Громкий «щёлк». И тихий матерный шепот. Лениво открыла один глаз и увидела довольную, но очень гаденькую улыбочку опухшей после ночной вечеринки Юльки. Заметив, что я на нее смотрю, девушка поспешила спрятать телефон под подушку, но гаденько улыбаться не прекратила. — Что? — спросила я у нее хриплым после сна голосом. — Вы такие милые, — прошептала она и нарисовала в воздухе указательными пальцами обеих рук сердечко. — Я сейчас описаюсь от умиления! — От чего? — нахмурилась я, плохо соображая и оценивая ситуацию вокруг себя. Опустила взгляд и поняла, что моя рука, которую я уже почти не чувствую, свисает с постели, выглядывая из-под одеяла. Всё, вроде бы, ничего. Почти обычное дело. Если не считать того обстоятельства, что наши со Стасом пальцы всё еще переплетены и теперь покоятся на его груди. Какого…?! Одёрнула руку и обтёрла её об одеяло, словно вляпалась во что-то не самое приятное. В некоторой степени, так он и есть. Я вляпалась в Соколовского. Всей пятерней. Причем, я отлично помню, что засыпала, удерживая его правой рукой и на своем животе, а проснулась, удерживая его левой рукой и уже на его груди. Я еще и руки во сне поменяла. Фу, кака! Надо вторую руку тоже протереть. — Он во сне еще красивее, — восторг подруги только нарастал. Осуждающе посмотрела на ее довольную опухшую мордаху и перевела взгляд на парня, лежащего у моей постели. Расслаблен, спокоен, не язвит, не поправляет свои бесячие кудри… Еще немного и я начну влюбляться. Грудь вздымается и неторопливо опускается от ровного глубокого дыхания. Крепкая шея, которую хочется обхватить пальцами и… придушить, а на ней башка, по которой хочется дать со всего маху, чем-нибудь тяжеленьким. Эх, я пыталась умиляться им, но ничего не вышло. Внезапно взгляд поймал светлую полоску шрама на его переносице. Невольно погрузилась в воспоминания семилетней давности, именно в тот день, когда он приобрел этот шрам. Потому что придурок! Не надо было меня так пугать, зная, что я паническим страхом боюсь медведей. Стас же решил, что мой страх — отличный инструмент, на котором можно поиграть в своё удовольствие. В тот день жаркого июля мы с ним ходили собирать землянику недалеко от села. В какой-то момент он пропал из виду, зато появилось странное шевеление в кустах. Так как я отлично помнила каждый его рассказ о том, что тут орудует банда медведей, а с одним из них он даже знаком лично, то я решила быть во всеоружии. А именно: вооружилась камнем и приготовилась бежать. В один из моментов куст начал особо сильное движение, что дало мне отличный повод для того, чтобы запустить в него камнем и попасть точно между глаз Соколовскому, прямо в его переносицу. Это я сейчас понимаю, что ему отлично повезло, что я попала именно в переносицу, а не в глаз. Иначе, ходить Стасику одноглазым пиратом. Хотя, кто знает, до чего могли довести его шуточки? Возможно, в какой-то момент он и без ноги бы остался. А так, он имеет лишь небольшой светлый шрам на переносице, как напоминание о том, что у каждой шутки есть свой предел. Еще, конечно, у него есть шрам на левой брови, который почти не видно, если не знать, что он там точно есть. В тот день я училась рыбачить на его удочку. И первым, кого я поймала, был именно Стасик. Потому что нечего сидеть на линии моего рыболовного огня! Вот! И пусть он тогда говорил о том, что он не плакал, а это был дождь (хотя в тот день с неба не упало ни капли), я до сих пор помню тот его бесконечный восторг, когда его отец срезал крючок с лески, оставив его в брови на несколько минут. Мне кажется, он в тот момент даже о боли забыл, любуясь собой в старое бабушкино зеркало и мечтая о том, что когда-нибудь сделает себе такой же крутой пирсинг. Не сделал. Либо забыл, либо поумнел. Во втором варианте я очень сильно сомневаюсь. То лето было всего семь лет назад, а кажется, что в прошлой жизни. Стас тогда был милым пухлым мальчишкой. Сейчас же он вполне может называться мужчиной. С такой, в некотором роде, аристократической внешностью. Эти тонкие черты лица, острые скулы и взгляд бездонных карих глаз, в которых наравне со спокойствием плещется озорство того мальчишки из нашего далёкого лета. Взгляд, который, какого-то черта, сейчас устремлен на меня. Испугавшись, словно меня только что поймали на месте преступления, откидываюсь на спину и натягиваю одеяло до носа. — Шишкина? — словно не веря самому себе, спрашивает Стас. — Ты, что ли? — Она-она, — отвечает вместо меня Юлька, довольно мне подмигивая. — Рад? — Угу, — хрипит он и садится на своей импровизированной постели. Запускает пальцы обеих рук в свою шевелюру (началось, блин) и затем проводит по лицу, словно стирая с него остатки сна. Широкая спина, на которой из-за его манипуляций натянута белая рубашка, так и манит остановить на ней свой взгляд и бесконечно долго смотреть на то, как завораживающе перекатываются мышцы под тонкой тканью. — Который час? — спрашивает парень и снов откидывается на матрац, прикрыв глаза сгибом локтя. — Почти одиннадцать, — оповещает Юлька и снова убирает телефон под подушку, продолжая бессовестно пялиться на Стаса. — Капец, — выдыхает парень и сжимает переносицу почти музыкальными пальцами. — И долго ты тут валяться будешь? — не выдерживаю я и, оперевшись на локти, смотрю на него с высоты своей постели. — У нас тут не гостишка для бомжей. — Шишкина, ты так прекрасна, когда спишь, — внезапно сказал парень. — Не могу сказать о тебе то же самое, — ядовито отвечаю я, натянув мило-мерзкую улыбочку. — А ты сделай, как я — соври, — подмигивает Стас и получает от меня ладонью точно по центру лба. — Ай! А ну, иди сюда, мелочь! В одно мгновение парень хватает меня за плечи и тянет на себя, скидывая с постели. Мешком вареной картошки падаю парню на грудь. Утыкаясь носом куда-то в изгиб шеи, снова попадаю в магию мужского аромата с лёгкой ноткой пота. — Соколовский! — верещу я, упираясь руками куда придется. А приходится упираться, то в пресс, то в ремень на брюках, то в грудь. — Ты воняешь! Отпусти меня! — У тебя во рту тоже не клумба с утра цветет, — смеется парень, удерживая меня одной рукой. Свободная рука тянется к моей постели и стягивает с нее одеяло, накрывая нас обоих с головой. — Всё, спи. Так ты меньше вреда наносишь обществу. — Ты офигел?! — брыкаюсь в его руках, но Стас лишь крепче прижимает меня к своему телу и даже кладет сверху ногу, чтобы я меньше тут елозила рядом с ним. — Я тебя сейчас покусаю! — ворчу озлобленной кошкой куда-то ему в шею. — А я тебя поцелую, если ты меня укусишь, — игриво парирует Соколовский, упираясь подбородком мне в макушку. Делает глубокий вдох, словно засыпает, и я чувствую, как его тело постепенно расслабляется. Снова дёргаюсь в его руках и изворачиваюсь таким образом, что оказываюсь сверху на парне, но все еще нахожусь в цепком капкане рук. — Отпусти, — произношу холодно и едва сдерживаю себя от того, чтобы укусить его в щетинистый подбородок. — Я тебя и не держу, — отвечает Стас и перехватывает меня за талию так, что наши лица оказываются на одном уровне: моё недовольное нависает над его довольным. Опираюсь ладонями по сторонам от его головы и конвульсивно дергаюсь, чтобы скинуть с нас одеяло. — Ого! — слышится свист в стороне и насмешливый голос Тимохи. — Я не вовремя? Это еще один этап посвящения? Юлька взрывается лошадиным смехом и, судя по звукам, падает с кровати. Соколовский тоже лыбится во все не чищенных тридцать два и желание покусать ему лицо возрастает до космических масштабов. Снова дёргаюсь, и на этот раз одеяло скатывается по спине, открывая наши дурные головы. Опускаю голову и встречаюсь взглядом с карими бессовестными глазами, в которых так и горит гордость за самого себя. Почти с рычанием упираюсь ладонью в его ехидную морду и, наконец, поднимаюсь с этого злосчастного матраца. Пару раз напинываю Соколовского, на что он лишь громко смеется и почти не пытается спрятаться от новых ударов. — Козёл! — подытоживаю нашу потасовку и разворачиваюсь на пятках, чтобы скрыться в кухонном уголке и приготовить завтрак, так как желудок жалобно сжимается, умоляя чем-нибудь его наполнить. Включаю почти полный чайник. Достаю из холодильника колбасу и упаковку яиц. Не глядя на собравшихся, насмешливые взгляды которых чувствую спиной, готовлю яичницу. На всех. Я, конечно, та еще злюка, но не настолько, чтобы сидеть и хомячить в одну каску. — Как посвящение прошло? — спрашивает Стас у Юльки с Тимохой. Рыжий друг уже успел расположиться на кровати девушки, закинув на нее ногу. К моему удивлению, она даже не пытается его скинуть. Наоборот, ведет себя так, словно такое поведение для них — норма. — Вообще, классно! — восхищенно выдыхает Юлька. — Я думала, что посвящение состоит из одного сплошного унижения первачей, а оказалось, что это веселый движ. — Ага, круто! — поддакивает ей Тимоха. — Первый вечер в общаге, который я помню полностью. — Ну, и здорово, — ухмыляется Соколовский и стаскивает с моей постели подушку, которую сминает под свою голову. Глядя на обнаглевшего парня, разрубаю огурец пополам одним взмахом ножа. В ответ получаю лишь кривую усмешку. Поверх кусочков обжаренной колбасы разбиваю яйца. Разливаю кипяток из чайника по кружкам, предварительно опустив в каждую из них по чайному пакетику. Ага, сегодня немного пошикуем — каждому по чайному пакетику, а не один на всех, как обычно. Фоном болтают ребята, в суть их диалога я не вникаю, так как моё внимание привлек телефон, который я еще вчера вечером оставила на холодильнике и совершенно о нем забыла. Пару смс от Вадима с информацией о том, что смена в ледовом дворце сегодня начинается на час раньше, и одна смска от Кукунделя с приглашением: