Похоже, для меня началась новая жизнь. Главный не только вспомнил о моем существовании, но завел привычку вызывать меня каждое утро. На этот раз я не стала испытывать его терпение и сразу же отправилась в кабинет. При этом мне пришлось пройти мимо стола Натэллы Васильевны. Натэлла увидела меня — и челюсть у нее отвисла. Вот честное слово, всегда думала, что это — образное выражение, но в данном случае челюсть у Натэллы отвисла так сильно, что подбородок находился в области декольте, и я разглядела даже, что вместо своих зубов у нее протез. Натэлла по моим глазам что-то поняла, спохватилась и постаралась закрыть рот, но это ей не удалось, протез застрял. Это было мне на руку: с отвисшей челюстью она ничего не смогла сказать, и я без помех добралась до кабинета Бурнуса, краем глаза заметив, что Натэлла пытается задвинуть челюсть на место. Бурнус оторвался от компьютера, увидел меня… и его круглые очочки свалились на стол. Бурнус громко сглотнул, надел очки и еще раз внимательно взглянул на меня. — Да я это, я! — поспешила я развеять отпечатавшиеся на его лице сомнения. — М-да… — протянул Бурнус. — Действительно вы… а раз так — вот вам задание. Поезжайте в Михайловский замок… У меня на мгновение возникло ощущение дежавю — точно то же самое он говорил мне вчера. И чем это кончилось… — Я там уже была. — Я в курсе. Потому вам и карты в руки. Поедете туда снова и подробно разузнаете, что выяснилось за это время. Узнаете все, что можно, о жертве преступления, о том, как продвинулось следствие, найден ли виновный… в общем, все, что можно. С вами поедет Порфирьич, он сделает фотографии. Жду от вас статью примерно на десять тысяч знаков, с фотографиями… Он говорил ровно то же самое, что во сне! Бывает же такое! Я уже хотела что-то ответить, но тут на столе у Бурнуса зазвонил телефон. Главный редактор снял трубку, поднес к уху и тут же отодвинул ее подальше, потому что голос в трубке был очень громкий и резкий. Хотя и женский. — Газета «Помойка»? — гаркнул этот голос. — «Мойка», — привычно возразил Бурнус. — Не важно. С вами говорит следователь Камнеломова. Мне поручено дело об убийстве в этом… как его… в общем, в музее. Поэтому хочу вас предупредить — никаких публикаций без моего ведома, и самое главное — никаких фотографий. — Но наши читатели ждут информацию… — Подождут. Дело серьезное, так что имейте в виду — все согласовывать лично со мной! Поняли? — Понял… — вздохнул Бурнус. — Это всё? — Нет, не всё. Вчера в этом… музее была ваша сотрудница Сорочинская… — Вороновская, — машинально поправил Бурнус. На этот раз собеседница приняла его слова к сведению: — Как? Вороновская? Ага, значит, пропуск нужно переписать… так вот, ей предписывается явиться ко мне на дачу… — На дачу? — удивленно переспросил редактор. — За город? — Какой загород? На дачу показаний! Сталепрокатный проспект, дом двадцать семь, кабинет номер двести семнадцать… явиться немедленно… не-мед-лен-но! Продиктовав Бурнусу адрес, собеседница отключилась. Редактор тяжело вздохнул и повернулся ко мне: — Планы меняются. Сейчас вам придется вместо Михайловского замка ехать совсем в другой замок… вас вызывают на дачу показаний к следователю Камнеломовой… Он продиктовал адрес, но под конец добавил: — Когда освободитесь, все же поезжайте в музей и постарайтесь что-то разузнать. Так сказать, приватно… — С Порфирьичем? — Порфирьич отменяется. Фотографий не будет. Но статью на десять тысяч знаков я все же жду. Однако когда я вышла из кабинета Бурнуса, Порфирьич перехватил меня. — К следователю вызывают? — спросил он вполголоса. Надо же, уже вся редакция в курсе! — Имей в виду, не говори следователю ничего лишнего! Отвечай на вопросы односложно: да — нет, ничего не видела, ничего не знаю. — Но я действительно ничего не видела и ничего не знаю… — Вот-вот, такой линии и держись! Еще скажи, что если что и видела, то ничего не помнишь. Все забыла. Отшибло память у тебя после стресса, ясно? — Ясно… А тебя тоже вызывают? — На допрос нет, велели просто все снимки сдать. У них, понимаешь, фотограф в отпуске, вместо него — стажер, а у него техника фиговая. Так эта Камнеломова решила моими руками жар загребать. Отдай, дескать, все снимки. Да сейчас, спешу и падаю! Дал ей парочку, остальные, сказал, засветил с перепугу. — Неужели она поверила? — Да нет, — вздохнул Порфирьич, — это такая баба… ты с ней поосторожнее. Я быстро собралась и отправилась на Сталепрокатный проспект. Настроение у меня было хуже некуда — меня еще ни разу в жизни не вызывали на допрос. Или на дачу показаний — вряд ли одно от другого сильно отличается. Говорила уже, что я робкая, боязливая, плохо схожусь с людьми, теряюсь, когда со мной разговаривают грубо. А если еще загнать меня в маленькое душное помещение, то вообще могу потерять сознание. А уж ничего путного точно не расскажу этой самой… Камнеедовой, то есть тьфу! — Камнеломовой. Впрочем, без разницы. Нужный мне дом оказался мрачной каменной махиной конца девятнадцатого века. При входе у меня потребовали паспорт, нашли мою фамилию в списке и выписали одноразовый пропуск. Я поднялась на второй этаж, нашла двести семнадцатый кабинет и постучала. Из-за двери донесся резкий голос: — Обождите! Возле двери стоял одинокий стул. Я села на него и приготовилась к длительному ожиданию. Впрочем, особенно долго ждать не пришлось. Дверь распахнулась, оттуда вышла заплаканная женщина средних лет. Бросив на меня сочувственный взгляд, она сказала: «Заходите!» — и понурясь удалилась по коридору. Я осторожно вошла в кабинет и по привычке огляделась. Помещение оказалось не таким маленьким, как я ожидала, и довольно много света попадало сквозь чисто вымытое окно. На окне стоял даже цветок в горшке. Это был кактус, но все же я порадовалась, что в этом месте мне не станет плохо. Радость моя продержалась недолго — до тех пор, пока я не увидела хозяйку кабинета. За большим столом, перед высокой стопкой картонных папок, сидела женщина лет сорока с лишним и что-то писала. При моем появлении она не оторвалась от своего занятия и ничего не сказала. Я же использовала это время, чтобы как следует ее разглядеть. Что вам сказать? Черты лица у нее были крупные, а глаза, наоборот, меленькие и очень колючие. Волосы уложены тугими скрученными прядями, чувствовалось, что она держит их в ежовых рукавицах, чтобы не смела вылезти ни одна прядка. Спина у следователя была не то чтобы прямая, но какая-то монолитная. В общем, следователь Камнеломова полностью соответствовала своей фамилии. Она писала еще несколько минут, наконец закончила, убрала исписанный лист в картонную папку и открыла следующую папку из стопки. Только после этого она подняла на меня колючий взгляд и строго проговорила: — Нехорошо! Очень нехорошо! Вы должны были знать, что нарушаете закон! — Нарушаю закон? — испуганно пискнула я. — Какой закон я нарушила? — Вот только не надо дурочку валять! Можно подумать, вы не знаете, что нанесение тяжких телесных побоев противозаконно! Конечно, свекрови всякие бывают, вас где-то можно понять, но тяжкие телесные побои — это уже перебор! Мне показалось, что земля уходит у меня из-под ног, что я попала в фильм абсурда. — Не понимаю, о чем вы… у меня и свекрови-то нет… я вообще не замужем… — Как — нет? — женщина недоверчиво уставилась на меня. — Вы ведь Пантелеева? — Нет, я Вороновская! — Вороновская? Не может быть… — Да честное слово, Вороновская! Вот мой паспорт, посмотрите, если не верите! Я положила на стол свой паспорт. Хозяйка кабинета брезгливо взяла его двумя пальцами, как опасное насекомое, открыла на первой странице, взглянула, потом перевела взгляд на меня — должно быть, сличила с фотографией, затем хмыкнула: