— Как ее фамилия? — Чья? Изольды? — я окончательно растерялась. — Но у нее нет фамилии… — Как это? У всех есть фамилия! — Только у людей… — А она кто же? Не человек? — Нет… она собака… ирландский волкодав… — Что?! Собака?! Да чтоб вас! — И он резко прервал разговор, подозреваю, что швырнул телефон об стену. Я уныло смотрела на свой телефон. Надо же, как неудачно все получилось… похоже, что я окончательно испортила отношения с Муравьевым. А жаль — он мне в последнее время даже стал немного нравиться… И тут мой телефон снова зазвонил. Я радостно схватила трубку. Наверное, Андрей… Муравьев все же понял, что был не прав. То есть прав, конечно, но слишком резок. И что нельзя прерывать разговор на такой негативной ноте. Я нажала кнопку ответа и проговорила: — Ну да, я конечно виновата, но и вы не правы… — Виновата? — Из трубки донесся холодный, скрежещущий голос. — Ну так самое время искупить свою вину. — Кто это? — испуганно спросила я. Хотя в глубине души я уже поняла, кто мне звонит. Тот самый человек с волчьими глазами, которого я встретила возле семейного кладбища Левенбергов. Тот самый человек, из-за которого мне только что влетело от Муравьева. — Узнала? — проговорил он насмешливо. — Чувствую, что узнала. Так вот, слушай меня внимательно. Твоя престарелая подруга у меня… — Кто? — переспросила я. — Леокадия! И если ты хочешь, чтобы она осталась в живых, немедленно приезжай… И тут сквозь его голос прорвался другой — взволнованный, на грани истерики: — Вера, не слушайте его! Не приезжайте! Ни в коем случае не приезжайте! Я как-нибудь сама выкручусь… — Конечно, можешь не приезжать, — перебил ее мужской голос, — но тогда ее смерть будет на твоей совести! — Зачем я вам? — Правильный вопрос! Ты мне, конечно, не нужна. Но мне нужно, чтобы ты привезла мне сама знаешь что. — Что? — Не делай вид, что ты глупее, чем есть! Ты прекрасно знаешь, что я говорю о перстне! Перстне императора! Ну никак он не успокоится! Дался ему этот перстень! Я молчала, а он добавил резко и зло: — В общем, если хочешь застать Леокадию живой — приезжай немедленно. — Куда? Замок большой! — В будуар Лопухиной. Туда ведет потайная лестница из спальни императора. Чтобы туда попасть… — Да знаю я, как туда попасть! — Знаешь? Отлично. Так приезжай как можно скорее, если хочешь застать Леокадию в живых. И не вздумай сообщать это полиции! Если скажешь — я ее точно убью! И на этой ноте он повесил трубку. То есть никакую трубку он, естественно, не вешал, а просто прекратил разговор. А я сидела в растерянности, не зная, что предпринять. Его слова впечатались мне в мозг: смерть Леокадии будет на моей совести… И ведь это правда. Я никогда себе не прощу, если бедная старушка погибнет по моей вине… Пусть сама Леокадия сказала, чтобы я не ехала, — но в данном случае ее слова ничего не значат. Она сказала так из благородства, чтобы я не рисковала своей жизнью. Тут я подумала, что нужно немедленно сообщить об этом звонке Муравьеву. Конечно, тот страшный человек категорически запретил мне звонить в полицию, но как он узнает? Никак! А Муравьев, может быть, поможет, хотя бы посоветует, как поступить. Да что там, конечно, он поможет не только советом, он ведь хочет арестовать этого загадочного Левенберга, а тут как раз удачный случай… Тут я вспомнила, что уже давала Муравьеву наводку — и чем это кончилось… да он мне, пожалуй, больше не поверит! Да он меня теперь и слушать не станет! Мне ужасно не хотелось звонить ему, это было унизительно… Да ладно, поверит или не поверит — дело десятое, и унижение я как-нибудь перетерплю, нужно срочно звонить ему, ведь от этого зависит жизнь Леокадии Львовны! И я набрала номер Муравьева. Из трубки неслись нудные однообразные гудки — и никакого ответа… Я перезвонила еще раз — и с тем же результатом. Ну, все ясно. Он так разозлился на меня за то, что я подставила его с тем старым домом, что внес мой номер в черный список, и больше я не смогу до него дозвониться. Ну, нет так нет… На всякий случай я все же написала ему сообщение, где сказала, что Левенберг похитил Леокадию Львовну и я еду в Михайловский замок по его требованию. Отправила это сообщение Муравьеву — и устремилась на помощь Леокадии. Император помолился перед иконами, подошел к постели. Но вдруг он услышал в соседней комнате какой-то странный шум, приглушенные голоса и звуки борьбы. — Кто там? — воскликнул он настороженно, но ответа не последовало. — Заговор… — проговорил он взволнованно и бросился к камину, где стоял заветный ларец. Он открыл ларец… и с ужасом увидел, что тот пуст. — Что же это? — Павел не мог поверить глазам. Ведь он сам положил священный крест в ларец, сам убрал этот ларец в тайник в Аннушкиной комнате… Неужели… неужели Аннушка спрятала реликвию? Неужели она встала на сторону заговорщиков? Император не мог в это поверить — но в то же время не мог найти другого объяснения. Да и поздно было искать какое-то объяснение, нужно было думать, как спасти свою жизнь… Бежать в Аннушкины покои? Но если она участвует в заговоре, в ее покоях его уже поджидают… Дверь спальни начала открываться. Император, как мышь, шмыгнул за расписной каминный экран. В считаные секунды спальня наполнилась людьми — гвардейскими офицерами и придворными. Из своего убежища несчастный император разглядел последнего фаворита своей матери Платона Зубова, его братьев, командира Изюмского полка Леонтия Беннигсена. Платон Зубов взглянул на царскую постель и в испуге проговорил: — Птичка упорхнула! Дело не выгорело! Хладнокровный Беннигсен шагнул к кровати, потрогал постель и сухо произнес: — Гнездо теплое, птичка недалеко!