– Несколько, – отрезала она. – Было бы здорово обсудить их с моим наставником, когда они у меня возникли. – Что ж, теперь у тебя есть шанс, – сказал он с внезапной ухмылкой, от которой ей захотелось ударить его по лицу. – Я весь внимание! Теперь настала ее очередь поджать губы. Как он это сделал? Поменялись ролями, и теперь она будто капризный ребенок, требующий внимания? Ей это не понравилось. Ни капельки. Потому что она больше не ребенок! – Знаете что, Гейб? Я пролетела более девяти тысяч миль, чтобы пройти стажировку у одного из лучших фотографов в мире. – Она бросила на него свирепый взгляд. – И вместо этого я получаю второсортную замену, и этот человек даже не может снизойти до того, чтобы хоть чуточку повозиться со мной. – Она почувствовала себя настоящей стервой, когда его глаза расширились на словах «второсортная замена». Хорошо, она и хотела, чтобы ему стало плохо. И если оскорбления сработают, то она с радостью продолжит это делать. – Харука была очень добра ко мне, и она, кажется, думает, что вы занятой трудоголик. Понятия не имею почему… Я не прошу многого, но если я вам в тягость, то, может, вы посоветуете мне кого-то, кто мог бы мне помогать? Или я могу попросить мужа Харуки предложить вам замену. – Вот не надо этого делать, – сказал Гейб, и она увидела, как он внезапно схватился за стол, как будто пытаясь удержаться, чтобы не подняться на ноги. – Ты этого не сделаешь! Чувство вины кольнуло ее; нет, она этого не сделает. Их семья так добра к ней, она ни в кое случае не стала бы расстраивать Харуку, но Гейб этого не знал. Она пожала плечами. – Не вижу, что у меня есть выбор. Вам все это неинтересно. А я приехала сюда, чтобы учиться. Так, может, и к лучшему, если вас заменят? Это позволило бы вам сорваться с крючка. И можете хоть весь день бездельничать в кофейнях! Гейб пристально посмотрел на нее. – Я не позволю тебе расстраивать Харуку. Она была очень добра ко мне. – Его губы мятежно скривились, затем он спросил: – Чего ты от меня хочешь? Фиона почувствовала, как расслабились плечи. Она ощутила триумф, но в то же время разочарование: он так легко поверил, что она способна быть такой безжалостной. Она бы никогда не сделала ничего подобного. Но Гейб же ее не знал; она просто была одной из множества студентов, и он повлиял на нее сильнее, чем она на него. Тогда ее бушующие гормоны и воображение создали между ними волшебную, романтическую связь, которая существовала лишь в ее глупой голове. Привычное чувство стыда угрожало увести ее мысль не туда, и она сдержала их. – Хочу, чтобы меня учили. Чтобы мой наставник устроил мне настоящую стажировку. Выслушивал мои идеи. Это… смертельно для вас, что ли? – Нет. Думаю, нет, – тихо сказал он, затем схватил пакетик с сахаром, смял его в ладони, посмотрел мимо нее в окно, а потом добавил с откровенной честностью: – Я привык делать все сам. Я уже давно не преподаю, не веду никаких личных проектов. Сейчас мои съемки, как правило, просто коммерческие заказы, они не требуют от меня большого погружения. По выражению его лица было понятно, что это его разочаровало. – Вы сами решили так работать? – спросила она гораздо мягче. Гейб внимательно посмотрел на ее лицо. Его глаза внезапно прояснились, будто он проснулся. Пожав плечами, он взял еще один пакетик сахара, что лежал рядом на подставке, и постучал им по столу. Она представила, как маленькие частички внутри пересыпаются вниз по велению гравитации, и поняла, что это тактика задержки. Она не стала заполнять тишину. Вместо этого она откинулась на спинку стула и окинула взглядом его красивое лицо и морщинки вокруг рта, которые углублялись, когда он говорил. – Да, – он потер одну бровь. – В коммерческих заказах клиенты обычно имеют очень четкое представление о том, чего они хотят. Они платят – они заказывают музыку, мне так удобно. А преподавание… Энергия и энтузиазм утомительны. Каждый раз с учениками приходится изобретать велосипед… Я ответил на твой вопрос? Она заметила, как внутри у него пробудилась досада, потому что он изобразил насмешливую улыбку и спросил: – Нечего сказать? Она покачала головой. Что изменилось? Почему он перестал быть энергичным, азартным человеком, которого переполняли энтузиазм и стремление не упускать ни одного момента – ведь именно таким она его помнила. Было время, когда можно было почувствовать кипение его энергии. Он едва мог усидеть на месте, фонтанировал идеями, с нетерпением хотел заняться следующим проектом. На мгновение между ними повисла тяжелая тишина – оба погрузились в свои мысли. Наконец Гейб отбросил пакетик с сахаром в сторону. – Завтра мы начнем все сначала. У тебя есть какие-нибудь идеи, куда бы ты хотела поехать? Это была не просто фраза. Фиона почувствовала, будто ей преподнесли настоящую оливковую ветвь. – Я бы хотела увидеть что-нибудь более традиционное. – Хорошо. – Он кивнул, а затем неожиданно, словно хотел услышать честный ответ, а не просто банальность, спросил: – Есть какая-то конкретная причина почему? Она прищурила глаза, на секунду задумавшись: – Моя идея: фотограф подглядывает за туристами. Поэтому вместо того, чтобы фотографировать туристические места, я фотографирую реакцию туристов на них. – Продолжай… В его голосе звучала скука, но ее проницательный, оценивающий взгляд встретился с этими голубыми глазами – будто он неохотно, но заинтересовался. Она отвела взгляд, ее пульс участился. Его глаза всегда ее завораживали. Окаймленные темными ресницами, яркие и проницательные – или, скорее, когда-то они такими были. Тогда его глаза ничего не упускали из виду, постоянно двигались, словно в поисках идеального кадра, а затем внезапно останавливались, будто их что-то задержало. Тогда подростковые гормоны уверили ее, что множество раз его глаза останавливались именно на ее лице, и в них появлялись восхищение, интерес, даже страсть. Но все это она придумала, нельзя было верить этим подростковым гормонам! Не обращая внимания, что во рту пересохло, она заставила себя говорить дальше: – Например, когда мы были в Сибуе, все смотрели вверх. А сегодня в башне, там, где стеклянный пол, все смотрели вниз. – Контраст! – он одобрительно кивнул. Ее лицо озарилось внезапной улыбкой – поразительно, что он сразу же понял ее идею! Даже не пришлось объяснять. Осторожность подсказала ей умерить пыл: «Однажды ты уже выставила себя дурочкой!» Более спокойным, профессиональным тоном она подробнее изложила свою идею. – Умно, – заметил Гейб. – Наблюдать за наблюдателями. Но если подумать, что тема вуайеризма уже заезжена до смерти… Его лаконичное пожатие плечами привело ее в ярость. – Значит, вы считаете, что идея – так себе, – сказала она, падая духом быстрее, чем сдувается проколотый воздушный шарик. – Я не совсем так сказал! Просто это уже делали раньше. Я же говорил, что именно поэтому и не люблю преподавать… Ну все, лимит душещипательных историй на сегодня исчерпан! Если хочешь больше узнать о культуре, неподалеку находится музей «Эдо-Токио». Могу подбросить тебя туда, если желаешь. – Нет, не надо, – пробормотала она, пряча руки под бедра. Желанию его придушить было тяжело сопротивляться. Бесит! Не услышал ни слова из того, что она ему рассказывала, даже не похвалил ее грандиозную идею! От досады она готова была расплакаться. – Завтра ты можешь решить, куда хочешь поехать. И с этими словами он встал, давая понять, что на сегодня их общение закончено. Глава 9 – Как съездили в «Небесное дерево»? – с нежной улыбкой спросила Сэцуко вернувшуюся ближе к вечеру Фиону. Японка, изящно поджав ноги под себя, расположилась за столом в центре комнаты. – И где Габриэль-сан? – У него дела, – сухо ответила Фиона, присаживаясь за стол, куда ей указала Сэцуко, и обрадовавшись чудесному теплу. – Там было очень… интересно, – было что-то в спокойствии, безмятежности Сэцуко, отчего девушке хотелось говорить правду, а не произносить хвалебные речи, которые ожидают от туристов. – Многолюдно. – Да уж! – произнесла Харука, даже не пытаясь скрыть недовольство. Она суетливо вошла в комнату, неся большой поднос. Фиона не поняла, к чему относилась эта презрительная насмешка: к башне или Гейбу. Сэцуко вскочила и попыталась отобрать поднос у матери, которая в ответ резко прищелкнула языком и что-то сказала по-японски. Бросив на дочь язвительный взгляд, она отвела поднос в сторону, чтобы Сэцуко его не могла взять, и поставила его на стол котацу. – А фотографии получилось сделать? – спросила Сэцуко, снова усаживаясь за стол, как будто никакой перепалки с матерью не было. – Немного, – сказала Фиона, почувствовав, что за простым дежурным вопросом скрывается неподдельный интерес Сэцуко. – Хотите взглянуть? По крайней мере, кто-то интересовался ее работой! Она сжала пальцы под столом – только так она позволила себе выплеснуть раздражение на Гейба. Сэцуко кивнула, и Фиона показала ей фотографии, а Харука в это время расставляла чайные принадлежности, но не была довольна результатом. – Есть места и получше, – сказала Харука, разливая чай. Она улыбнулась, глядя на фотографию в рамке, сделанную Фионой: Харука, Сэцуко и Маю под цветущей вишней. Фиона решила пока не показывать тот самый снимок матери и дочери, надеясь, что они будут рады, если она продемонстрирует его на выставке. Сэцуко спрятала улыбку. – Моя мама не одобряет недавно построенные бельма на глазу в Токио. – Где в этой громадной современной башне грация и красота? Тот самый ваби-саби? Ни достоинства, ни смирения… Все только человек нагородил! Харука положила теплую ладонь на ее руку. – Давайте выпейте чаю, и я расскажу вам гораздо больше о природе и японской культуре. – Харука неторопливо возилась с изящными фарфоровыми чашками, пока они не были расставлены так, как ее устроило, а затем разлила в них чай крайне бледно-зеленого оттенка. – Это гэммайтя. Она пододвинула одну из чашек с дымящимся чаем к Фионе, склонив голову в сторону дочери. – Чай гэммайтя – это смесь зеленого чая сенча с обжаренным рисом и кукурузой, – объяснила Сэцуко с улыбкой. – Еще он известен как крестьянский чай, потому что в старые времена в него добавляли рис, чтобы сделать его сытнее. – Пфф, – фыркнула Харука. – У него хороший вкус, и для здоровья полезен. Полезно для вас и, – она наклонилась и вдохнула аромат, – для иностранца это хороший чай. Вкус у него мягкий, не слишком насыщенный. Они все вместе сделали по глотку. Фиона сжала фарфоровую чашу обеими руками, повторив жест двух женщин. Горячая жидкость скользнула по горлу, и она почувствовала чистый свежий вкус. Воцарилась безмятежная тишина, пока они втроем наслаждались чаем, а от успокаивающего тепла фарфора в руках Фиона ощутила гармонию и связь с этими женщинами. Они просидели в умиротворяющей тишине минут десять, и Фиона пила чай, который будто очищал мысли – все произошедшие за день неприятности забывались. Хотя разочарование все еще лежало тяжелым грузом на ее плечах: кажется, Гейб просто не понимал, насколько важна для нее эта выставка. Затем Харука резко выпрямилась: – Ваби-саби! С этими словами она встала из-за стола, сказала что-то Сэцуко по-японски и исчезла за дверями сёдзи. – Она хотела бы показать вам сад. – Лицо Сэцуко наполнилось нежностью. – Она очень им гордится. Когда мы впервые приехали сюда из Америки, она разбила этот сад на пустом месте. Думаю, сначала ей было трудно, потому что все здесь совершенно по-другому… Но когда она вернулась сюда, то получила именно то, в чем нуждалась, например, чай и природу. Фиона надела предложенное пуховое пальто и последовала за Сэцуко вниз по лестнице и через чайный магазин на веранду из темного дерева, что тянулась по всей задней части здания. Грациозно, словно лань, Сэцуко быстро обошла террасу (как она объяснила, она называется энгава) и привела к Харуке, которая сидела на подушке, глядя на пышный зеленый сад. Рядом с ней были разложены еще две заранее подготовленные подушки. При виде их Фиона спрятала улыбку: Харука так любила, чтобы все было правильно. Сэцуко опустилась на одну из подушек рядом со своей матерью, и Фиона последовала ее примеру, хотя, возможно, и не так изящно.