Лина позвонила Алексу. Он как раз в это время ехал домой. Узнав, что случилось, он быстро собрал нужные вещи и поехал в больницу. К моменту его приезда Лина с Никой уже были в палате, Лина не смогла выйти к нему, так как не хотела оставлять дочь одну, хотя соседки и уверяли ее, что посмотрят за малышкой. Ника вела себя необычно тихо. Она не спала, но и не резвилась. Иногда морщилась и хныкала, словно у нее что-то болит, но не рыдала. Есть она не стала, Лина тоже отказалась от больничного ужина. Ночь прошла тревожно. Лина переоделась в ночную рубашку, которую привез ей муж, спать им пришлось с Никой в одной узкой кровати. Всю ночь Лина прислушивалась к дыханию дочери, оно было словно каким-то приглушенным. Постоянно просыпались и плакали дети в палате, женщины все по очереди вставали, меняли подгузники, водили детей у в туалет, пили воду, читали что-то в телефонах и планшетах, шепотом переговариваясь. Стояла своя особая ночная больничная атмосфера. Лина лежала без сна, глядя в потолок и прислушиваясь ко всем этим звукам. Было странно ночевать не дома, но, на удивление, это было лучше, чем она ожидала. Соседки оказались милыми и внимательными, врачи, в отличие от прошлого раза, не обвиняли ее в том, что она не прочитала инструкцию, дочь вела себя спокойно и не требовала особого внимания. Под утро, наконец, Лина смогла уснуть. С утра после завтрака Лина понесла сонную Нику на обследование. Ей сняли кардиограмму, сделали узи сердца. Врач пристально всматривалась во все показатели, но в итоге объявила, что никаких патологий сердца она не видит. Лина шумно выдохнула. Врач ободряюще улыбнулась ей: – Все в порядке с сердечком у девочки. Просто ОРВИ, вот увидите, все пройдет. Лина благодарно улыбнулась ей в ответ и понесла Нику обратно в палату. Дети играли на полу, катали машинки, заползали под кровати, жевали яблоки, некоторые громко рыдали. Ника как будто повеселела, Лина решила покормить ее, к ее радости, дочь съела порцию каши, которую не захотела есть на завтрак. Лина покопалась в сумке, которую привез муж, обнаружила там связку бананов и любимое печенье Ники. Их девочка тоже с удовольствием съела. – Вот видишь, идет на поправку красота твоя, – улыбаясь, сказала Ирина, которая сидела на соседней кровати и качала на руках рыдающего мальчика лет трех. – Почему Илья плачет? – спросила Лина. – Да треснулся лбом об кровать, лезет же, не смотри, – сварливо и с любовью сказала Ирина, целуя мальчишке лоб. Спустя минут сорок пришел врач, начался обход. К Лине и Нике он подошел в последнюю очередь. – Ну, как ночь прошла? – спросил он, осматривая девочку, сидевшую на руках у мамы и стеснительно прижимавшуюся к ней. – Да, кажется, нормально, – неуверенно ответила Лина. – Ника спала спокойно, утром даже поела. – Вот и замечательно, – врач открыл и стал читать карточку. – Сердечных патологий у вас не нашли, я же вам говорил, рано волноваться. Как симптомы ОРВИ, сохраняются? – Ну, у нее бежит из носа, я чистила ей нос несколько раз ночью, но температуры нет, ну, то есть, есть, но небольшая – 37.2. – Это хорошо, просто замечательно. А как стул? – Нормально, обычный, хотя, наверное, немного жидковат. – Ну, это нормально при ОРВИ. Я думаю, мы понаблюдаем вас еще денек сегодня, завтра с утра сдадите анализы, если все в порядке, выпишем вас, может, и прямо завтра, – врач улыбнулся Нике и встал. – Подождите, доктор, но что все же это было? – Лина тоже встала, продолжая держать Нику на руках. Врач развел руками: – Сложно сказать. При поступлении у нее были слегка завышены показатели печеночные, лейкоцитоз, СОЭ, но это все можно списать на ОРВИ. Мы проверили сердце, – никаких признаков острых или хронических процессов не обнаружили. Подождем завтрашних анализов, если там все в порядке, значит, поедете домой и забудете обо всем этом, как о страшном сне. Впрочем… – врач на минуту задумался. – Давайте я вас еще сегодня отправлю на узи органов брюшной полости, а еще сделаем энцефалограмму. Ну просто, на всякий случай, раз уж вы все равно тут. Лина с благодарностью посмотрела на врача. Как же ей повезло! Обследуют все, что нужно, сразу в одном месте. Врач кивнул женщинам и вышел из палаты. Все стали поздравлять Лину, что все обошлось и что скоро можно будет поехать домой. Лина улыбалась в ответ. Затем закипела обычная больничная жизнь – женщины повели детей на обследования, процедуры, уколы, потом был обед, малышей уложили спать, дети постарше играли или слушали сказки. После обеденного сна Лина отправилась с Никой на узи и на энцефалограмму. Звонил Алекс, они проговорили минут десять. Ближе к вечеру в палате выключили верхний свет и зажгли прикроватные лампы. Стало очень уютно. Женщины потянулись вереницей в столовую за ужином, достали свои домашние припасы. После еды дети играли, женщины пили чай и смеялись. Лина вновь поймала себя на мысли, что ей на удивление хорошо здесь, она не чувствует этого убийственного одиночества, в котором она привыкла ощущать себя дома. Ника, конечно, еще не могла играть с детьми, но с удовольствием наблюдала за ними, играла чужими игрушками, которые ей разрешали брать, уплетала печенье, которое принес Алекс, и пребывала в благодушном настроении. Лина, обычно очень переживавшая насчет питания дочери и соблюдения гигиены, почему-то расслабилась и позволяла ей ползать прямо по полу, есть сколько хочет печенья и облизывать чужие игрушки. То есть, сначала, конечно, она бросалась их мыть, едва завидев, что Ника тянет их в рот, потом махнула на это рукой. Это было удивительно – испытывать такую легкость. Просто позволить дочери ползать и обследовать пол в палате, а самой пить чай и вполуха с улыбкой слушать истории соседок про детей, мужей, коллег. Сама Лина ничего не рассказывала, но ей нравилось это ощущение общности, которого у нее раньше никогда не бывало. Точнее, такое бывало несколько раз, например, когда они с матерью и выздоравливающей Натой провели несколько дней дома, глядя телевизор и поедая вкусности прямо на диване. Или когда она праздновала новый год с родителями Стаса. Но уже давно ничего подобного она не ощущала. Даже собственный муж, казалось, стал немного чужим и проводил больше времени с коллегами и друзьями, чем с ней и дочерью. А здесь, в окружении посторонних, по сути, женщин она как будто была своя, и ей это нравилось. Нравилось, что можно выйти в туалет, просто попросив соседок приглядеть на Никой. Что можно не развлекать ее, а просто позволить развлекаться самой. Да, нужно было смотреть, чтобы какой-нибудь особо ретивый трехлетка не стукнул ее машинкой, но все же это было гораздо легче, чем проводить с ребенком один на один десять-двенадцать часов в сутки. Ночь прошла спокойно – напитавшаяся новыми впечатлениями, Ника устала и быстро уснула, не обращая внимания на плач других детей. Лина долго читала новостную ленту, несколько раз пила чай, пока, наконец, всех детей не угомонили, а женщины, одна за другой не сходили в душ и не переоделись в ночные рубашки. Лина все еще была в халате, в котором она приехала из дома. Убедившись, что Ника крепко спит и попросив Ирину приглядеть, чтобы она не скатилась с кровати, Лина тоже отправилась в душ. Вернувшись через 15 минут, она убедилась, что дочь по-прежнему спит. Лина тоже легла. Лежать было тесно и неудобно, но это не слишком ее смущало. Лина написала Алексу, что завтра их, скорее всего, выпишут, если анализы будут нормальными. Потом она долго лежала в темноте, представляя, как поедет с Никой домой. Возможно, придется ехать на такси, если Алекс не сможет отпроситься с работы. Дома ее будут ждать все те же одинокие будни, серый пейзаж за окном. Может быть, морозы скоро отпустят, и можно будет снова гулять, тогда должно стать полегче. Лина еще долго лежала с закрытыми глазами, думая о том, что ее ждет после возвращения домой. Утром первым делом они с Никой отправились сдавать анализы. Потом был завтрак и обычные больничные дела – прием лекарств, процедуры, хождения туда-сюда, шум и гомон палат и коридоров. Ближе к обеду в палату зашла врач. На этот раз обход начался с них. Врач – женщина средних лет в строгих очках и с короткой стрижкой – улыбнулась на удивление теплой улыбкой, хотя ее строгий вид предполагал более суровой настрой. – Анализы хорошие, – сказала она, пролистывая карту. – Лейкоциты в норме, показатели поджелудочной и печени тоже пришли к норме, сегодня еще докапаем вас и завтра можете отправляться домой, – она захлопнула карту и снова улыбнулась, сначала Лине, затем Нике. – Не пугай так больше маму, – сказала она, потрепав девочку по руке. – Давай я тебя быстренько осмотрю. Осмотр занял пару минут, Ника даже не заплакала, а спокойно дала себя послушать и заглянуть в рот. – Симптомы ОРВИ сохраняются? – спросила врач, щупая шею Ники. – Нет, – ответила Лина, – даже сопли перестали бежать. – Лина шмыгнула носом – у нее самой еще немного сохранялся насморк, но в целом она чувствовала себя гораздо лучше, чем день назад. – Вот и отлично. Сегодня заканчивайте процедуры, завтра с утра на выписку. Врач встала и продолжила осмотр остальных пациентов в палате. Лина продолжала сидеть на кровати, держа Нику на руках. Та весело что-то щебетала и тянулась руками куда-то. Лина смотрела в окно. За окном шел снег, белый, пушистый, огромные хлопья медленно пролетали возле стекол, прилипая к ним. Небо было затянуто серыми тучами, которые, казалось, были плотно набиты этим снегом. Лина представила, что она взлетела и летит вверх, все выше и выше к этим тучам, словно самолет, набирающий высоту, входит в них, летит в плотном и густом тумане из снега и капель воды, задыхаясь и постоянно вытирая лицо от холодных капель. Этот путь продолжается, кажется, вечно, серая мгла окружает ее со всех сторон, ей холодно, халат промок, она начинает дрожать. Но вот, наконец, она вдруг вырывается из туч с той стороны и видит перед собой бесконечное синее небо – такое яркое и слепящее после серого нутра туч. Куда ни глянь – вокруг бесконечная синева, которую можно потрогать. Лина протягивает руку и погружает ладонь в эту синь, набирает полные пригоршни этой синевы, она, словно краска, льется через край, стекает с ладоней и растворятся сама в себе. Лина, словно завороженная, наблюдает за переливами синего вокруг себя, ощущая, как по всему телу растекается спокойствие и блаженство, все тревоги уходят куда-то, мысли о возвращении домой больше не заботят ее, она просто парит в синеве и не думает ни о чем. Чем дальше она летит, чем глубже и насыщеннее становится свет, ничего настолько синего Лина в жизни раньше не видела. Она закрывает глаза и дышит синевой. – Вы слышите меня? – Лина резко открывает глаза и непонимающим взглядом смотрит на стоящего перед ней врача. Понимает, что та ей что-то говорила, но не может вспомнить, что. – Извините, я не расслышала, – смущенно говорит она. – Что вы сказали? Врач внимательно смотрит на нее, затем повторяет: – Я говорю, что мы в принципе можем вас выписать уже сегодня. Анализы у вас есть, можете последние уколы доставить сразу после обеда и поехать домой, я сделаю вам выписку к вечеру? Лина тряхнула головой, сгоняя прилипшее к ней видение. – Нет-нет, давайте завтра, – неожиданно для самой себя услышала она собственный голос. – Не хочу спешить, я так испугалась за нее, давайте мы еще побудем до завтра? – Ну, как скажете, – врач пожала плечами и направилась к выходу. Лина проводила ее взглядом. – Ты чего не захотела сегодня выписываться? – подсела к ней Валентина, качая на руках 8-месячного Степана. Степан неделю назад съел несколько магнитов, и вот уже седьмой день за ним и его стулом тщательно наблюдали, делая регулярные рентгеновские снимки, чтобы убедиться, что все магниты выходят и не слипаются между собой, угрожая некрозом кишечника. – Если бы мне предложили домой поехать, я бы сейчас же вещички свои покидала и убежала отсюда, – Валентина вздохнула. – Последний магнит остался, от одного уже ничего не будет. Но не отпускают. Лина помолчала, не зная, что ответить. – Да я боюсь, а вдруг она опять уснет и не будет просыпаться? Пусть уж лучше долечат до конца и понаблюдают еще хотя бы ночь, – неуверенно сказала она. Валентина понимающе кивнула. – Ну да, – сказала она. Вечер снова прошел очень уютно. Муж передал Валентине домашний пирог от бабушки – с вишней и сливочным кремом, вся палата наслаждалась его волшебным вкусом. Потом Маша – молодая и очень активная мама такой же активной пятилетней Ариши – долго читала детям сказки, и даже Ника притихла на руках у Лины, слушая истории. Так она и уснула, и Лина осторожно переложила ее в кровать. Постепенно уснули и остальные дети, женщины тихо занялись своими делами. Через пару часов выключили последнюю прикроватную лампу. Лина лежала в темноте. Сон не шел к ней. Она так и не переоделась в ночную рубашку и продолжала лежать в своем домашнем халате. Она прислушалась к звукам палаты. Сопели малыши. Ирина тихо похрапывала. Скрипели пружины кроватей, когда кто-то переворачивался на другой бок. Тихо позвякивали стекла в окнах от порывов ветра на улице. По коридору время от времени кто-то проходил, шаркая тапочками. Хлопала дверь уборной. Кто-то плакал в соседней палате. Лина прислушалась к Нике – она ровно и спокойно дышала. Лина наклонилась к ней поближе и вгляделась в ее лицо в свете луны, заглядывающей в окно. Лицо дочери было спокойным, умиротворенным. Рот слегка приоткрыт, ресницы подрагивают. Грудь и живот поднимаются и опускаются на каждом вдохе и выдохе. Лина на секунду закрыла глаза. Она снова парит в синеве. Внизу под ней плотные серые тучи, но она не хочет в них опускаться, хотя понимает, что уже пора возвращаться вниз, на землю. Но синева такая манящая, такая приятная и умиротворяющая, что она хочет в ней остаться навсегда. Лина снова открывает глаза. Ее рука проскальзывает в карман халата. Там все еще лежит бутылек с сосудосуживающими каплями. Лина крепко обхватывает его ладонью. – Ты как-то очень странно дышишь, – шепчет она Нике. – Помогите! На помощь, скорее, кто-нибудь! – душераздирающий крик раздался утром из седьмой палаты на весь больничный коридор. Сонная медсестра на посту вскочила и побежала туда. У угловой кровати стояла Лина и трясла девочку. У той были закрыты глаза, она выглядела, словно тряпичная кукла. Медсестра подскочила к ней, выхватила девочку из рук матери, пощупала пульс, лоб, проверила дыхание, потом побежала с ней на руках на пост, на ходу крича что-то. Лина бежала за ней босиком и в ночной рубашке, остановившись только тогда, когда перед нее носом захлопнулась белая дверь. Она прислонилась спиной к стене и сползла на пол. К ней подбежали несколько соседок. Сели рядом, стали гладят по голове, успокаивать, что-то говорить, но Лина их почти не слышала. Она снова тонула в синем небе, погружаясь все сильнее в эту синеву, словно растворяясь в ней. Лина и Ника провели в больнице еще две недели. Врачи обследовали девочку с ног до головы, провели все возможные анализы, сделали УЗИ всех органов и даже МРТ головного мозга, пытаясь выявить какие-то новообразования, которые вызывали бы обмороки, тошноту, понижение давления и кататонию, но ничего не нашли. На протяжении недели симптомы то появлялись, то проходили сами собой. На исходе второй недели лечащие врачи были вынуждены развести руками. Уже семь дней симптомов не было, Нику выписывали. Лине рекомендовали обратиться к хорошему неврологу и, на всякий случай, гастроэнтерологу. Алекс встречал их на машине возле больницы – он взял несколько выходных дней. Дома было прибрано, приготовлен обед и даже ужин, холодильник был забит продуктами, постельное белье было перестирано и даже поглажено. Лина невольно улыбнулась – тревоги за здоровье жены и дочери делали Алекса очень хорошим мужем. Ника, которая за две с половиной недели успела отвыкнуть от папы, поначалу немного сторонилась его, но потом вспомнила и не слезала с его рук. За эти дни в больнице она научилась говорить много новых слов, и они очень мило беседовали на полу в детской, Алекс читал ей книжки, а Лина любовалась на них. Эти дни пролетели незаметно, поскольку все было идеально, если не считать, конечно, витавшей в воздухе тревоги за здоровье Ники. * * * Прошло десять дней, и Лизе на телефон пришло сообщение, что их заказ доставлен. После работы ей пришлось сделать большой крюк, чтобы заехать в странный магазин на окраине, втиснутый среди складских помещений. Там ей вручили пакет, тщательно упакованный в серую бумагу, который она решила не открывать до дома. Дома ее встретил Антон, подпрыгивающий от нетерпения. – Ну что, забрала? Забрала, да? – спрашивал он, протягивая руки к заветному свертку. – Ого, сколько порошка! – восхищенно протянул он, быстро разорвав упаковочную бумагу и разглядывая ярко-синий порошок через стенки полиэтиленового пакета. – Как дела? – спросила Лиза, снимая один сапог. – Нормально, – Антон пожал плечами, не отрывая взгляда от чудесного мешка. Лиза внимательно поглядела на него. Последнее время сын вел себя как-то странно. Она была не из тех матерей, которые пристают с вопросами, но она незаметно наблюдала за мальчиком, пытаясь понять, что с ним происходит. Она знала, что его подруга Ника опять болеет, и они давно не виделись. Знала, что Антон скучает по ней и переживает за нее, тем более что Нику даже положили в больницу. Но ей казалось, что было что-то еще, о чем Антон ей не рассказывает. Иногда ей очень хотелось расспросить его, выпытать в чем дело, но она сдерживалась. Сыну было 12 лет, он уже не был малышом, у него активно шел переходный возраст, и ей очень хотелось сохранить те доверительные отношения, которые ей удалось выстроить с ним за годы его детства. Она понимала, что любое неверное движение, неосторожное слово, лишнее давление могут сломать это хрупкое равновесие. Она много видела и слышала вокруг себя примеров того, как ломаются и портятся отношения родителей и детей с наступлением подросткового возраста, и всегда в глубине души радовалась, что у них с Антоном все хорошо – ее мальчик, хотя и тоже превращался понемногу в противного подростка, не желающего учиться и помогать по дому, разбрасывающего свои вонючие носки и торчащего в телефоне или приставке дни напролет, все же продолжал рассказывать ей о своих переживаниях и делиться событиями из своей жизни. Она ценила это и старалась сберечь как можно дольше. Поэтому последнее время она лишь молча наблюдала, как Антон порой не мог найти себе места. Как иногда он замирал с ложкой, недонесенной до рта, глядя пустым взглядом в окно. Как он долго строчил что-то в телефоне, а потом стирал и отбрасывал его в сторону. Еще эта одержимость цианотипией. Не самое дурацкое хобби, конечно, но бесконечные синие пятна на полу и на столе в кухне все же напрягали. Антон не отличался аккуратностью и постоянно проливал свои растворы, эти лужи высыхали, а когда на них начинало светить солнце через оконные стекла, активно синели, и оттирать их было трудно. А тут еще килограмм этой синевы. Лиза даже вздрогнула, на секунду представив, что будет, если сын рассыпет этот мешок на пол. Из кухни как раз доносились звуки вскрываемого пакета. Лиза вздохнула и пошла мыть руки. Когда через пять минут она вошла в кухню в домашней одежде, сын все еще восхищении разглядывал свой синий мешок. – Надеюсь, это то, что нужно? – спросила она. – Да, похоже на то, – ответил Антон. – Ну, то есть у тети Лины, мамы Ники, берлинская лазурь была точно такая же. Думаю, что, если развести в воде, будет то, что нужно. Можно я прямо сейчас попробую, а? Ну, мам, пожалуйста? Лиза махнула рукой. – Да пробуй, пожалуйста, мне-то что. Я ужин буду готовить. Только в еду не насыпь мне этой своей химии. Только разве тебе не нужно это потом на солнце выставить? Не поздновато? Антон взглянул в окно. Ноябрьский вечер не располагал к солнечным ваннам. – Мда. Придется отложить на завтра.