– изменение частоты и ритма дыхания – слизистые выделения из носа – боли в области живота – тошнота, рвота, диарея – судороги – при длительном (более 2 недель) воздействии – выпадение волос При тяжелом отравлении: – отек легких – изменение психического состояния – делирий – кома Особый диагностический критерий – окрашивание мочи в зеленый цвет на начальном этапе отравления. Лиза снова и снова перечитывала этот список, пытаясь у себя в голове соотнести его со всеми теми жалобами на проблемы со здоровьем Ники, о которых рассказывала Лина во время их совместных прогулок. Ей казалось, что она слышала обо всем в этом списке, кроме последних четырех признаков. В то же время Лиза понимала, что сами по себе тошнота, рвота и боли в животе могут означать все что угодно. Грипп, кишечную инфекцию, хронические заболевания желудочно-кишечного тракта… Насколько нужно быть сумасшедшей, чтобы объяснять это отравлением таллием? Но в то же время Лиза чувствовала, что здесь что-то не так. Что все не так просто. Догадка вертелась в ее голове, но она не могла ухватить ее. Точнее, она боялась ухватить ее. Ведь это означало бы, что… – Мам! – Антон снова кричал у нее над ухом. – Что? – Ты не слышишь, что ли? О чем ты думала? – Да ни о чем, просто читала. – Мам, да тут все написано, что у Ники было, правда же? Ну, кроме там комы и этого… делирия. Ну и про мочу я, конечно, не знаю. Ну а остальное прям как у нее, да ведь? У нее что, отравление таллием? Лиза замотала головой. – Да не может быть. Ну, где ей отравиться таллием, подумай сам. – А может у нас в школе тоже сумасшедшие какие-нибудь в столовой работают, а? – Ох, не неси чушь. Иди уроки лучше делай. – Конечно, чуть что – иди уроки делай. Говори, о чем думаешь! Лиза потерла глаза руками, просто чтобы потянуть время. Она не хотела делиться страшной догадкой с сыном, но и откровенно обманывать его тоже не хотелось. Он был далеко не дурак. – Слушай, мне надо подумать об этом, хорошо? Давай поговорим попозже. Сделай пока уроки, ладно? Сын долго и серьезно посмотрел на нее, потом сказал: – Ладно, идет. И ушел в свою комнату, подхватив планшет. Лиза осталась сидеть за столом. Она прочла еще с десяток статей, соотнося все, что в них было написано с тем, что она слышала от Лины. Она прочла о том, что соединения таллия выводится из организма с помощью Ферроцина – берлинской лазури, который был точь-в-точь того же цвета, что и порошок, который она недавно купила Антону. Она прочла про все случаи отравления таллием, которые ей удалось найти, включая тот, который описывал Антон. В некоторых случаях люди погибали очень быстро – за несколько дней, но в тех случаях, когда яд поступал в организм на протяжении долгого времени и небольшими порциями, люди страдали от вышеописанных симптомов, но очень долго им не могли поставить диагноз – слишком неспецифические симптомы. И только когда на третью или четвертую неделю у них начинали активно выпадать волосы, кто-то догадывался сделать им анализ на содержание таллия в крови, и тогда все выяснялось. Лиза закрыла лицо руками. Пазл складывался, и складывался довольно четко. У нее почти не оставалось сомнений в том, что Лина, эта странная женщина, которая выглядит и ведет себя, как совершенно нормальная, травит свою дочь таллием, который она неизвестно где сумела достать. Все это было слишком, чтобы быть просто совпадением. Кто-то похлопал ее по плечу, она вздрогнула и обернулась. Антон стоял рядом с ней и выжидательно смотрел на нее. – Ну что? Лиза вздохнула. – Я не знаю. Не понимаю, может быть, мы с тобой все придумали. Как-то уж это слишком – отравление таллием. Тебе не кажется? Антон молчал и думал. Потом сказал: – Мам, я недавно шел со школы и видел Нику в окне ее комнаты. Я решил позвонить ей, но трубку взяла ее мама и сказала, что Ника спит. Хотя я видел ее прямо в этот момент, она не спала! А когда я положил трубку, она почти сразу же отвела Нику от окна. Это как-то странно, мам. Лиза внимательно слушала. Это действительно было странно. – А еще эта берлинская лазурь. Она говорит всем у себя дома, что лазурь нужна для цианотипии, но это же неправда! Зачем она врет? И зачем хранит ее в лекарствах Ники? Зачем вообще покупает таблетки, если легко можно купить специальный порошок, как мы? Она что-то скрывает, я точно знаю. Мам, можно я напишу Нике, как думаешь? Лиза вздрогнула. – Нет! Ни в коем случае! Что ты ей напишешь – что мы думаем, будто у нее отравление таллием? – Ну да, это как-то дико… Но, мама, мне кажется, Ника в беде. Мы должны что-то сделать! Лиза снова устало потерла глаза. Было уже поздно, она устала. – Слушай, утро вечера мудренее. Давай решим, что делать, завтра, хорошо? Согласен? Антон подумал, потом кивнул. – Иди спать. Завтра что-нибудь придумаем, я обещаю, – Лиза обняла сына и чмокнула в макушку. Когда он ушел, она снова открыла ноутбук. В голове проносились, как вагоны поезда, отрывочные воспоминания из рассказов Лины: вот маленькая Ника заболела ветрянкой, и потом у нее выпали все волосы… вот у нее постоянные приступы тошноты, рвоты, боли в животе и диареи, она две-три недели пропускает школу… вот они с мамой бесконечно ездят в детокс-центр, где Нике «чистят организм от шлаков»… вот она настолько слаба, что не может бегать с другими детьми на площадке, а лишь тихонько сидит на скамейке с игрушками… вот ее постоянные шапочки, под которыми, по словам мамы, вечные залысины… вот она спокойно играет с Антоном, а ее мама рассказывает об ее вечных истериках и трудностях со сном… Постепенно в голове у Лизы становилось все яснее – все воспоминания и догадки стали складывать в четкую картину. Лина открыла окно поисковика и ввела: делегированный синдром Мюнхгаузена. «Делегированный синдром Мюнхгаузена или синдром Мюнхгаузена по доверенности – это расстройство, при котором родитель или другое лицо, осуществляющее уход за ребенком, либо придумывает ему ложные симптомы заболевания, либо заставляет настоящие симптомы выглядеть так, будто ребенок болен. Хотя делегированный синдром Мюнхгаузена – это, в первую очередь, психическое заболевание, он также считается формой жестокого обращения с детьми». Лиза глубоко вдохнула и продолжила читать. «Как распознать делегированный синдром Мюнхгаузена. Как и обычный синдром Мюнхгаузена, когда человек симулирует болезни у самого себя, распознать его делегированную версию не так‑то просто. Слишком много в нём тумана и искренней лжи – как бы парадоксально это ни звучало. Тем не менее, некоторые общие признаки, которые позволяют предположить у матери (или иного опекуна) делегированный синдром Мюнхгаузена, всё же существуют. Вот они: Мать выглядит заботливой и крайне обеспокоенной состоянием своего ребёнка. Она с ходу идёт на контакт с врачами, подробно рассказывая им о симптомах заболевания. Мама подкована в вопросах медицины, отлично ориентируется в названиях препаратов и диагнозах. Ребёнок часто, до нескольких раз в год, проходит лечение на дому или в стационаре. Причём этому предшествует странный набор симптомов, который нельзя отнести к какому‑то конкретному заболеванию. Заявленное матерью состояние и симптомы ребёнка не соответствуют результатам анализов. Как только ребёнок попадает в больницу, его самочувствие стремительно улучшается, странный недуг отступает. Симптомы вновь начинают проявляться лишь когда пациент уезжает домой. В крови, стуле или моче ребёнка есть признаки химических веществ. Нормальные результаты анализов не успокаивают мать. Она требует перепроверки. И, наоборот, выглядит удовлетворённой («Я же говорила!»), когда состояние ребёнка ухудшается. Лечением занимается только один родитель. Второй, а также другие члены семьи не принимают в этом никакого участия. Есть подозрения (например, видеозапись или слова соседей по больничной палате), что мать совершает действия, способные ухудшить симптомы или нанести вред ребёнку. 3–4 подобных симптомов достаточно, чтобы присмотреться к семье внимательнее. Если их больше, то диагноз становится крайне вероятным».