Когда Нике исполнился год, Лина и Алекс решили переехать в другой район. Точнее, это Лина захотела переехать, а Алекс не стал спорить. Его вполне устраивал их новый современный микрорайон, густо застроенный высотками – там были хорошие новые дороги, множество магазинов, кафе, развлекательных центров – все, что нужно современному человеку. Но Лине не нравилось, что там совсем нет зелени, парков, мест для прогулок с ребенком, кругом машины и выхлопные газы. Да и жить в двухкомнатной квартире скоро станет тесно, дочка подрастет, ей понадобится своя комната, не переезжать же им в зал. В общем, было решено поменять квартиру. После долгих поисков они остановились на небольшом, но очень уютном старом микрорайоне на самом выезде из города, расположенном прямо в лесу, он так и назывался – Лесной. Дома там действительно стояли в окружении соснового парка с одной стороны и березовой рощи – с другой. Воздух был свежий, чистый, а за счет возвышения он хорошенько продувался со всех сторон. Когда Алекс и Лина впервые приехали сюда смотреть квартиру, то им под ноги бросилась белка, стала на задние лапки и заискивающе оглядела их. Она выглядела так нагло и умилительно одновременно, что они одновременно расхохоталась. – Значит, будем жить по соседству с хамоватыми белками, – усмехнулся Алекс. Квартира им понравилась. Большая, трехкомнатная, требующая, конечно, косметического ремонта, но не совсем убитая. Недолго думая, они заключили договор, продали свою старую квартиру, мама Алекса помогла им недостающими деньгами, и они смогли купить квартиру сразу, не влезая в ипотеку. Несколько месяцев они пожили в квартире свекрови, а Алекс, как на работу, ездил в новый дом делать ремонт. Наконец, они смогли переехать. Из окна открывался шикарный вид на покрытые лесом горы на другом берегу, на туман, плывущий по утрам над рекой, на вечнозеленые сосны и желтеющие березы в лесу, который начинался чуть ли не сразу от подъезда. Лина была очень довольна, она могла подолгу стоять, глядя в окно, укачивая Нику, это занятие умиротворяло ее и приводило душу в гармонию с окружающим миром. День шел за днем, золотая осень почернела, принесла холодный ветер и дневную грязь, а потом и ночные заморозки. Лина возила коляску по лесу, потом с трудом затаскивала ее в узкий лифт, а потом каждый раз мучительно вытирала подтеки грязной воды с колес в прихожей. В лесу скакали белки, поначалу она всегда брала с собой орехи, чтобы угощать их – белки были совершенно ручные, спокойно могли запрыгнуть прямо в коляску и даже на плечо ради угощения. Постепенно Лине это надоело, и она начала шикать на них, когда они собирались прыгнуть в коляску. Пришла зима – длинная, холодная, с поздними рассветами и ранними закатами. Ника просыпалась рано, часов в 6, и требовала развлечений. Они завтракали (потом нужно было отмывать всю кухню, так как полуторагодовалая Ника плевалась и бросалась едой), умывались, садились играть, потом читать, потом опять играть, потом пить, потом на горшок, потом опять играть, смотреть в окно на идущий снег и воробьев на балконе, потом рисовать красками (опять отмывать стол и стены). После этого марафона Лина валилась на диван и смотрела на часы, хотя прекрасно знала, что она там увидит – 9 утра. Всего 9 утра, а она уже как выжатый лимон, а дочь по-прежнему бодра и весела, и до дневного сна еще как до Луны пешком. Подумать только, когда-то она могла только лишь открыть глаза в 9 утра, неспешно встать и пойти варить себе кофе. А теперь 9 утра – это рубеж, она пережила раннее утро, теперь впереди прогулка, а там обед и – о, боги – дневной сон. Всего-то еще три часа до него. Лина начинает одевать Нику. Колготки, кофточка, носки, теплые штаны, теплая кофточка, зимний комбинезон, шапка-шлем, варежки, валенки. Быстро одеться самой. Вытащить коляску. Впихнуть ее в узкий лифт. Ника плачет и выгибается – ей жарко и неудобно. А потом – час-полтора катания коляски в лесу да неумелых шагов по сугробам, попыток поесть снег и схватить замерзшую собачью какашку. И возвращение домой на замерзших ногах. Раздевание. Разогреть обед. Покормить Нику. Вытереть все поверхности в кухни от брокколи и мясного рагу. Умыть. Почитать. Можно укладывать спать. Минут сорок, иногда час укладывается Ника. Ей нужно петь, ее нужно качать, ее нужно уговаривать закрывать глазки. Но вот, наконец, глаза закрываются, дыхание становится спокойным, тело обвисает на руках Лины, и можно осторожно положить девочку в кроватку. Ника спит недолго – всего час или полтора, но даже из этого времени Лина научилась выжимать максимум – быстро поесть, перемыть посуду, прибрать немного в комнате, приготовить книжки и игрушки для новых занятий после обеда, а оставшееся время позалипать в планшет. Потом Ника просыпалась, и все начиналось заново: еда, умывание, игры, прогулка, снова игры, чтение, еда, умывание, чтение, укладывание, сон. Ника засыпала около 9 часов вечера, к этому времени как раз возвращался с работы Алекс и, вверив ему дежурство у кроватки дочери, Лина отправлялась на кухню ужинать, потом умываться и наводить порядок в доме. Так проходил день за днем. Ложась спать, Лина мучительно долго не могла заснуть, хотя и очень уставала. Чем дольше она лежала без сна, тем тревожнее ей становилось оттого, что часов для сна остается все меньше, ведь в 6 утра, словно по будильнику, подскочит в своей кроватке Ника. «Мне кажется, я больше никогда в жизни не высплюсь», – думала она. Алекс стал уезжать на работу раньше, а приезжать позже – из этого района до работы было ехать дольше, по выходным он снова выбирался на свои вылазки, Лина много времени проводила с Никой вдвоем. Она чувствовала, что начинает тонуть в своем одиночестве, ловила себя на мысли, что все чаще стоит у окна и бездумно смотрит вдаль, не замечая, что дочь воплем кричит, вцепившись ей в ноги. А потом Ника перестала спать днем. Был самый конец февраля, но зима и не думала заканчиваться, наоборот, ударили сильные морозы, дули ветра, выходить на улицу стало невозможно, пришлось отказаться сначала от одной, а потом и от обеих прогулок. Это было невыносимо – их привычный режим рассыпался, и Лина больше не знала, чем занимать жадного до внимания ребенка в пределах квартиры. Они играли, играли, играли, читали, рисовали, но время как будто остановилось. Лина, сама не зная как, дотягивала до обеда, но Ника без прогулки совершенно не уставала и не желала ложиться спать в обычное время после обеда. Она вырывалась, выкручивалась из рук, вылезала из кроватки, не лежала, вставала, верещала, чем совершенно выводила Лину из себя. Укладывания из одного часа растянулись до полутора, затем до двух. Однажды Ника уснула только к 4 часам дня, и Лина, измотанная и нервная сидела на кухне, закрыв лицо руками. Не хотелось ни есть, ни пить, только сидеть, уставившись одну точку с ужасом думая о том, что дочь встанет в шестом часу, и совершенно непонятно, как укладывать ее на ночь. В один из таких дней Лина проснулась с головной болью и ознобом. Было больно глотать, руки и ноги ломило, и она поняла, что простудилась. Она застонала, поняв, что это будет мучительно долгий день. Лина приняла аспирин и таблетку витамина С. Ника, как обычно, резвилась и требовала игр, она же хотела только лишь укрыться с головой одеялом и пролежать так весь день. Она целый час читала дочери книжку за книжкой, но той это, наконец, надоело, она принесла охапку зверей и кукол, всунула Лине в руки медведя, зайца и тигра, требуя играть. Лина беззвучно заплакала. У ребенка не было эмпатии, ей было наплевать на ее состояние, Лина могла умирать тут от боли, Ника все равно требовала бы от нее игр и внимания. Непонятно как подошло время обеда. Лина заранее содрогалась от мысли о том, что сейчас ей предстоит два часа укачивать дочь. Ника весело разбрасывала суп по кухне и совершенно не выглядела усталой. У Лины опускались руки. К тому же, у нее явно поднялась температура, заложило нос, потекли сопли. Это было невыносимо. Лина заварила себе пакетик Фервекса, потом подумала и решила закапать нос, потому что уже могла дышать только ртом. Когда она взяла в руки спрей для носа, ее немного передернуло от воспоминания о том, что случилось полтора года назад. Лина брызнула по порции спрея в каждую ноздрю и подождала несколько минут. Действие началось почти мгновенно – эти сосудосуживающе действуют невероятно быстро. Ощущение распухшего носа тут же прошло, она смогла легко вдохнуть. Лина вернулась в кухню, Ника продолжала разбрасывать картошку из супа по полу и вылавливать руками вермишель, чтобы отправить ее к себе в рот. – Ну все, дорогая, пора умыть тебя и спать, – сказала Лина, доставая девочку из стульчика для кормления. Ника спать не собиралась. Она ходила по кроватке, вырывалась и как обычно не выглядела сонной. Уже пошел второй час укладывания. У Лины нестерпимо болела голова, руки, ноги, глаза закрывались. Казалось, чем меньше сил у Лины, тем больше их у Ники, словно малышка перекачивала материнский ресурс напрямую в себя. Лина с трудом сдерживась. Она глядела на веселую дочь с ненавистью. Она понимала, что нужно успокоиться, взять себя в руки, но в голове все сильнее расходилась боль, а в душе, казалось, были выжжены все добрые чувства. Лина сжалась изо всех сил, чтобы не схватить Нику и не уложить ее рывком на кровать. Так она сидела некоторое время, прижав подбородок к груди и сдавив ладонями виски. Потом резко встала, пошла в спальню, достала аптечку, вынула бутылек с сосудосуживающим спреем. Постояла, зажав его в кулаке, затем вернулась в детскую. Ника весело прыгала в кроватке, держась за спинку. Лина молча подошла к ней, одной рукой прижала голову девочки к животу, а другой поднесла бутылек к ее лицу и сделал несколько впрысков сначала в одну, а потом в другую ноздрю. Ника от удивления замерла, уставившись широко раскрытыми глазами на мать, потом громко заголосила от обиды и непонимания. Лина дрожала всем телом, глядя на плачущую дочь. Потом быстро сунула пузырек в карман, взяла девочку на руки и принялась успокаивать. Ника рыдала у нее на руках, сначала громко и обиженно, потом тише, потом перешла на сдавленные всхлипы, а потом, наконец, утихла, лишь негромко сопела, а потом тело ее обмякло, и она уснула. Лина положила ее в кроватку и отошла тихими, осторожными шагами. Ей было страшно смотреть на спящую дочь. Страшно оставаться наедине со своими мыслями. Что она сделала только что? Как такое могло прийти ей в голову? Ника проспала два часа. Лина провела их, сидя на кухне и пытаясь что-то читать, но она просто бездумно листала ленту, у нее никак не получалось ни на чем сосредоточиться. Она выпила парацетамол, температура немного спала. Потом проснулась Ника, она выглядела нормально, Лина немного успокоилась. До вечера они прозанимались с дочерью обычными делами, потом Лина уложила ее спать, потом пришел Алекс. Лина пожаловалась ему на свое состояние, Алекс спросил, не нужно ли ей купить чего-нибудь в аптеке, но Лина сказала, что ничего не надо. Они легли спать. А на следующее утро Ника тоже проснулась с температурой. Она была вся красная, горячая, градусник показал 38,5. Из носа вытекали прозрачные сопли, и она отказалась от своей любимой каши на завтрак. Лина вызвала педиатра. Участковый педиатр, пожилая женщина, древняя, как вековой дуб, сгорбленная, как Баба Яга, прошаркала в детскую. Лицо ее было сморщено, руки покрыты коричневыми пятнами, ногти были желтые и толстые, как будто нарастали сами на себя в несколько слоев. – Тааак, что у нас тут? Кто у нас тут заболел? – дребезжащим старческим голосом протянула она, разглядывая Нику и щупая ее лимфоузлы. Ника зарыдала. – Ну-ну, деточка, не плачь, – проговорила врач, доставая деревянную палочку из индивидуальной упаковки и заглядывая с ее помощью в горло. – Какая температура? – 38, 5, – ответила Лина. – Давали что-нибудь? – Нет еще. – Ну и хорошо. Сейчас я ее послушаю. Послушав Нику, врач, не торопясь, убрала стетоскоп, достала блокнот и ручку. Послюнявила палец, оторвала листок из блокнота и стала писать. – Давно заболели? – Она вот сегодня только, а я вчера с утра уже проснулась с температурой и больным горлом, наверное, она от меня заразилась, – ответила Лина, с содроганием глядя на послюнявленный палец и надеясь, что старуха не будет им прикасаться к ребенку. – Значит, так. От температуры даете детский нурофен или панадол, есть у вас? – Лина кивнула. Врач продолжила: – Противовирусные свечи три раза в день, горло полоскать настоем ромашки, если полоскать не получается, то просто поить. Если начнет кашлять, то я вам напишу детский сироп от кашля, купите, если нет. Нос промывать соляным раствором, тоже напишу вам название, можно капать, если плохо дышит, детские капли, например, вот эти я напишу вам. Только смотрите обязательно детские чтобы. Витамины еще напишу вам обязательно для поддержания иммунитета, купите, сейчас скоро весна, нужно поддержать организм ребенка. Вот, держите, – и она вручила длинный список Лине. – Я приду вас проведать… – она стала пальцем отсчитывать дни в календаре на телефоне, – через три дня, в пятницу. А пока лечитесь. Врач стала собирать свои вещи, погладила на прощание Нику по голове, отчего та залилась новым плачем, и пошла к выходу. Лина проводила ее и вернулась в комнату к дочери. Взяла на руки, чтобы успокоить. Проводить деть с больной Никой было еще тяжелее, чем со здоровой. Она раздражалась и плакала по любому поводу, не хотела есть, ей нужно было постоянно вытирать нос, ставить свечи и носить на руках. Стоило опустить ее на пол, Ника начинала безбожно орать, протягивая руки к Лине. К обеду Лина была без сил. У нее самой снова поднялась температура, Ника с трудом поела бульон и категорически отказывалась спать. Лина ходила с ней на руках по комнате, пытаясь напевать колыбельные песенки. Ей казалось, что больной ребенок уж точно должен уснуть, но ничего подобного – Ника с интересом смотрела по сторонам и постоянно что-то лепетала на своем языке. Лина была в отчаянии, ей ужасно хотелось выпить горячего чая и прилечь, но Ника не дала бы ей этого сделать. Лина остановилась, закрыла глаза и посчитала до десяти. Потом глубоко вздохнула и пошла в спальню. Там она подошла к аптечке и достала сосудосуживающие капли. – Надо поспать, – тихо сказала она, запрокидывая Нике голову. – Тебе надо поспать, – с этими словами она несколько раз резко сжала бутылек, вливая по нескольку порций лекарства сначала в одну, потом в другую ноздрю, а когда Ника заплакала, сделала несколько впрыскиваний прямо ей в рот. Когда Ника, наконец, перестала плакать и уснула, Лина измерила свою температуру – 39,6. Она без сил опустилась на диванчик в детской, думая собраться с силами и развести себе лекарство, но сама не заметила, как провалилась в мучительный, липкий, болезненный сон. Когда она проснулась, дочь еще спала. Лина взглянула на часы – Ника спит чуть больше двух часов. Она подошла к ней и пощупала лоб, он не был горячим. Дыхание было спокойным, цвет лица чуть бледнее обычного. Лина пошла на кухню, заварила чай, выпила таблетку парацетамола и стакан шипучего витамина С. Голова болела еще сильнее, чем днем. Ей было дурно, перед глазами все расплывалось. Лина решила еще раз прилечь и вернулась в детскую. Ника уже ворочалась, готовясь проснуться. «Нет, я не смогу, – подумала Лина, – я просто не выдержу». Она снова достала бутылек, приблизилась к кроватке и снова несколько раз впрыснула лекарство в обе ноздри. Дочь помотала головой, но не проснулась. Лина закрыла глаза и легла на диванчик. Она не чувствовала ничего – ни угрызений совести, ни страха, она снова провалилась в полубредовое состояние, в котором она была словно подвешена в воздухе и парила в липкой темноте, никак не могла нащупать ни стен, ни потолка, с трудом хватала ртом воздух с примесью каких-то химических запахов. Когда она открыла глаза, уже начало смеркаться. Голова болела чуть меньше, и, кажется, спала температура. Лина подошла к кроватке. Ника спала, открыв рот и с полуоткрытыми глазами. Лина потормошила ее. Ника не проснулась. Лина потормошила ее сильнее, но девочка продолжала спать. В панике Лина схватила ее на руки и стала трясти. Девочка попыталась открыть глаза, но они сами закрывались обратно. Руки ее безвольно свисали, голова качалась, словно она была на веревочке. Лина чуть не заплакала. Потом она перестала трясти дочь, закрыла глаза и сделала глубокий вдох. Она положила Нику обратно в кроватку и послушала, как бьется ее сердце. Сердце билось, хоть и немного медленнее, чем обычно. Лина принесла из кухни телефон и набрала скорую. Через десять минут в дверь позвонили, Лина пошла открывать. Фельдшер, молодая девушка, быстро проскользнула в комнату, на ходу обрабатывая руки дезинфицирующим раствором. – Что у вас случилось? – спросила она, глядя на Нику, которую Лина достала из кроватки и уложила на диван. – Дочь уже долго спит, – ответила Лина встревоженным голосом, – не могу ее разбудить. Спит уже четыре часа, это на нее не похоже, обычно час-полтора. Она разболелась, у нас с утра была педиатр, потом я сбила ей температуру и вот она спит и не просыпается, я волнуюсь, мне кажется, это ненормально. Фельдшер присела на диван рядом с девочкой, послушала ее, посветила в глаза фонариком, приподняв веки. – Давайте измерим температуру, – она достала из сумки градусник и стряхнула его. – Когда дети болеют, они могут долго спать, это нормально. Что вы ей давали? – Жаропонижающее детское, свечи противовирусные, отвар ромашки, – перечислила Лина. – Больше ничего? – Нет, ну еще нос промывала раствором специальным. – Понятно. Фельдшер ощупала лимфоузлы, проверила пульс и дыхание, затем достала градусник: – 35, 5, странно, при ОРВИ должна быть повышенная, а не пониженная. Девочка действительно очень вялая, думаю, нужно поехать в больницу. Вы уверены, что не давали ей никаких других лекарств? – Конечно, уверена, – оскорбленно произнесла Лина. – А что с ней может быть? – Раньше подобное случалось? – Нет, впервые, я поэтому и забеспокоилась. В это время Ника приоткрыла глаза и вяло что-то пролепетала. – Проснулась, спящая красавица, – улыбнулась фельдшер. – Ну и напугала же ты маму, – повернувшись к Лине, она сказала: – Думаю, все же это ОРВИ, температура низкая, потому что сбили жар, а слабость и вялость вполне могут быть из-за болезни. Но, если переживаете, можем все же поехать в больницу. Решайте. Лина поколебалась. – Давайте все же поедем, – решилась она, – мне так будет спокойнее, пусть ее врачи осмотрят. Фельдшер пожала плечами, встала и начала собираться. Лина быстро побросала в сумку и подгузники, несколько комплектов одежды, бутылку воды и тапочки для себя. Через несколько минут она уже завернула Нику в толстое одеяло и вышла из квартиры. Через десять минут они уже неслись в машине скорой помощи. Всю дорогу Ника продолжала спать, Лина кусала от беспокойства губы, фельдшер заполняла какие-то бумаги. Лину накрыло ощущение дежавю. В приемном отделении у нее забрали Нику, она снова осталась одна заполнять документы, когда она смогла пройти, Нику уже осматривал врач. – Хронические заболевания есть у ребенка? – спросил он, как только она вошла в кабинет. – Нет, насколько я знаю, – Лина растерялась. – Вообще, когда она родилась, то провела несколько дней в реанимации и потом несколько недель в больнице. У нее была гипоксия, но потом, кажется, все обошлось без последствий, – в ее голосе слышалась неуверенность. – Со стороны сердца не было проблем? – Нет, кажется, нет, – голос Лины предательски задрожал. – Вы думаете, у нее что-то с сердцем? – Не знаю, будем разбираться. Ребенок слабый, сердечный ритм нарушен, дыхание поверхностное. Сейчас я назначу ей капельницу с электролитами и физраствор, нужно поднять давление, затем выполним обследование сердца. Лина побледнела. – Ну-ну, мамочка, не беспокойтесь раньше времени. У ребенка ОРВИ на данный момент, я правильно понял? Может быть, просто такая реакция на инфекцию, все может быть. Разберемся, раньше времени в обморок не падайте, вот, присядьте здесь. Лина тяжело опустилась на кушетку, не отрывая глаз от дочери. Медсестра взяла ее на руки и унесла из кабинета. – Девочку помещаем в интенсивную терапию, – сказал врач, – вы пока пройдите в палату, располагайтесь, я дам вам знать, когда будут новости. Вот здесь подпишите согласие. Дрожащей рукой Лина подписала документ и встала. Вернулась медсестра и проводила ее в палату. В палате были другие мамы, некоторые из них были с детьми, другие – одни. Они читали, пили чай, читали книжки детям. Когда Лина вошла в палату, все с любопытством посмотрели на нее. Медсестра указала ей на свободную кровать. Лина присела на край, положив рядом с собой сумку с вещами, и уронила голову на грудь, закрыв лицо ладонями. Она старалась не плакать, но из груди предательски рвались рыдания. Она открыла глаза и подняла голову, почувствовав чью-то руку на своем плече. Рядом с ней на кровати сидела женщина, напротив нее – другая. – Все будет хорошо, милая, не волнуйтесь, – сказала та, что сидела рядом с ней. – Тут очень хорошие врачи в отделении, даже не сомневайтесь. – Что у вас с малышом случилось? – спросила вторая. Лина благодарно посмотрела на этих женщин, заметила, что все остальные тоже кивают и улыбаются ей. На душе стало очень тепло. Она еще несколько раз вздохнула, утерла набежавшие на глаза слезы и рассказала, что случилось: как дочь заболела, как она дала ей жаропонижающее, как она уснула и проспала четыре часа, а потом не просыпалась, и как врач подозревает, что у Ники какие-то проблемы с сердцем. Женщины сочувственно выслушивали ее, кивали, одна из них налила ей чай и предложила печенье. Час пролетел незаметно. Женщины разговаривали, рассказывали, чем больны их дети, Лина впервые за долгое время не чувствовала себя одинокой. Наконец, она спохватилась, что нужно позвонить мужу, но в это время в палату зашел лечащий врач. Лина вскочила с кровати и подбежала к нему: – Как она? – Лучше, пришла в себя, сейчас докапаем лекарство, и можно будет забрать в палату. Сегодня уже поздно, переночуете, а с утра пойдете обследоваться. Врач перебросился несколькими словами с другими женщинами в палате и удалился, а Лина отправилась за Никой. Ника лежала в ПИТе, к руке была присоединена игла капельницы. Глаза дочери были открыты, но были словно невидящими.