Наконец, Алекс решил, что пришло время вернуться к разговору о выходе на работу и детском саде. Он выбрал для этого выходной после дня рождения Ники. Лина вошла в зал вечером после укладывания и устало опустилась на диван. – Долго сегодня засыпала, – вздохнула она. – Что думаешь, может, пора уже подумать про детский сад? – Алекс посмотрел на Лину, твердо решив, что выдержит ее взгляд. Лина посмотрела на него удивленно. Ей казалось, что муж все понял и больше не решится на такой разговор. Но вот он снова об этом. – Нике не нужен детский сад, – тихо, но твердо сказала она. – В саду никто не сможет позаботиться о ней так, как я. Ей нужен постоянный присмотр, в группе, где еще 30 детей, никто не будет следить за ней как следует. Она может упасть, удариться, подавиться, замерзнуть, ее могут обижать другие дети, могут обижать воспитатели. Она будет болеть по двадцать раз в году. Тебе что, наплевать на своего ребенка? Ты забыл, как я лежала с ней в больнице? Ты забыл, как она чуть не умерла? Ты забыл, может быть, что у нее, возможно, проблемы с сердцем? Или с мозгом, мы сами не знаем, с чем, и врачи не знают. А ты хочешь сдать ее в детский сад? Где всем на нее будет наплевать? – Ну что ты такое говоришь? В детском саду работают профессионалы – педагоги, психологи, медики! Нормально там будут за ней следить, что ты выдумываешь, все дети ходят в сад, и ничего с ними не случается. Зато ты сможешь выйти на работу! Я не могу один зарабатывать на всех нас, ну подумай сама! Ты разве не хочешь в отпуск ездить? Лина горько хмыкнула. – В отпуск? Хочу ли я в отпуск? Конечно, Алекс, я хочу в отпуск! Только ты решил, что этим летом в отпуск едешь только ты! А мне ты предлагаешь отдохнуть на работе! А если бы ты тратил поменьше денег на свои мотоциклы, то нам, подозреваю, вполне хватило бы и на нормальный отпуск! Алекс молчал, не зная, что ответить. Видимо, он ошибся, считая, что инцидент с поездкой исчерпан. Он встал и молча вышел из комнаты. У него больше не было сил чувствовать себя виноватым. В конце концов, он обеспечивал семью всю эти годы! Он всегда зарабатывал больше Лины, платил за квартиру, давал ей деньги на продукты и других расходы, все, что она зарабатывала до декрета, она тратила на себя. А после рождения Ники он и вовсе стал единственным кормильцем в семье. Три года он ни слова не говорил, но он гораздо меньше стал позволять себе тратить на свои увлечения, и не попрекал Лину этим. Но теперь, когда дочери три года и она может пойти в детский сад, Лина вполне могла бы выйти на работу! В этот вечер они снова не разговаривали. Алекс лег спать в зале. Разговоры о работе и садике стали случаться все чаще, Лина и Алекс спорили, ругались, каждый доказывал свое. Наконец, Лина сдалась. Они сходили в районный отдел образования и встали в очередь. Им повезло (так считал Алекс), в их районе как раз сдали новый детский сад, и они получили место в нем уже через три недели. Лина обошла с Никой всех необходимых врачей и получила на руки желтую карту. Больше откладывать было некуда – нужно было начинать водить дочь в сад. Все в Лине противилось этому решению. Алекс убеждал ее, что так будет лучше. Что у нее, наконец, появится время для себя. Что она сможет снова работать, почувствует себя нужным специалистом, что у нее мозги снова будут заняты чем-то, кроме детской каши. Лина слушала его, но не могла внутренне согласиться ни с одним его аргументом. Ника в саду рыдала. Она не хотела отцепляться от нее. Ни на час, ни на минуту. Воспитательница буквально вырывала рыдающую девочку из рук матери и говорила Лине: – Идите, мамочка, идите, не надо тут долгих прощаний разводить, так только тяжелее ребенку. Сейчас поплачет и успокоится. И Лина выходила из сада под громкий плач Ники, который продолжал раздаваться в ее ушах все то время, что она нарезала круги по территории. Когда она возвращалась забирать дочь через час, она уже не плакала, но лицо ее было красным и распухшим от слез. Воспитательница каждый раз говорила: – Ну вот, сегодня совсем почти и не плакала! Только мама ушла, так сразу и успокоилась. Завтра можете до обеда оставлять. Лина не верила этим увещеваниям и не спешила оставлять до обеда. Она продолжала водить Нику на час, и сердце ее каждый раз разрывалось на части. Так прошло две недели. Алекс сказал, что пора уже, наверное, начинать оставлять на подольше. «Ты так никогда на работу не выйдешь», – сказал он. На следующий день он пошел в сад вместе с Линой и Никой. Увидев отца ребенка, воспитательница запела сладкие песни о том, как хорошо девочка адаптируется в саду и что давно пора оставлять ее до обеда, а то и на дневной сон. Несмотря на все протесты Лины, Алекс согласился, что сегодня Ника остается в саду до обеда. Лина скрежетала зубами, но спорить с мужем в присутствии посторонних не хотелось. Когда они вышли, она собиралась устроить скандал, но Алекс, сославшись на то, что уже опаздывает, убежал на работу. Лина вернулась домой – не ходить же вокруг сада четыре часа. Она не могла ничем себя занять. Алекс говорил, что у нее, наконец, появится время на себя, но она не хотела ничем заниматься. Она сидела на диване и следила за стрелкой на часах. Пыталась отвлечь себя телевизором, телефоном, готовкой, но все валилось из рук. Первый час тянулся мучительно долго. Устав смотреть в стену, Лина взяла в руки телефон. В голову лезли тревожные мысли: а вдруг она застрянет головой между прутьев забора на прогулке, и никто этого не заметит, и она задохнется? Лина читала про такую историю в интернете. А вдруг воспитательница не уследит, и Ника выскользнет в калитку и уйдет из сада? О таком писали сплошь и рядом, практически раз в месяц в их городе какой-нибудь ребенок уходил из сада один. Или, самый страшный кошмар, вдруг кто-нибудь сделает с ней что-то ужасное? Однажды Лине приходилось читать историю о том, как в детском саду засорилась труба в туалете, руководство вызвало сантехника, тот прошел в детский туалет, а там была девочка, совсем одна. И этот сантехник надругался над ней. Она рассказала родителям лишь спустя несколько дней – так была напугала. От таких историй у Лины волосы шевелились на голове. Она продолжала крутить в руках телефон. Затем нерешительно сняла блок и открыла переписку. Ее палец еще на несколько секунд замер над экраном, после чего она решительно начала набирать сообщение. Через 15 минут Лина оделась и быстрым шагом вышла из дома. Когда спустя три часа она зашла в группу, еще шел обед, дети сидели за столами и мерно ковырялись в тарелках с супом. И лишь Ника закатывалась оглушительным плачем. Она сидела на стульчике, перед ней стоял нетронутый обед, лицо ее было красным и мокрым от слез. Воспитательница в это время помогала какому-то мальчику вытереть салфеткой пролитый суп. Лина вбежала в группу и схватила дочь на руки. – Мамочка, куда же это вы, у нас так нельзя! – строго вскинулась воспитательница. – Ребенок плачет у вас целый день, а вам хоть бы что, – Лина уже унесла Нику в приемную и быстро одевала. – И ничего она не целый день плачет, – возразила воспитатель. – Она просто сейчас расплакалась, скорее всего, устала, у нас был насыщенный день. Она перестала плакать, как только вы ушли, и вот сейчас только первый раз с тех пор заплакала. Лина качала головой и не слушала. Она уже знала, что больше никогда не приведет сюда дочь. Пусть Алекс говорит, что хочет, пусть они никогда не поедут на море, но ее девочка больше не будет среди чужих людей одна. Вернувшись домой вечером, Алекс первым делом спросил, как дела в саду. Ника в это время ковырялась ложкой в тарелке с овощным рагу. Лина, поджав губы, мыла посуду. – Ника больше не пойдет в сад, – сказала она. – Почему это? Лина рассказала Алексу, что случилось в саду. Ее расстроило, что в ее рассказе все звучало не так драматично, как было на самом деле. Алекса это действительно не убедило. – Ну что ты сразу начинаешь? Ну поплакала она, ну что такого, дети постоянно плачут! Она и дома постоянно плачет, разве нет? – Плачет! Но дома я ее всегда пожалею и успокою, а там до нее никому нет дела, ты понимаешь это? Алекс не отвечал. Он устал спорить с женой, поэтому просто вышел из кухни. В тот вечер у Ники поднялась температура. Они сбили ее жаропонижающим, но ночью она поднялась до 40 градусов, пришлось вызвать скорую, которая поставила укол и велела наблюдать до утра. Утром пришел врач и обнаружил на теле Ники несколько красноватых пузырьков. – Ветрянка, – сказал врач. – Ничего страшного, в сад не ходить, пузырьки мазать зеленкой, не чесать, температуру сбивать. К вечеру Ника уже вся была покрыта зелеными точками, и Алексу с Линой приходилось из всех сил сдерживать ее, чтобы она их не расчесывала. Лина ужасно злилась, потому что уже к обеду в родительский чат группы посыпались сообщения о заболевших детях – Ника явно заразилась ветрянкой в саду. В этом проклятом саду, куда она не хотела ее отдавать, но пошла на поводу у мужа и все же отдала. Ни на второй, ни на третий день Нике не становилось лучше. Температура упорно продолжала лезть вверх, Лина не находила себе места от тревоги. Алекс пытался успокаивать ее, говоря, что ветрянка – это легкая болезнь, что ею болеют все дети, что лучше переболеть сейчас в детстве, чем потом, когда будет старше, ведь дети переносят ветрянку легко. Но Ника не переносила ветрянку легко. Она лежала в постели, тяжело дышала, зудящие язвочки появлялись повсюду – не только на руках, ногах, спине и животе, но и на лице, у самых глаз, где кожа тонкая и чувствительная и ее нельзя мазать зеленкой, за ушами, под волосами, на половых органах, между пальцами, это было просто не выносимо. Ника постоянно пыталась расчесывать прыщики, некоторые начинали воспаляться и гноиться. Когда на четвертый день болезни к ним снова пришел врач, он выписал им антибиотик против присоединившейся инфекции глаз. Лина была в отчаянии. – Это ты во всем виноват! – кричала она Алексу, который и сам места себе не находил. – Это ты говорил, что нужно отдать ее в сад! Я же говорила тебе, что ничего хорошего из этого не выйдет! Ты только о себе думаешь! Хочешь, чтобы я работала! Чтобы тебе можно было еще больше на свои мотоциклы, машины и покатушки тратить! Тебе все равно, кто и как за твоим ребенком будет следить! Идиот, сволочь! Ненавижу тебя! А что, если она умрет?! – Ну что ты говоришь, ну кто умирает от ветрянки?! – Алекс пытался успокоить жену. Ему, конечно, и самому было тревожно от состояния дочери, но в глубине души он понимал, что ничего ужасного не происходит и произойти не может. Ну не умирают в 21 веке дети от ветрянки. – Не умирает, да?! Дети просто так не перестают дышать и сознание не теряют, знаешь ли, а наша дочь дважды теряла! Ты забыл уже, что у нее невыясненная проблема с сердцем? А если эта ветрянка твоя сейчас даст осложнение на сердце? – Лине самой становилось все страшнее по мере того, как она продолжала говорить. Она чувствовала, что ей начинает не хватать воздуха, а сердце бешено бьется. Ноги стали ватными и подкосились, она опустилась на диван. – Если с ней что-то случится, я тебя не прощу. – Да ничего с ней не случится, прекрати ты нагнетать! Ты только и делаешь, что меня во всем обвиняешь! То я много работаю, то я мало зарабатываю! То ты устала дома с Никой сидеть, то ты на работу не хочешь! Ты уж определись, чего ты сама хочешь, а? Хватит меня во всем винить! У меня тоже, может, свои желания есть, ты подумала об этом? Я, может, не думал, что после рождения ребенка мне придется безвылазно дома сидеть при тебе, я на такое не подписывался! Стоит мне куда-то собраться, только заговорить, ты уже в Цербера превращаешься! Ты хочешь, чтобы я, как привязанный, при тебе сидел и подгузники менял? Как ты стал? Ничем, кроме детских какашек и игрушек не интересовался? Ты уже забыла, наверное, как спортзал выглядит! Книжку взрослую в руках сто лет не держала, только и делаешь, что в телефоне своем торчишь или с Никой играешь. С тобой с ума от скуки сойти можно! – Алекс выдохнул и тут же испугался своих слов. Несколько минут Лина продолжала молча сидеть на диване и смотреть в окно. Затем она медленно встала и прошла в детскую. Потрогала лоб спящей дочери. Температура, кажется, спала – влитая полчаса назад порция жаропонижающего помогла. Лина поправила на дочке одеяло, убрала волосы, прилипшие ко лбу. Потом пошла в ванную, умыла лицо холодной водой. Подумав, приняла душ. Почистила зубы. Прошла в спальню и так же не спеша переоделась. Алекс все это время продолжал сидеть в зале, стиснув зубы и сжав голову руками. Не заглядывая к нему, Лина набросила пальто, взяла сумку, обулась и вышла из дома, закрыв за собой дверь – не слишком громко, чтобы не разбудить Нику, но и не слишком тихо, чтобы Алекс услышал. На несколько секунд она задержалась у двери, ожидая, выбежит ли он за ней, но дверь так и оставалась закрытой. Тогда Лина направилась к лифту и нажала кнопку. Впрочем, подождав буквально пару секунд, она передумала и побежала вниз по ступенькам пешком. * * * Стас сидел в своей лаборатории и устало глядел в монитор. Он гордо именовал кабинет лабораторией, когда рассказывал о своей работе родителям, но про себя называл свой крошечный угловой кабинет с маленьким окошком камерой. Впрочем, камера была оснащена по последнему слову науки и техники, а незаметная дверь в углу вела на склад реагентов, которому мог бы позавидовать даже какой-нибудь европейский институт химии. Стас работал начальником одного из филиалов научно-исследовательской лаборатории, самой крупной в их городе. Он был на этой должности уже третий год, и его все устраивало. Кабинет, который сначала показался ему тесной конурой, вскоре стал восприниматься как уютный. Там был удобный диван, на котором Стас иногда даже оставался спать, если накапливалось много работы. Впрочем, дома его никто не ждал, а работу свою он любил, поэтому не видел ничего плохого в том, чтобы иногда заночевать на работе. Кроме того, помимо работы, он писал докторскую диссертацию по химии, и прямой доступ к реактивам был ему на руку. Руководство знало о его научно-исследовательской деятельности и не возражало против использования реактивов, при условии, что он будет полностью отчитываться о том, что взял. Стоял жаркий августовский день. Открытое настежь окно не спасало от духоты, и Стас без конца протирал лицо от пота платком. Халат висел на спинке стула, рубашка взмокла. К счастью, рабочий день уже закончился, и можно было закрыть дверь на ключ и не ожидать визита коллег. Солнце уже спустилось к самому горизонту. Стас встал и подошел к окну. Глаза болели от долгой работы за компьютером. Расчеты не сходились, и он полдня подбирал нужные дозировки, но ничего не выходило. Он решил, что на сегодня хватит и пора бы поехать домой. Потом он вспомнил, что в маленьком холодильнике на складе еще вчера он оставил бутылочку холодного сидра, как раз на такой случай, как сегодня. Стас быстро сходил на склад и вернулся с холодной, запотевшей бутылкой. Опустился на диван, открыл крышку и жадно сделал несколько глотков. Это было чертовски приятно. Он достал из кармана телефон. Одно непрочитанное сообщение. Стас открыл. Это был рабочий чат. Руководитель сети напоминал, что все руководители филиалов должны в кратчайшие сроки перевести рабочие чаты сотрудников в Телеграм в связи с участившимися случаями взломов в мессенджере, которым они пользовались до сих пор. Стас поморщился. Это нужно было сделать уже давно, но он этим Телеграмом не пользовался и устанавливать его было лень. Но он решил не тянуть больше с этим, поэтому прямо там, сидя на диване и попивая холодный сидр, он скачал этот Телеграм и установил себе на телефон. Пока он копался в настройках, телефон загрузил контакты из его списка. Все новые и новые аватарки стали появляться в списке его контактов в новом мессенджере. Стас листал список, думая, как бы пригласить всех своих починенных в один чат одновременно, как его взгляд упал на лицо, которое он не видел уже много лет, но до сих пор не забыл. Лина. В последний раз они виделись, кажется, в 2000 или в 2001. Потом она вышла замуж, и их и без того редкие встречи прекратились. В колледже они были постоянно вместе. Стас, конечно, был в нее влюблен, но так и не набрался смелости рассказать о своих чувствах, а Лина, казалось, не интересовалась отношениями вообще. Стас после окончания колледжа поступил в институт, затем в аспирантуру, теперь вот писал докторскую и медленно, но верно шел вверх по карьерной лестнице. Он не знал, чем все это время была занята Лина, иногда они переписывались, но с каждым годом все реже и реже, а последние несколько лет от нее совсем не было вестей, и он тоже не писал, не желая навязывать себя замужней женщине. Стас нажал на аватарку, увеличил фото на весь экран и стал внимательно разглядывать лицо женщины, которая когда-то была его ближайшей подругой и возлюбленной. Она не очень изменилась, так ему показалось. Появились морщинки на лбу, возле глаз и рта, волосы стали короче и темнее, но в целом она осталась такой же – тот же взгляд, словно задумчивый, но в то же время твердый и решительный, те же губы, слегка поджатые и от этого кажущиеся тонкими. На фото Лина слегка улыбалась, но Стас видел, что эта улыбка ненастоящая, сделанная специально для фото. Он помнил, как Лина улыбалась искренне. Когда они сдавленно хохотали, готовясь в библиотеке к очередному зачету под строгим укоризненным взглядом библиотекарши. Или когда вахтерша в женском общежитии бормотала им вслед: «Какой хороший мальчик, смотри, чтоб соседки его у тебя не увели». Или когда Лина проспорила ему желание. Они сидели в ее комнате в общаге и готовились к зачету. Это было, кажется, в конце первого или второго курса. Зачет был сложный, по химии, Лине она давалась с трудом, поэтому Стас взялся ей помогать. Стояла весна, окно было открыто, в комнате жара, потому что отопление еще не отключили. Лина сидела в промокшей от пота майке, и Стас каждый раз с усилием заставлял себя отвести взгляд от темных пятен там, где влажная ткань прилипла к коже. В какой-то момент Лина обхватила голову руками и застонала: – Я больше не могуууу… Я не сдам. Я ни-че-го не понимаю! Можно забирать документы и ехать обратно в свою деревню. Стас засмеялся. – Не говори ерунды. Сейчас во всем разберемся. Первые пять вопросов уже разобрали, еще десять осталось. Успеем, не бойся. Лина помотала головой, не открывая глаз. – Не успеем. Эти пять я уже забыла, пока ты объяснял мне шестой, – серьезно сказала она. Было видно, что она не шутит. – Спорим, что успеем? Спорим, что сдашь? – неожиданно для самого себя спросил он. – На что? – Лина открыла глаза и посмотрела прямо ему в лицо. – На желание, – не задумываясь выпалил Стас. Лина долго и вдумчиво посмотрела ему в глаза. – Идет, – согласилась она. Следующие три дня они продолжали упорно готовиться – то в общаге, то у него дома, то просто на улице в парке. По ночам Лина занималась одна в своей комнате, пытаясь прорешивать задания, которые Стас объяснил ей днем. На четвертый день был зачет. Лина пришла на него не выспавшаяся, бледная и осунувшаяся. Она немного опоздала, поэтому не попала в первую пятерку, в которую заходил Стас. Ей досталась третья подгруппа, поэтому, пока первые студенты входили в кабинет, а потом выходили с зачетами, она тряслась на стуле в коридоре, судорожно пролистывая конспекты. Стас вышел одним из первых, конечно же, с зачетом. Он сел рядом с ней. – Я тебя подожду, – сказал он. – Конечно, подождешь, – Лина нервно хохотнула. – Ты мне скоро желание должен будешь. И мое желание – помочь мне дотащить чемодан до вокзала. – Она грустно вздохнула.