Какой была ее жизнь все эти долгие годы? Вернулась ли она, чтобы остаться, или это был промежуточный этап перед новой миграцией? Я был уверен, что еще с ней увижусь, и готовился к этой встрече, ибо если любовь и жизнь существуют недалеко друг от друга, то теперь они, несомненно, сблизились. 22 Опасаясь, что она может прийти на кладбище, когда я занят в библиотеке, я придумал маленькую хитрость. У стены кладбища была навалена гора песка, который использовали рабочие. Я засыпал пару ведер в тачку и отвез к могиле Эммы. Высыпал на расчищенную дорожку и разровнял граблями. Получилась гладкая поверхность, на которой остались бы следы, если бы она приходила. Так поступают охотники, выслеживающие дичь. Мера оказалась бессмысленной, ибо через два дня после того, как я увидел Маргариту на столе в покойницкой, я, собираясь на обед, столкнулся с незнакомкой в калитке. Она заметила мое волнение, может, потому что я замедлил шаг или покрылся румянцем, но как бы там ни было, она поняла, что я в затруднительном положении. – Вы уходите? – спросила она совершенно обычным голосом. – Да, то есть, нет… – отвечал я, запутавшись. Она стояла передо мной, я смотрел на нее и думал, что молитвы исполняются, а чудеса происходят. – Так вы уходите? – Нет, сегодня задержусь подольше. – Тогда проводите меня, – сказала она, – если угодно. Всегда трудно идти с кем-то в паре. Мне было тяжело, потому что я старался идти в ногу со смущенной спутницей, которой было тоже тяжело укорачивать шаг, приноравливаясь к моей походке. Но когда я пошел рядом с ней, тяжести как не бывало, она двигалась не торопясь, словно обычной своей походкой, и то, что мы шли с ней слаженно, тоже показалось мне чудом. – Тут у вас все так ухожено! – Стараюсь по мере сил. – Нужно самому быть очень одиноким, чтобы проникнуться одиночеством других. Я подумал, что она, наверное, за мной наблюдала, знала, что я живу один, что работаю библиотекарем, что у меня нет друзей. – Вы сказали, что ухаживаете за могилой из сострадания, – продолжала она, – но сострадание – не простое чувство, оно предполагает небезразличие. Изредка разговаривая, а по большей части молча, ступая неторопливым, синхронным шагом, мы подошли к могиле Эммы. – А что означает этот песок? – спросила она, заметив ловушку. – Наверное, рабочие просыпали, – ответил я торопливо. Она опустила глаза и осмотрела землю, не слишком-то веря моим словам, потом ступила одной ногой на песок, сильно вдавила и убрала ногу. След получился четкий. Она посмотрела мне в глаза. – Сделаем так, – сказала она, словно разгадав загадку, – отныне, наведываясь, я буду заглядывать к вам, если застану на месте. – Я здесь всегда по утрам, – ответил я торопливо, – в полдень практически не бываю. Твердой ногой она сделала следующий шаг и застыла перед фотографией, словно хотела, чтобы следы оставались четкими и нетронутыми. Невесть почему, я вздумал поступить точно так же. Протянул правую ногу, стараясь не шевелиться, чтобы не топтать песок, затем подтянул левую и, не удержав равновесие, пошатнулся. Эмма заметила и поспешила на помощь, поддержав меня за руку. Нежданное прикосновение, продолжавшееся миг. Одно из тех, вокруг которых вращаются человеческие судьбы. Я оказался рядом с ней. Мы оба смотрели на фотографию, но сейчас этот портрет не производил на меня прежнего действия, он был от меня далек, обратно пропорционально близости воскресшей Эммы и неукротимого желания смотреть на нее. Они были похожи, как две снежинки, как два лепестка. Я ей об этом сказал. – Вы поразительно похожи… Эмма взглянула на фотографию, словно подтверждая мои слова. – Кажетесь одним и тем же человеком, – подытожил я. – Возможно, так и есть, кто может сказать с уверенностью, – смиренно ответила она. Страдание, с каким она смотрела на фотографию, позволяло предположить, что там захоронен кто-то близкий, что опровергало мою гипотезу. – Вы, наверное, не отсюда? Она не ответила. Лицо ее стало грустным, и лишь спустя время я заметил, что она плачет; слезы текли по ее щекам, а губы неуловимо двигались, как во время молитвы в церкви, казалось, она разговаривает с фотографией. Я почувствовал себя лишним и, имей я возможность, ускользнул бы куда-нибудь, но любое мое движение нарушило бы ее сосредоточенность. Она не вытирала слезы, они катились по шее и исчезали за воротничком блузки. – В прошлый раз, – сказала она неожиданно, не отрывая от фотографии глаз, – вы не закончили то, что начали говорить. Вы сказали, что не только чувство грусти заставляет вас останавливаться у могилы. Что же еще? Эта фотография вам кого-то напоминает? Я не мог сказать, что влюблен в фотографию: – Очень близкого человека. Больше она ничего не спросила. Постояла еще минуту, затем протянула руку и погладила фотографию, а другой рукой, как бы отраженной, прикоснулась к своей щеке. Все свои действия она производила, словно меня там не было или, точнее, я был естественной составляющей частью этой картины. – Пойдемте! С той же осторожностью, что и прежде, она постаралась не коснуться следа, почти перепрыгнув через полоску выровненного мною песка. Оказавшись по другую сторону этого магического круга, она протянула мне руку и, в подражание ей, я перепрыгнул. Направились к выходу. – Когда вы еще придете? – Не знаю, но я к вам зайду, а если вас не окажется на месте… Она подняла упавшую ветку кипариса, едва мы подошли к центральной аллее. Перед покойницкой, у входа, она заметила железный крюк, подошла и повесила ветку. – Каждый раз, когда я вас не застану, ветка будет перевернута вниз. Когда она уходила и я увидел ее со спины, я впал в отчаяние при мысли, что мне снова предстоит мучиться в гипотезах и вопросах, и не сдержался: – Как вас зовут? Эмма остановилась, повернулась и посмотрела на меня. – Кто вы? – продолжал я вопросы. Лицо ее помрачнело, она прикрыла веки, словно в знак порицания, потом повернулась и с тяжелой душой ушла, даже не попрощавшись. Она уходила, у меня все сжалось внутри. Есть не хотелось: я взял все необходимое, чтобы собрать песок. Остановился перед песчаным прямоугольником с четкими следами, мои рядом с Эммой, образ нашей близости, и даже если я их смету, мы все равно будем рядом, ибо следы не исчезают, даже если их разносит ветер или смывает вода и они протекают в землю, они просто становятся чем-то другим, двумя рядом растущими листьями, обещанием, облетающим мир. Ничто, существовавшее хоть секунду, не исчезает бесследно – ни мысли, ни мечты, ни молитвы. Я сидел за письменным столом в библиотеке, как вдруг на лестнице послышался звук медленных и как бы нерешительных шагов. Справедливость совпадений отошла на задний план, уступив место небывалому удивлению: я видел перед собой того самого человека. Это был приезжий, который кружил среди могил и которого я спас от рук разъяренного Дездемонта Папасидеро. Его присутствие как постороннего в библиотеке и как завсегдатая на кладбище немало смутило меня, как если бы места работы и функции наслаивались друг на друга. Он тоже крайне удивился, когда увидел меня, и на миг было даже подумал, что не туда попал. Он приблизился и учтиво поздоровался. – Так… вы – библиотекарь? – Да, добро пожаловать. Он улыбнулся, покачал головой и сказал: – Такого я и вправду не ожидал. – Вы не первый, кто удивляется. Какими судьбами в наших краях? – Мне нужны были кое-какие книги, и я узнал, что здешняя библиотека отлично укомплектована. – Скажите, что вас интересует, я с радостью помогу.