он. – В чем дело? Известия от Августа? – Не получив ответа, он извлек из сумки и продемонстрировал им четырех крупных пятнистых форелей, нанизанных на кукан. – Это на ужин! – провозгласил Оберон, и на мгновение все застыли в немой сцене: он с рыбой в руках, они – занятые своими мыслями, а все остальные – только наблюдая и выжидая. Вайолет обнаружила, что, побывав Где-то Еще, карты изменились, хотя как именно, с первого взгляда определить было нельзя. Их первоначальное значение, казалось, было затуманено, запорошено или покрыто пылью двусмысленности; очевидные, даже немного забавные кадрили значений, какие выплясывали карты, когда бы она их ни разложила, – Противоположности или Влияния – теперь исчезли. Только после долгих исследований на пару с Норой Вайолет обнаружила, что карты не потеряли своей силы, а наоборот – даже увеличили ее. Они не могли теперь делать того, что раньше, но зато могли, при верном истолковании, предсказывать с большой точностью мелкие события повседневной жизни семьи Дринкуотеров: подарки, простуды, растяжения связок; местонахождение отсутствующих близких, пойдет ли дождь, если семья собирается на пикник, и всякое такое. Правда, время от времени колода преподносила и нечто озадачивающее. Однако в целом это было большим подспорьем. Они предоставили нам это, думала Вайолет, этот дар взамен… Гораздо позже она предположила, что колоду забрали именно с целью наделить карты способностью давать ежедневные точные предсказания – или же, забрав колоду, просто не могли этого не сделать. Нет, до них было никак не дотянуться, никак. Отпрыски Августа с течением времени обоснуются в районе пяти городов: кто-то будет жить со своими мамами и бабушками, у кого-то будут другие семьи, они будут менять имена при переселениях, как во время игры в музыкальные стулья: когда музыка умолкала, двое из детей (процедура, столь волнующая и сопровождаемая такой запутанной смесью стыда, сожаления, любви, равнодушия и доброты, что позднее участники никак не могли прийти к согласию относительно того, как она протекала) поменялись местами в двух опозоренных домах. Когда Смоки Барнабл явился в Эджвуд, потомки Августа, скрытые под различными именами, исчислялись дюжинами. Среди них были Флауэрзы, Стоуны, Уиды, Чарльз Уэйн приходился ему внуком. И только один, выбывший из игры, не обрел себе места: это был сын Эми. Она оставалась в Эджвуде до тех пор, пока у нее в животике (так она его называла) не созрел мальчик, повторивший в своем онтогенезе черты многих живых тварей: головастика, рыбы, саламандры, мыши – всех тех, чьи жизненные повадки он позже опишет в мельчайших подробностях. Ему дали имя Джон Шторм: Джон – в честь дедушки, а Шторм – в честь отца с матерью. II Уходят часы, дни, месяцы и годы, и прошедшее время не возвращается никогда, а что последует дальше, мы знать не можем. Сколько времени каждому дано прожить, тем он и должен быть доволен. «Веселый, круглый, румяный мистер Солнце поднял отуманенную голову над пурпурными горами и бросил длинные-предлинные лучи на Зеленый Луг. – Робин Берд писклявым голосом гордо продекламировал эту фразу: книгу он знал почти наизусть. – Недалеко от Каменного Забора, который отделяет Зеленый Луг от Старого Пастбища, в своем крошечном домике посреди травы проснулась семья Луговых Мышей: Мама, Папа и шестеро розовых, еще слепых детенышей». «Глава семьи заворочался, открыл глаза, покрутил усы и выскочил за дверь, чтобы умыться росой, скопившейся в палом листке. Пока он стоял, оглядывая Зеленый Луг и любуясь утром, мимо пролетела Старая Матушка Западный Ветер: она пощекотала ему нос и принесла новости о Диком Лесе, Смеющемся Ручье, Старом Пастбище и обо всем Огромном Мире вокруг – беспорядочные и шумные новости, намного интереснее номера „Таймс“ за завтраком. Новость уже много дней была одна и та же: мир меняется! И очень скоро все будет по-другому – не так, как сегодня! Готовься к переменам, Луговой Мышонок! Узнав все, что удалось узнать у смирных Малышей Ветерков, сопровождавших Старую Матушку Западный Ветер, Луговой Мышонок резво припустил по одной из многочисленных тропинок, проложенных им сквозь густую траву к Каменному Забору. Он знал там одно местечко, где можно было посидеть и понаблюдать, оставаясь невидимым. Добравшись до своего тайного убежища, он сел на задние лапки, сорвал травинку и принялся задумчиво ее жевать. Что это за великая перемена в мире, о которой Старая Матушка Западный Ветер и ее Малыши Ветерки толкуют все эти дни? Что бы это значило и как надо к ней готовиться? Для Лугового Мышонка лучшего места для жизни, чем Зеленый Луг в ту пору, было попросту не найти. Семена всех луговых растений давали ему вдоволь пищи. Многие растения, которые казались ему досадной помехой, вдруг раскрыли сухие скорлупки со сладкими орехами внутри, которые он разгрызал острыми зубками. Луговой Мышонок отъелся и был счастлив. – И теперь все должно перемениться? – недоумевал он, не видя в этом никакого смысла. Видите ли, дети, Луговой Мышонок родился Весной. Он вырос Летом, когда мистер Солнце улыбается во весь рот и не спешит покидать голубое-преголубое небо. На протяжении Лета он вырос (хотя и был малюткой), стал взрослым, женился, и у него родились мышата, которые тоже скоро подрастут. А вы догадались, о каких переменах Луговой Мышонок просто не мог знать?» Все младшие дети закричали и замахали руками: в отличие от старших детей, они думали, что от них и в самом деле ждут отгадки. – Очень хорошо, – сказал Смоки. – Все это знают. Спасибо, Робин. А теперь ты, Билли, почитаешь нам? Билли Буш встал и с меньшей уверенностью, чем Робин, взял из рук Смоки потрепанную книгу. «Итак, – начал он, – Луговой Мышонок решил, что будет лучше, если он спросит кого-нибудь постарше и мудрее, чем он сам. Самым мудрым из всех, кого он знал, был Черный Ворон, который заглядывал на Зеленый Луг в поисках зерен или личинок насекомых, и у него всегда находилось что сказать любому слушателю. Луговой Мышонок всегда прислушивался к словам Черного Ворона, хотя и старался держаться подальше от его блестящего глаза и длинного острого клюва. За семейством Ворона вроде бы не водилась привычка поедать мышей, но, с другой стороны, было известно, что они глотают все, что попадается им под руку – или, вернее, в клюв. Долго ждать Луговому Мышонку не пришлось: вскоре в голубом небе послышалось тяжелое хлопанье крыльев, раздалось хриплое карканье, и Черный Ворон опустился на Зеленый Луг совсем невдалеке от него. – Доброе утро, мистер Ворон, – окликнул его Луговой Мышонок, чувствуя себя в безопасности в своем уютном убежище. – Доброе? – переспросил Ворон. – Недолго тебе осталось это повторять. – Об этом как раз я и хотел вас спросить, – быстро произнес Луговой Мышонок. – Говорят, будто в мире скоро наступят большие перемены. Вы это чувствуете? Знаете, что переменится? – Ах, безрассудная Юность! – прокаркал Ворон. – Близится настоящая перемена. Имя ей – Зима, и тебе лучше бы заняться подготовкой к ней. – А что это такое? И как мне готовиться? Посверкивая глазами и словно наслаждаясь волнением Лугового Мышонка, Черный Ворон поведал ему о Зиме: о том, как жестокий Братец Северный Ветер дохнет холодом на Зеленый Луг и на Старое Пастбище, превратит зеленые листья в золотисто-желтые и бурые и сорвет их с деревьев; как сникнут и погибнут травы и тогда многие зверьки отощают без пропитания. Ворон предсказал начало затяжных холодных дождей, которые затопят норки мелких грызунов – таких, как Луговой Мышонок. Ворон описал снег, показавшийся Луговому Мышонку настоящим чудом; но потом он узнал об ужасном холоде, который будет пробирать его до самых костей, а маленькие птички ослабеют и замерзшими попадают с веток; рыбы не смогут плавать, а Смеющийся Ручей умолкнет, когда рот его забьется льдом. – Но ведь это же Конец Света! – в отчаянии воскликнул Луговой Мышонок. – Так и покажется, – ответил с усмешкой Ворон. – Кое-кому. Но не мне. Я продержусь. Но тебе лучше подготовиться, Луговой Мышонок, если ты намерен здравствовать! С этими словами Черный Ворон взмахнул своими тяжелыми крыльями и взмыл в воздух, оставив Лугового Мышонка в еще большем смятении и испуге, чем раньше. Но, сидя под лучами теплого, доброго Солнца и пожевывая травинку, он понял, как сможет научиться выживать в ужасном холоде, который приносит с собой Братец Северный Ветер». – Хорошо, Билли, – прервал его Смоки. – Хорошо. Только при чтении вовсе не обязательно всякий раз выговаривать: «соЛнце». Произноси как говоришь обычно: «сонце». Билли Буш уставился на Смоки так, будто до него впервые дошло, что слово на бумаге и слово у него на языке – одно и то же. – Сонце, – сказал он. – Правильно. Ну, кто следующий? «Луговой Мышонок решил, что прежде всего, – читал Терри Оушн (малец, ей-богу, вышел из возраста, годного для таких книг, подумал Смоки), – ему следует обойти Огромный Мир насколько сил хватит и разузнать у каждого живого существа, как кто намерен готовиться к предстоящей Зиме. Ему так понравился этот план, что он, набрав с собой зерен и орехов, которых – прискорбное изобилие – всюду было хоть отбавляй, попрощался с женой и детишками и тем же полуднем пустился в путь. Первой, кого он встретил, оказалась мохнатая гусеница на сучке. Хотя гусеницы умом не славятся, Луговой Мышонок все-таки задал ей свой вопрос: – Что ты делаешь, чтобы подготовиться к Зиме? – Я не знаю, что такое Зима, – ответила гусеница тонюсеньким голоском. – Хотя со мной тоже происходят явные перемены. Я собираюсь закутаться вот в эту прекрасную белую шелковую нить: похоже, я этому обучилась совсем недавно, но не спрашивай, как я это сделаю; а когда завернусь как надо, то приклеюсь к этому удобному сучку. И останусь здесь надолго. Может быть, навсегда. Откуда мне знать. Подходящим решением Луговому Мышонку это не показалось, и, мысленно жалея глупую гусеницу, он продолжил свое путешествие. Дальше, у Пруда Лилий, ему повстречались существа, каких раньше он никогда не видывал: это были огромные серовато-коричневые птицы с длинными изящными шеями и черными клювами. Их было множество, и они плыли через Пруд, окуная продолговатые головы в воду и заглатывая найденную там добычу. – Птицы! – обратился к ним Луговой Мышонок. – Скоро Зима! Как вы собираетесь к ней готовиться? – Действительно, скоро наступит Зима, – торжественно ответил старый вожак. – Братец Северный Ветер выгнал нас из наших родных мест, там он особенно лют. Он преследует и подгоняет нас. Но ему нас не настигнуть, хотя он и очень проворен. Мы полетим далеко на Юг, куда ему не позволено вторгаться, и там Зима будет нам не страшна. – А это очень далеко? – спросил Луговой Мышонок, надеясь, что ему, быть может, тоже удастся убежать от Братца Северного Ветра. – Много-много-много дней нам придется лететь так быстро, как только мы умеем, – сказал вожак. – Но мы и так уже опаздываем. Он шумно захлопал крыльями и поднялся с водной глади, поджав черные лапы под белым животом. Остальные последовали за ним и все вместе, перекликаясь на лету, устремились к теплому Югу. Луговой Мышонок печально побрел дальше, понимая, что ему не улететь от Зимы на сильных широких крыльях, как эти птицы. Он так погрузился в свои мысли, что чуть не споткнулся о бурую Водяную Черепаху у самой кромки Пруда Лилий. Луговой Мышонок поинтересовался у нее, что она собирается делать, когда наступит Зима. – Спать, – сонно ответила Водяная Черепаха, вся в темных старческих морщинах. – Я зароюсь в теплый ил на самом дне пруда, где Зиме меня не достать, и засну. По правде говоря, я уже и сейчас почти сплю. Спать! Луговому Мышонку и это показалось неподходящим ответом. Он двинулся дальше, однако от многих слышал то же самое. – Спать! – прошипела Полевая Змея, заклятый враг Лугового Мышонка. – Тебе незачем меня бояться, Луговой Мышонок. – Спать! – проворчал Бурый Медведь. – В берлоге или в надежном шалаше из веток. Уснуть навеки. – Спать! – пропищала, когда спустился вечер, кузина Лугового Мышонка – Летучая Мышь. – Спать вниз головой, зацепившись за что-нибудь коготками. Итак, с наступлением Зимы полмира собиралось просто-напросто заснуть. Более странного ответа Луговой Мышонок не слышал, но были также и другие. – Я припрятала в тайниках орехи и зернышки, – сообщила Рыжая Белочка. – Ими я и пропитаюсь. – Я верю, что, если нечего будет есть, Люди меня подкормят, – прощебетала Синичка. – Я займусь строительством, – сказал Бобер. – Построю ниже замерзшего потока прочный дом и поселюсь в нем с женой и детьми. Не мешай мне работать, я очень занят. – А я буду воровать яйца из амбаров, – признался Енот в маске взломщика, – и объедки из ящиков для мусора. – А я съем тебя! – крикнула Рыжая Лиса. – Что, думаешь, не смогу? Она кинулась в погоню за несчастным Луговым Мышонком и непременно бы его поймала, если бы он не успел юркнуть в свое убежище в старом Каменном Заборе. Пока Луговой Мышонок сидел там, стараясь отдышаться, ему бросилось в глаза, что за время его путешествия большая перемена, называемая Зимой, сделалась на Зеленом Лугу заметней. Луг уже не был таким зеленым: он побурел, пожелтел, выцвел. Семена созрели и упали на землю или унеслись в разные стороны на крохотных крылышках. Лицо Солнца закрыли угрюмые серые тучи. А Луговой Мышонок все еще не придумал, как защитить себя от безжалостного Братца Северного Ветра.