— А вы ему и намека на это не давайте. Скажите, что мы убедим его согласиться на почетное отречение и ссылку… в какое-нибудь приличное имение. — Если только так… но вот что меня смущает, князь. Павел Петрович очень подозрителен и сам подбирает гвардейцев для личной охраны. — Ничего, мы эту охрану как-нибудь обойдем. И знаете, кто нам поможет? — Кто же? — Сам Павел Петрович! — О чем вы говорите? Хитрый лис поднес палец к губам и прошептал: — Сейчас не время и не место для такого серьезного разговора. Приходите вечером к княгине Марье Алексеевне, составим партию в пикет, там я вам все и расскажу. Тем же вечером в салоне княгини Заславской четверо вельмож былого екатерининского окружения сидели за карточным столом. Среди них был и красавец со шрамом на щеке, и господин с лисьей физиономией, и еще два господина в мундирах с Андреевскими лентами. Красавец со шрамом вопросительно взглянул на Лиса. — Не беспокойтесь, князь, вы среди друзей. Мы все озабочены судьбами Отечества, судьбами династии. И у нас есть план. Он понизил голос и продолжил: — Как вы знаете, император помешан на всякой средневековой романтике. Недаром он свой новый дворец именует замком. И в этом замке он велел устроить множество потайных ходов и секретных комнат. Этим-то его чудачеством мы и воспользуемся. Господин Разумовский, — Лис кивнул на одного из соседей по карточному столу, — господин Разумовский достал чертежи нового замка, на которых обозначены все эти тайники и скрытые проходы. Вам достаточно будет отобрать несколько надежных гвардейцев и тайно провести их в замок. Там они спрячутся в одной из секретных комнат, а ночью, сразу же после смены караула, выйдут из тайника и ворвутся в покои императора. — Но охрана… — Перед самыми покоями стоят лишь двое гвардейцев, вашим людям нетрудно будет их обезвредить. А когда они войдут в императорские покои, мы проследуем за ними и принудим Павла Петровича к добровольному отречению. Лис склонил голову набок и осмотрел соучастников. — Мне кажется, этот план хорош! — проговорил господин Разумовский. — Удастся ли его осуществить? Утром я спала долго, послав накануне сообщение Натэлле Васильевне, что у нас с мамой ЧП, квартиру вскрыли. Натэлла замучает, конечно, меня вопросами, зато доведет до главного редактора информацию в сильно преувеличенном виде. Я выползла из своей комнаты только после десяти. Мама была в ванной, так что я сполоснула лицо на кухне и хотела было сварить кофе, но на кухне было так противно находиться, что я махнула на кофе рукой. В прихожей заливался стационарный телефон, и я нехотя взяла трубку, думая, что это беспокоят из редакции. — Да! — не слишком любезно рявкнула я. — Слушаю! — Мне нужна Вера Анатольевна Вороновская, — услышала я холодный женский голос. — Это я… — Я мигом присмирела. Из полиции, что ли? — Это говорят из нотариальной конторы, — сказала женщина. — Вы должны подъехать к нам, чтобы продлить доверенность. — Какую доверенность? Ничего не понимаю! — Мне не понравилось слово «должны». Вечно я кому-то что-то должна, мне, небось, никто ничего не должен, а и должен, то не отдаст! Скажу сразу, обычно я никогда не вступаю в пререкания с людьми, которые разговаривают со мной официально, да и случаев таких в моей жизни было немного. Раньше я даже теток из регистратуры в поликлинике боялась. — Генеральная доверенность на ведение всех дел, — пояснила женщина, убавив холода в голосе, — которую вы давали своей… Вороновской Алле Дмитриевне. — И что? — А то, что срок действия доверенности истек. — Но раньше… — Я вспомнила, что подписывала какие-то бумаги, которые приносила мама. С самого начала она занималась всеми деловыми вопросами, говорила, что ничего там сложного нет, она сама разберется. — Дело в том, что нотариус Семиярова отошла от дел, — объяснила женщина, — теперь дела принял новый нотариус, Шестопалов. Так что вам следует как можно скорее продлить доверенность, и сделать это вы можете, только явившись лично в контору. Можете подъехать сегодня к одиннадцати часам? — А какой адрес? — Вы что, никогда не были у нотариуса Семияровой? — в голосе снова прорезался холод. — Колокольный переулок, дом восемь-А. И паспорт не забудьте. — Хорошо, буду… — Кто это был? Я и не заметила, что мама вышла из ванной. — От нотариуса звонили, — вздохнула я, — вот теперь переться еще туда к ним… — Зачем? — мама сказала это голосом резким, как удар хлыста. — Насчет доверенности, она просрочена… — Но я же обо всем договорилась с Мариной Михайловной! — Если ты говоришь о Семияровой, то она на пенсию ушла, теперь там кто-то другой, так что дела в порядок приводят. Ладно, съезжу, раз надо… — Черт знает что! — Мама схватилась за собственный мобильник и нажимала уже кнопки, причем руки у нее дрожали. — Алло, алло! — закричала она. — Это Марина Михайловна? Да, я… и что?.. Она слушала, отвернувшись, и я решила уже зайти в ванную, поскольку время здорово поджимало. — Сволочь! — Мама выронила телефон. — Сказала, чтобы я больше ей не звонила, она, видите ли, больше делами не занимается. — Да ладно тебе, съезжу туда, раз у них порядки изменились. — Я взялась за ручку двери, но мама как-то странно замолчала. Я взглянула на нее. Лицо у матери было бледнее снега, глаза расширились и начали закатываться. Она часто задышала, схватилась за сердце и начала медленно сползать по стене. — Мама, что с тобой? — Я бросилась к ней, подхватила ее, поддержала и усадила в гостиной на диван, потом уложила. — Что с тобой? — Мне… мне что-то плохо… сердце, наверное… Прежде мама никогда не жаловалась на сердце, но все когда-то случается первый раз. Я устроила ее поудобнее, подложила ей под голову подушку. — У тебя есть какое-нибудь лекарство? — Есть корвалол на кухне, в шкафчике… накапай мне тридцать капель… Я сбегала на кухню, нашла темный пузырек корвалола, накапала в стакан, принесла маме. Она выпила, немного пролив, поморщилась, отвела стакан рукой. — Ну как тебе, лучше? — Нет… наверное, нужно вызвать неотложку. Я не на шутку перепугалась. Мне никогда не приходилось вызывать «Скорую» или неотложку. Раньше с мамой такого никогда не бывало… Нашла номер телефона, позвонила, описала симптомы. Дежурная выслушала меня так, будто я хочу чего-то немыслимого, но в итоге все же нехотя проговорила: — Ждите врача. — Долго? — Как удастся, вызовов очень много. — Но маме очень плохо… пожалуйста, скорее… — Меня не слушали, из трубки уже неслись короткие гудки. Я перевела взгляд на маму. И в этот момент мне показалось, что в ее взгляде нет слабости и страдания больного человека, показалось, что мать исподтишка следит за мной, как хитрая и расчетливая кошка следит за перепуганной мышью… Да нет, конечно, показалось. Ее глаза не выражали ничего, кроме страха и страдания. — Что они сказали? — пролепетала она слабым, прерывающимся голосом. — Врач будет, — ответила я обнадеживающе. — Обязательно. Потерпи. Как ты?