Он в два шага обошел комнату и насмешливо проговорил: — Да вот же она! Вдвоем с кем-то из гвардейцев Беннигсен силой вытащил императора из-за экрана. Павел пытался вырываться, но сильные офицеры выволокли его на середину комнаты. — Что вы делаете, господа? Вы подняли руку на своего государя, на помазанника Божьего! Вперед выступил Зубов, в руках его был какой-то документ. — Мы не сделаем вам ничего дурного, государь, если вы подпишете эту бумагу. — Что еще за бумага? — Отречение от престола. Отречение в пользу вашего сына Александра Павловича. — Я не стану это подписывать! — Император неожиданно рванулся, высвободился из рук гвардейцев, подскочил к Зубову и ударил его по лицу, воскликнув: — Вы подлец, сударь! Беннигсен снова схватил его за руки и выкрикнул: — Не противьтесь, государь! Дело идет о вашей жизни! Подпишите сей же час! Павел отступил, лицо его побледнело, зубы стучали. — Ладно, — проговорил он сбивающимся голосом, — давайте вашу бумагу. Я подпишу. Беннигсен протянул императору документ, но тут между ним и царем возник полковник Владимир Яшвиль, начальник конногвардейской артиллерии. — Хватит разговаривать! — выкрикнул он. — Теперь он под страхом смерти подпишет все, что угодно, хоть договор с дьяволом, а завтра наши головы полетят на эшафоте! Дело надобно довести до конца, коли нам дороги наши жизни! — Он прав… — проговорил Беннигсен. Император вдруг с неожиданной силой рванулся и метнулся к камину. Он подумал, что еще есть шанс через потайной ход сбежать в Аннушкины покои. Может быть, она все же не стакнулась с заговорщиками и спрячет его… Но на пути его встал Платон Зубов. В руке его была массивная золотая табакерка, он замахнулся и изо всей силы ударил государя в висок… Павел охнул и упал на пол. Тут же к Павлу подскочил Яшвиль, ударил его ногой, а затем на императора навалилось не менее десятка человек. — Бей его! — повторял Яшвиль, раз за разом пиная поверженного императора ногами. — Все еще шевелится! — А вот сейчас я его… — Офицер Измайловского полка Скарятин навалился на Павла, захлестнул на его шее офицерский шарф и принялся стягивать его концы, приговаривая: — Вот так, ваше величество, вот так… еще немножко… еще самую малость… Офицер того же Измайловского полка Кондратий Левенберг стоял чуть в стороне, с ужасом глядя на происходящее. Он вступил в ряды заговорщиков заодно со своими друзьями по полку, Скарятиным и Белозерским, они убедили его присоединиться к заговору, который обещал России нового, молодого и разумного царя. Прежнего государя заговорщики не собирались убивать, они хотели лишь принудить его к отречению от престола… И вот теперь его, помазанника Божьего, бьют руками и ногами, топчут в бешенстве… Как легко человек превращается в зверя! Как легко поддается общему бешенству! Левенберг увидел, как после очередного удара с маленькой, бессильной руки императора, похожей на птичью лапку, скатился серебряный перстень, отлетел прямо ему под ноги. Он наклонился, поднял перстень, осмотрел его. Простой, массивный перстень с вырезанным на нем мальтийским крестом… Левенберг положил перстень в карман. Нужно сохранить его как память об этой ужасной ночи… Кроме того, он вспомнил семейное предание, которое слышал как-то от своего деда… — Левенберг, ты что стоишь в стороне? — окликнул его Белозерский. — Чистеньким хочешь остаться? Не выйдет! Мы тут все заодно! Все замазаны! Бей его! — Хватит уже, довольно! — проговорил Беннигсен, отступив в сторону. — Государь мертв. Заговорщики, тяжело дыша, расступились. На полу осталось только маленькое, неловко скорчившееся тело несчастного императора. — Как же так, господа… — проговорил Зубов, приглядевшись к убитому. — Как он нехорош… весь в синяках, ссадинах. В таком виде его нельзя никому показывать. — Пригласите доктора Вилье! — проговорил граф Пален, во время потасовки стоявший в стороне. — Пускай он приведет государя в божеский вид. — В божеский? — Беннигсен резко, зло расхохотался. — Вот уж неподходящее слово! Тем не менее лейб-медика Вилье разбудили и немедленно привезли в Михайловский замок. Увидев мертвого государя, Вилье пришел в ужас. Пален с трудом сумел успокоить его. — Но я не могу придать ему вид вполне благопристойный. Я, конечно, замажу кое-какие синяки, но следы побоев все равно останутся. Особенно если близко подходить. — Делайте что можно, сударь. В конце концов, мы засыплем его цветами… Я приехала к замку на такси, вышла у главного входа, отпустила машину и пошла в обход, к тому крылу замка, куда совсем недавно мы входили с Леокадией. Здесь, как и прежде, стоял в своей полосатой будке усатый восковой часовой в гвардейском мундире. А куда он денется? Я поздоровалась с ним, как со старым знакомым, попросила прощения за причиненное беспокойство, пролезла за полосатую будку, открыла спрятанную там дверцу — она не была заперта. Вошла внутрь и оказалась в знакомой по прежнему визиту маленькой круглой комнате без окон и дверей. На этот раз у меня не начался приступ клаустрофобии, то есть вроде бы дыхание перехватило и сердце начало биться, но я приказала своему организму не валять дурака, поскольку надо спасать Леокадию. Вы не поверите, но помогло. Но на всякий случай я не стала задерживаться в этой комнате. Как и в прошлый раз, на каминной доске стоял бронзовый канделябр, рядом с ним лежал коробок спичек. Я зажгла свечи и подошла к правой стороне камина, которую украшала мраморная львиная морда. Вспомнив, что делала Леокадия, я вложила руку в мраморную пасть, нащупала там что-то вроде вентиля и повернула его. Тут же часть камина с тяжелым скрипом отодвинулась в сторону, и передо мной открылся потайной проход. Я подняла канделябр и решительно шагнула вперед. Прошлый раз я вошла в этот коридор с Леокадией Львовной, сейчас — одна, а это было куда страшнее. Но идти нужно, потому что от этого зависит жизнь несчастной женщины… Я вспомнила, что этим же путем в роковую мартовскую ночь шли заговорщики, чтобы убить несчастного императора, но эта мысль не придала мне оптимизма. Едва я вошла в коридор, дверь за мной закрылась, и дальше я шла при колеблющемся свете свечей. Так прошло несколько минут, пока я не оказалась перед винтовой железной лесенкой. Я поднялась по ней, сделав несколько оборотов, и снова пошла по прямому коридору. Этот коридор привел меня к еще одной лестнице, на этот раз ведущей вниз. Как и прошлый раз, я спустилась на один этаж, толкнула дверь — и вошла в хорошо знакомое мне помещение, в спальню императора Павла, ту самую спальню, где закончилась жизнь несчастного самодержца. В первый момент я невольно вздрогнула, мне показалось, что комната полна народу, но уже в следующую секунду я едва не рассмеялась — это были восковые фигуры, заговорщики, столпившиеся вокруг Павла… то есть вокруг пустого места, потому что фигуру самого императора пока не вернули в музей. Похититель сказал, что ждет меня в будуаре Лопухиной. Я знала, как туда попасть. Вспоминая прошлое посещение этой комнаты, я подошла к платяному шкафу, открыла дверцу, сдвинула в сторону висящую там одежду, ощупала заднюю стенку шкафа и нашла там спрятанную задвижку. Дернула ее, и задняя стенка шкафа открылась, как дверь купе. Передо мной оказалась очередная винтовая лестница. Я спустилась по ней и оказалась в будуаре фаворитки императора Анны Лопухиной. Это была уже знакомая мне просторная комната, обставленная изящной светлой мебелью. Впрочем, некогда было любоваться интерьером — я спешила на помощь Леокадии. Но здесь никого не было — ни Леокадии, ни похитителя.