— Сволочь! Этот крест мой, мой, только мой! Я для того и устроился на эту работу, чтобы завладеть им! Я знал, что он где-то здесь! Ты не отнимешь его у меня! — Ты, жалкое насекомое! — отозвался Левенберг, тяжело дыша. — Этот крест не твой, он мой! Моя семья искала его двести лет! И тот, кто встанет между бароном фон Левенбергом и этим крестом, погибнет! В его руке появился пистолет, он направил его в лицо Попеляева… но тот опередил противника, ударив его в висок подсвечником. Раздался отвратительный хруст, глаза Левенберга закатились, его голова перекатилась к плечу. — Вот так! — Попеляев забрал из мертвой руки пистолет, поднялся на ноги и пристально взглянул на нас с Леокадией Львовной. — Теперь с вами, — проговорил он сухим, деловым тоном. — Сейчас вы отдадите мне крест. Это не обсуждается. Далее у вас есть два варианта. Или вы уходите и забываете все, что здесь видели, или… или мне придется вас убить. — А вы вошли во вкус! — проговорила я. — Говорят, что только первый раз убивать трудно, а потом появляется привычка. — Хватит болтать! — бросил Попеляев, шагнул ко мне и протянул руку. — Крест! — И не подумаю! — Я крепко сжала крест и почувствовала, как в меня переливается его могущество. — Браво! — раздался в капелле новый голос. Попеляев вздрогнул и обернулся. И тут рядом с нами появился еще один человек. Он не вошел в капеллу, а именно появился, возник, словно соткался из ее сумрачного воздуха, из самой атмосферы готической часовни. Проступил, как проступает фотография в кювете с проявителем. Это был человек с длинным, породистым лицом, с высокомерным взглядом холодных, глубоко посаженных глаз. Тот самый человек с портрета, которого мы с Леокадией видели несколько дней назад. Попеляев попятился, лицо его перекосилось от страха, но он взял себя в руки и проговорил прерывающимся голосом: — Опять вы? Вы всегда так внезапно появляетесь! В конце концов, это невыносимо! — Не забывайте именовать меня «Ваша светлость!» — Обойдетесь! Я вас больше не боюсь! Я нашел то, что искал все это время… — Вы искали это для меня! — А вот хрен вам… ваша светлость! Я заберу крест себе и больше не приду сюда! У меня впереди новая жизнь! — Ошибаетесь! — Человек с портрета взмахнул рукой — и Попеляев, который уже направил на него пистолет, вдруг замолчал на полуслове и замер, как манекен в витрине магазина. А человек с портрета повернулся ко мне и проговорил: — Вы почувствовали, какая сила исходит от этого креста? Он был с вами всего несколько минут — и вы уже изменились. Представляете, что будет, если воздействие будет более долгим? Так что будет лучше, если вы отдадите его мне, а я… я помещу его в безопасное место. — Да, конечно… Почему-то я знала, что он говорит правду и что крест действительно нужно отдать ему. И Леокадия кивнула, соглашаясь. Крест нужно положить в безопасное место, чтобы не нашел его никакой случайный человек, никакой авантюрист и охотник за сокровищами. Некоторые люди и до убийств в поисках дойти могут, вот как с Верещагиным. И я протянула этому человеку крест — хотя почувствовала при этом горечь и сожаление. Он улыбнулся: — Вы поступаете правильно и не пожалеете об этом! С этими словами он бережно взял крест из моей руки… И крест на мгновение вспыхнул, засиял всеми цветами радуги. На это мгновение я перенеслась в далекое детство, я стала маленькой девочкой, которая на плечах отца въезжает в большую, как целый мир, комнату, а в ней — чудо из чудес, новогодняя елка, горящая сотнями разноцветных огоньков… Не знаю, было ли такое на самом деле, не помню… Это мгновение отсияло и погасло, и когда я пришла в себя, в капелле не было удивительного человека, вышедшего из старинного портрета, и не было мальтийского креста. А были мы с Леокадией Львовной, и мертвый Левенберг на полу, и над ним — Попеляев, застывший, как соляной столп. — Что это было? — растерянным голосом проговорила Леокадия. — Мне показалось, что здесь был какой-то странный человек… — Вам это показалось. Хотя странного здесь и без него более чем достаточно. — А крест… — Давайте считать, что это нам тоже показалось, — твердо сказала я. — Так будет лучше для всех. — Да, пожалуй… А что это с Попеляевым? — Ах да… — я покосилась на Попеляева и наморщила лоб. — Думаю, что с ним разберутся без нас. Сюда, кажется, кто-то идет… Действительно, за дверью капеллы послышались приближающиеся шаги. Тут у меня мелькнула еще одна мысль, я схватила выпавший из руки Попеляева пистолет, положила его в собор-сундучок, который держал в руках деревянный святой, и закрыла крышку. Леокадия Львовна смотрела на меня вытаращенными глазами, но не смела возразить. И в то же мгновение дверь капеллы открылась, и в нее влетел запыхавшийся Муравьев. — Вы здесь? — выкрикнул он с заметным облегчением. — Вы живы? А я получил ваше сообщение и сразу бросился сюда… — Не очень-то вы торопились… — подпустила я шпильку. — А что здесь произошло? — Муравьев удивленно уставился на мертвого Левенберга и на неподвижно стоящего над ним Попеляева. И тут Попеляев вздрогнул, встряхнул головой и огляделся. — А вот что тут было, — начала я, — господин Попеляев по неизвестной причине напал вот на этого мужчину и убил его… и потом впал в ступор — так на него повлияло убийство. — Ложь! — заверещал Попеляев. — Никого я не убивал! — Убил, убил на наших глазах ударом подсвечника. Вон там лежит этот подсвечник, вы наверняка найдете на нем кровь жертвы и отпечатки пальцев Попеляева… — Но это была самооборона! — Никакая не самооборона! Мы с Леокадией Львовной видели, как он напал на этого человека! — Точно, — Леокадия блеснула глазами, — все так и было, я подтверждаю… — Нет, он напал первым… у него был пистолет, и мне ничего не оставалось… — Пистолет? Где вы видите пистолет? Попеляев удивленно огляделся. — Ага, — заговорил Муравьев, — сначала вы говорили, что вообще не убивали его, теперь — что это самооборона, еще и пистолет какой-то приплели… гражданин Попеляев, вы арестованы за убийство… — И Муравьев надел на Попеляева наручники. — Но я не виноват… Я подошла к Попеляеву и шепнула ему на ухо: — Нечволодово! Это тебе за то, что старика бутылкой убил… Попеляев побледнел и как-то сдулся, как спущенный воздушный шарик. Муравьев развил бешеную деятельность. Он говорил с кем-то по телефону на повышенных тонах, вызывал криминалистов и транспорт для перевозки задержанного и его жертвы. На нас с Леокадией он не обращал внимания, и мы решили удалиться. Если нужны будем, он знает, где нас найти. Леокадия Львовна выглядела какой-то задумчивой, я списала это на возраст и усталость. Она сказала, что проведет меня короткой дорогой, снова мы шли какими-то переходами, поднимались по узкой крутой лесенке, спускались по такой витой, что у меня закружилась голова, потом снова шли узким коридором. Я отвлеклась и не заметила, как мы пришли не к выходу, а в большую комнату, обставленную красивой старинной мебелью. Были там диванчики, обитые шелком, шелковые же ширмы с вышитыми на них журавлями, тиграми и хризантемами, большие напольные часы в форме пагоды, а по бокам этих часов — два портрета. На одном была изображена женщина в платье из серебристой парчи, в паричке, с мушкой на щеке, а на другом — тот самый мужчина в жемчужно-сером камзоле, которому только что я отдала крест Павла Первого. И не говорите мне о том, что тот мужчина был просто очень похож на этого, на портрете, — я точно знала, что это он и есть. Магистр Мальтийского ордена. И ничего не значит, что он умер много-много лет назад; здесь, в этом замке, наполненном тайнами, я уже ничему не удивлялась. — Ваша светлость… — сказала Леокадия Львовна и как-то ловко присела, наклонив голову. — Ваша светлость… — повторила за ней я, сделав то же самое. Надо признать, что реверанс получился у меня гораздо хуже. Подняв голову, я посмотрела на портрет. Показалось мне или нет, что мужчина слегка улыбнулся и развел руками — дескать, не могу больше ничего сделать, теперь уж навсегда тут застрял, в этом портрете. Показалось, конечно. Мы сердечно распрощались с Леокадией Львовной, и я заторопилась по своим делам. В редакцию решила не показываться, пускай Бурнус хоть смертной казнью мне грозит через увольнение. Зато я напишу такую статью… если уволит, любая газета ее с руками оторвет. А сейчас время заняться собственными делами.