У начальника опергруппы были другие заботы. Не говоря ни слова, одними жестами он распределил своих подчиненных по лужайке вокруг дома — кто-то зашел сзади, кто-то встал возле окон. Сам командир подошел к крыльцу. Он встал сбоку от двери, выждал несколько секунд и резко ударил по дверной ручке прикладом автомата, потом дернул ее на себя и отскочил в сторону. Впрочем, ничего не произошло. Тогда он бросил в дверной проем гранату. Изнутри грохнуло, полыхнул ослепительный свет, от которого у Муравьева потемнело в глазах, хотя он стоял вдалеке. «Светошумовая граната», — вспомнил Муравьев знакомое словосочетание. Выждав несколько секунд, командир опергруппы ворвался в дом, оттуда донеслись тяжелые шаги и громкие выкрики: — Чисто! — Ты что, сдурел? Это же свои! — Чисто! — И здесь чисто! Муравьев вышел на поляну, пошел к крыльцу, настороженно оглядываясь по сторонам. На крыльце появился командир опергруппы в сопровождении нескольких бойцов. — Никого! — сообщил он разочарованно. — Птичка улетела, гнездо остыло! В это время из соседней рощицы появилась старушка с жизнерадостным фокстерьером на поводке. Она с интересом разглядывала оперативников. — Это что, ребятки, вы кино здесь снимаете? — проговорила она. — Когда показывать будете? По какому каналу? Мы с Ромуальдом непременно посмотрим… мы любим остросюжетное… Фокстерьер тявкнул, подтверждая ее слова. — Бабушка… — обратился к ней Муравьев, и тут же поправился: — Женщина, вы в этом доме кого-нибудь видели? — В этом доме-то? Да нет, ребятки, тут уже лет двадцать никого не было, ни одной живой души. — А раньше что здесь было? — А раньше-то… раньше здесь библиотека была районная, я в нее записана была. — Б-библиотека? Старушка с собачкой удалились по своим неотложным делам. Муравьев почувствовал спиной чей-то пристальный, неотступный взгляд. Он обернулся и увидел командира опергруппы. Тот стоял, сложив руки на груди, и мрачно смотрел на Муравьева. — Районная библиотека, значит? — проговорил он после длинной, тяжелой паузы. — Ты туда что, книгу какую-то вовремя не отдал и тебя лишили читательского билета? — Ну извини… у меня была надежная наводка… я был уверен… не сомневался… — Не сомневался он! Нас, между прочим, в другом месте ждали, а мы тут ерундой занимались по твоей милости! — Ну извини… — повторил Муравьев, опустив глаза. — С кем не бывает… у меня была информация… — Имей в виду — следующий раз проверяй свою информацию! Как следует проверяй! Командир развернулся и пошел в сторону, сердито отмахиваясь от разрезвившихся комаров. Муравьев только вздохнул, глядя ему вслед; то ли еще скажет ему начальство. Утром в редакционном коридоре я столкнулась с Порфирьичем. Он с хрустом грыз большую морковку. Проследив за моим взглядом, Порфирьич пояснил: — Очень полезно для зрения. А у тебя-то как дела? Что-то у тебя вид расстроенный. — Порфирьич, миленький, ты ведь просто волшебник по части фотографии… — Ну, это ты, конечно, преувеличиваешь… по интонации чувствую, что тебе что-то нужно? — Я сфотографировала страницу книги, чем-то залитую… На всякий случай я не стала ему говорить, что страница залита кровью. Не хотела его отпугнуть. Хотя нашего Порфирьича ничем не возьмешь, все же пойдут вопросы, а мне и ответить пока нечего. — Можешь как-нибудь ее прочитать? Увеличить контрастность, ну или что там еще можно сделать? — Ну покажи, что там у тебя. Я показала ему на телефоне фотографии страницы из книги Бидермайера. Порфирьич посмотрел так и этак, потом сказал: — Ну пойдем в лабораторию. Может, что-то и смогу сделать. У Порфирьича была в редакции собственная маленькая комнатка без окон, где он колдовал над своими фотографиями. Эту комнатку он называл лабораторией и никому не позволял в нее входить. Так что это приглашение меня удивило и обрадовало. Мы вошли в лабораторию, Порфирьич выключил обычный верхний свет и включил красную лампу, при свете которой все стало каким-то непривычным, таинственным, и сам Порфирьич сделался похож на колдуна из сказки или средневекового чернокнижника. Он поколдовал над моим телефоном, перенес снимок залитой кровью страницы на проектор слайдов и направил его на большой экран. Затем стал надевать на проектор разноцветные светофильтры. Изображение на экране становилось то темнее, то светлее, оно меняло цвет, и вдруг сквозь темное пятно проступили едва различимые буквы печатного текста. Порфирьич еще что-то подкрутил, увеличил контрастность изображения и наконец проговорил: — Ну вот, пожалуй, это все, что я могу сделать. Я вгляделась в экран — и смогла, хоть и с трудом, прочесть несколько строчек текста. «Так называемый Малый церемониальный перстень. Несмотря на название “Малый”, этот перстень играл очень большую роль в ритуалах Ордена. Во время посвящения в сан нового Великого Магистра этот перстень непременно вручался ему Капитулом Ордена как знак его верховной власти, и Магистр должен был носить этот перстень, не снимая ни при каких обстоятельствах. Среди рядовых членов Ордена об этом перстне ходили слухи, что именно он является ключом к легендарному сокровищу Первого Магистра…» Поверх этого печатного текста было еще несколько слов, написанных от руки размашистым почерком, по старой орфографии: «В долготу дней — но не лебедь и не щука». Странная надпись… что она может значить? Я сфотографировала проступивший текст на свой телефон, поблагодарила Порфирьича и вышла из его лаборатории, размышляя над тем, что мне удалось узнать. Да, тот перстень, который случайно попал мне в руки, очень важен. Возможно, он является ключом к какой-то тайне. Ну, по крайней мере, понятно, почему за ним охотится тот загадочный человек… Тут я вспомнила, что дала Муравьеву наводку на семейное кладбище Левенбергов и загородный дом, где скрывается тот человек с волчьим взглядом. Интересно, арестовали они его? Хорошо бы, если арестовали. Тогда я смогу чувствовать себя гораздо спокойнее… И будет что сказать Бурнусу, который, на мое счастье, еще не появился в редакции. Я набрала номер Муравьева. Он долго не отвечал; наконец в трубке раздался щелчок и прозвучал знакомый голос: — Вы?! Он произнес это короткое слово с такой странной интонацией, что мне отчего-то стало неуютно, у меня появилось какое-то нехорошее предчувствие. Это предчувствие еще усилилось от того, что он снова обращался ко мне на «вы». Но я не придала этому предчувствию должного значения и бодрым голосом осведомилась: — Ну что, как прошла ваша операция? — Операция?! — повторил Муравьев с той же неприятной интонацией. — Издеваетесь, да? Поставили меня в идиотское положение перед коллегами и очень довольны? Это вы так развлекаетесь? — По… почему развлекаюсь? По тому, как развивался наш разговор, я поняла, что операция прошла неудачно и Муравьев винит в этом меня. — В этом доме уже двадцать лет никто не живет! — отчеканил Муравьев. — Там и следов человеческих нет! Да и раньше там была районная библиотека! А я вам поверил, как последний дурак! Думал, вы не из тех дамочек, которые от скуки выдают свои фантазии за реальность! — Фантазии? — возмутилась я. — Никакие это не фантазии! Он был в этом доме и чуть не напал на меня! Если бы не подоспела Изольда, не знаю, что бы он со мной сделал! — Изольда?! — переспросил Муравьев, и в голосе его снова прозвучала надежда. — Значит, там была еще одна свидетельница? — Ну да… — протянула я неуверенно, — только Изольда, она… как бы это сказать…