Они выпили чай (к шоколаду невестка не прикоснулась), София Павловна также шепотом расспрашивала Лину, как проходят ее дни с малышкой, успевает ли та сама спать, есть, Лина вяло отвечала, что, конечно, тяжело, но она справляется и что Ника последние дни стала лучше спать. На этих словах София Павловна невольно повернулась в сторону спальни, ей очень хотелось взглянуть на внучку поближе, но она не хотела расстраивать Лину и рисковать разбудить девочку. Они посидели еще немного, затем София Павловна стала собираться. – Ты звони, если что-то нужно, – сказала она в дверях. – Ты же знаешь, у меня много свободного времени, я всегда смогу приехать, помочь, если нужно. – Хорошо, спасибо, – вежливо ответила Лина. – До свидания. – До свидания. София Павловна вышла, тихо закрыв за собой дверь. Несколько секунд постояла у двери, словно в нерешительности, затем направилась к лифту. Нажав кнопку вызова, она задумчиво смотрела на закрытую дверь и думала о чем-то. Что-то тревожило ее, и она не могла понять, что именно. Подъехал лифт. София Павловна тряхнула головой, словно стремясь сбросить назойливое беспокойство. «В конце концов, – думала она, – я уже устроила панику на ровном месте из-за своей «интуиции», а все оказалось нормально. И сейчас что-то опять выдумываю». С этой мыслью она нажала кнопу первого этажа, и лифт плавно двинулся вниз. * * * Лина тихо закрыла дверь за мужем и на цыпочках пошла на кухню. Взглянула на часы, они показывали 8.00. Дочь уснула ровно час назад после двухчасовых укачиваний. Руки до сих пор тряслись. Малышка, хоть и была крошкой, весила пять килограммов. Лине ужасно хотелось спать. Она успела поспать полчаса, но в 7.30 прозвенел будильник мужа и разбудил ее. Муж быстро выпил кофе, сходил в душ и уехал на работу, она же так и не смогла уснуть. Проводя его, она тоже мечтала о горячем душе и чашке чая. Снова с надеждой взглянув на часы – 8.03 – Лина встала и подошла к чайнику. Там оставалось немного остывшего кипятка. Но как только она протянула руку, чтобы достать чашку, из спальни раздалось кряхтение. Лина отдернула руку, как от гремучей змеи. Все мышцы напряглись, она закрыла глаза и сделала глубокий вдох. Посчитала до пяти. Кряхтение сменило похныкивание, похожее на сдавленный кашель. Еще до пяти. Раздался плач. Его громкость нарастала с каждой секундой. Лине хотелось плакать самой. Она повернулась и медленно пошла в спальню. Дочь разметала пеленку по кровати и в ярости молотила в воздухе руками и ногами. Лицо красное, искаженное криком. Лина взяла девочку на руки. Молча перенесла ее на пеленальный столик. Сняла грязный подгузник, выбросила его в стоящее рядом мусорное ведро. Девочка замолчала и теперь смотрела на мать из-под нахмуренных бровей, продолжая тихонько сопеть. Потом Лина сняла распашонку, взяла дочь на руки и отправилась с ней в ванную. Подмыв ребенка и завернув ее в полотенце, она вновь положила ее на пеленальный столик. Надела чистый подгузник. Девочка недовольно морщилась. Лина старалась не смотреть на ее сморщенное личико, ей казалось, что дочь недовольна всем, что она делает. Надела чистое боди. Дочь снова начала кряхтеть и морщиться, готовясь заплакать. «Да сейчас, сейчас», – пробормотала Лина, беря ее на руки и идя в зал. Там она села на диван, включила телевизор и приложила ребенка к груди. Девочка замолчала и тут же принялась есть. Лина откинула голову на спинку дивана. Смотреть телевизор не хотелось, вполуха она слушала новости, чувствуя, что еще немного, и она заснет. Она выключила телевизор, и держа Нику на руках, пошла в спальню. Там она легла с ней на кровать, не отрывая от груди. Голова ее опустилась на подушку. Девочка жадно сосала грудь. Лина вглядывалась в ее личико. Щечки раскраснелись, на лбу выступили капли пота, ручками она вцеплялась в грудь Лины, словно ей было мало того, что она уже изо всех сил присосалась к ней. Лина прислушивалась к своим чувствам. С ними было что-то не так, она понимала это. С одной стороны, она чувствовала неописуемую связь с ребенком, их взаимную зависимость, свою ответственность за нее. С другой, Лину переполняли гнев, усталость и страх. С тех пор, как дочь родилась, большую часть ее жизни Лина боялась за нее. Сначала дочь чуть не умерла при родах и провела первые дни в реанимации. Затем они пролежали несколько недель в больнице, где дочь светили специальной лампой и клали под капельницу. Страх потерять ее разросся до таких размеров, что Лина на какое-то время вообще перестала чувствовать что-то другое. Все дни в роддоме и в больнице Лина смотрела на дочь и умоляла «Только не умирай, только живи». Дочь выжила. Врачи сказали, что теперь все хорошо, никакой опасности нет. Но даже после возвращения домой Лина не могла избавиться от этого страха. Каждые пять минут она проверяла, дышит ли Ника. Ее беспокоил любой плач, писк, стон, хрип, вздох. Она просыпалась каждый раз, когда малышка переворачивала голову на другую сторону. Она боялась открывать окно, если Ника была в комнате. Она не хотела, чтобы кто-то приходил к ним в дом, чтобы не заразить чем-нибудь дочь. Она не ела ничего, кроме куриного супа, каш на воде и ромашкового чая, чтобы ничего вредного для дочери не попало в молоко. Шли дни, дочь казалась вполне здоровой, но страх никуда не уходил. Хуже того, к нему добавилась бесконечная усталость. Дочь очень плохо спала. Она просыпалась по нескольку раз за ночь и могла провисеть на груди целый час. Днем она не спала дольше 30 минут. Лина могла успеть выпить чашку чая и немного полистать ленту в телефоне, и вот уже раздавалось кряхтение, предвещавшее, что через минуту раздастся оглушительный рев. Иногда Лина ложилась спать с ней днем, чтобы доспать то, что не доспала ночью. Но даже у груди дочь спала свои полчаса и просыпалась, чтобы снова начать кричать. Лина не высыпалась. Большую часть ночи она ходила по квартире, качая дочь на руках, днем она проходила бесконечный цикл: поносить на руках – поменять подгузник – покормить – укачать – уложить – отойти на полчаса (сходить в туалет, выпить чай, почитать телефон) – вернуться к орущему ребенку и повторить все сначала. В те полчаса, что Ника спала, Лина по пять раз подходила к ней послушать, дышит ли она. Иногда под ее шагами скрипела доска ламината, и дочь просыпалась раньше обычного. Лина хорошо знала, какая доска скрипит, и старалась не наступать на нее, но иногда от усталости ее буквально шатало и, теряя равновесие, она все равно наступала на эту проклятую доску. Чем больше проходило дней, тем реже Лина шла пить чай или есть во время детского сна. Она боялась греметь посудой и включать чайник. Часто она просто садилась на полу в спальне, чтобы не нужно было ходить и скрипеть, проверяя, дышит ли дочь. Иногда она ложилась в кровать, чтобы тоже поспать, но этот сон был хуже всего. Взвинченная и уставшая, она долго лежала, ворочалась и не могла уснуть, а засыпала лишь для того, чтобы через десять минут быть разбуженной недовольно сопящей дочерью. Этот выход из десятиминутного дневного сна был самым ужасными испытанием. Ее тело, ее мозг вопили о том, что нужно поспать. Неимоверным усилием воли они отрывала себя от постели и брала дочь на руки, чтобы снова все начать по кругу. Поэтому она старалась не ложиться днем. Муж, конечно, помогал, как мог. В выходные он носил дочь на руках по комнатам, или лежал с ней на кровати, пока Лина была в ванной или готовила обед. В будние дни, когда он возвращался вечером с работы, он помогал купать дочь и даже сам менял подгузники. По ночам же Алекс спал как убитый и никакой детский плач не мог разбудить его. Впрочем, Лина старалась не доводить до плача, она просыпалась при первых шевелениях дочери и успевала взять ее на руки еще до того, как та заплачет. Она никогда не будила мужа, чтобы попросить о помощи. Во-первых, ему нужно было утром рано вставать на работу. Во-вторых, он, в любом случае, не мог покормить дочь грудью. Поэтому все ночи Алекс спал, в то время как Лина со слипающимися глазами носила дочь по квартире, пока та не уснет после кормления. Иногда у нее был соблазн взять Нику с собой в кровать, но она очень боялась, что во сне или она, или муж просто задавят ее. Она читала о таких случаях, об этом предупреждали врачи в роддоме и детской больнице. Поэтому, даже не смотря на страшную усталость, она укачивала ребенка, пока та не засыпала, а потом осторожно клала ее в детскую кроватку. Часто дочь просыпалась в момент перекладывания, и все начиналось заново: покормить – укачать – положить. В самые плохие ночи цикл мог повторяться по 3–4 раза. Чтобы через час начаться вновь. Лина тряхнула головой и резко открыла глаза. Она уснула. Взглянув на дочь, она увидела, что та уже отвалилась от груди и спит. Рот приоткрыт, по подбородку стекает струйка молока, раздается тихое сопение. Ее голова лежала на руке Лины. Лина в очередной раз попыталась сделать мучительный выбор – остаться лежать и попробовать поспать вместе с дочерью или попытаться высвободить руку и встать с кровати, не разбудив ее, чтобы все же выпить чаю и позавтракать. Минут пять она разрывалась, потом, наконец, все же решила встать. Осторожно, словно сапер на минном поле, по одному миллиметру в минуту она стала вытаскивать руку из-под головы дочери. Затем так же медленно она сначала села, а потом встала с кровати. Осторожно обошла скрипучую доску. Пошла к двери. Еще пять шагов. Четыре. Три. Два. Громкий плач. Лина замерла, одна нога занесена над полом. Полшага до свободы. До получасового сидения на кухне без мыслей, прерываемым только на то, чтобы послушать, дышит ли дочь. До свободы, которой не суждено сбыться. Лина повернулась и пошла обратно к кровати. Остановилась над дочерью. Дочь орала. Лицо было красное, глаза зажмурены, покраснели даже уши. Лина не могла заставить себя взять ее на руки. Казалось, если она возьмет ее на руки, то тут же бросит, как раскаленную сковородку. Лина представила, как она швыряет дочь на пол. Как ее мягкое тельце приземляется на ламинат. На ту самую скрипучую доску. Как ее голова с глухим стуком ударяется об пол. Лина представила, как дочь в недоумении замолкает на долю секунды и открывает глаза, чтобы посмотреть, что же произошло, а потом разражается новым, еще более сильным криком. От этой мысли Лине стало так страшно, что она выбежала из комнаты. Она закрыла дверь спальни, чтобы не слышать крик дочери, но его, конечно, все равно было слышно. Лина села на пол в коридоре, зажала уши ладонями и зажмурилась, но крик было слышно все равно. Казалось, его должно было быть слышно во всем доме. По всей улице. Во всем городе. По всей земле. Лине хотелось не просто выбежать из комнаты. Ей хотелось выбежать из квартиры, из подъезда и бежать, не останавливаясь. Бежать, бежать, бежать, не разбирая дороги, на край земли. Чтобы только не слышать этот крик. Дочь продолжала надрываться. Казалось, она нисколько не устает это делать. Казалось, она может орать так весь день. Неделю. Месяц. Год. «Замолчи, замолчи, замолчи, замолчи, замолчи», – беззвучно повторяла Лина. И вдруг дочь замолчала. В ту же секунду раздался глухой стук, и она снова закричала – в два раза громче. В ужасе Лина вскочила, распахнула дверь в спальню – дочери не было на кровати. Она оббежала кровать и увидела ее, лежащую на полу. Ноги и руки взметались в воздух. Она была красная вся – от кончиков пальцев на ногах до кожи на голове. Дрожа всем телом, Лина опустилась на пол возле нее и попыталась осмотреть. Дочь вопила изо всех сил, по ней было непонятно, больно ей или она просто злится. Лина взяла ее на руки, но это ее не успокоило. Она приложила ее к груди, но дочь плакала так сильно, что не могла взять грудь. Крик распирал ее изнутри, и она не могла сомкнуть губы, чтобы схватить сосок, поэтому даже у груди она продолжала кричать. Это длилось невыносимые несколько минут, после чего ребенок, наконец, перестал кричать и взял грудь. Она сосала, продолжая жалобно всхлипывать и постанывать. Лина, прижимая дочь к груди, на трясущихся ногах пошла в кухню. Взяла телефон, набрала номер мужа. – Алло, – Алекс почти сразу взял трубку. – Алекс, Ника упала с кровати, – едва не срываясь на плач, произнесла Лина. – В смысле, как упала? Из своей кровати? – Нет, из нашей! Она спала, я на минуту вышла, а она проснулась и скатилась, наверное. Что мне делать? Вызвать скорую, как думаешь? – Ну а как она, что с ней? Она плачет? Я не слышу, чтобы она плакала. – Она плакала, я еле ее успокоила, сейчас ест. Алекс думал какое-то время, ничего не говоря. – Ну, ты не видишь, у нее ничего не сломано там? Голова целая? Лина еще раз попыталась осмотреть дочь. – Ну, кажется, что все в порядке. Но вдруг там внутри что-то, что я не вижу! – Слушай, ну у нас не такая уж высокая кровать. Я думаю, раз она плакала, а теперь ест, то все нормально. Ладно бы она там сознание потеряла или еще что… Ну а так, раз поплакала, успокоилась и ест, значит, все нормально. Не переживай. Лина закусила губу. Она тоже думала, глядя на дочь. Та уже совсем успокоилась и ела, закрыв глаза. – Ладно, я понаблюдаю за ней, – неуверенно сказала она. – Да, давай, если заметишь что-то странное, вызывай врача, звони мне. – Хорошо. Пока. – Пока. Не переживай, все будет хорошо, – Алекс положил трубку. Лина тоже отключилась и медленно опустилась на кухонный стул. Ника уже почти перестала есть и снова засыпала. Лина прислушалась к ее дыханию. Ей показалось, что дочь как-то странно сопит. Как будто воздух проходил через нос с трудом. Лина напряглась и стала вслушиваться. В носу словно что-то хрипело и хлюпало. Лине стало не по себе. Еще вчера вечером ей показалось, что у дочери из носа что-то то вытекло, чего течь не должно. «Неужели, сопли», – с ужасом подумала она тогда, но за ночь этого больше не повторялось, и она успокоилась. А сейчас вот как будто заложен нос. Лина быстро, но стараясь сильно не трясти Нику, отправилась в спальню и достала из аптечки градусник. Изловчившись, сунула его подмышку девочке. Подождала три минуты, крепко придерживая ручку, чтобы градусник не выпал. 37,5. «Только этого не хватало», – Лина почувствовала, что у нее начинается приступ паники. Девочке едва полтора месяца, они только вышли из больницы, а она уже простыла. И откуда? Она не открывала окон, не носила ее на улицу, к ним практически никто не приходил, разве что свекровь была один раз, и то недолго. Лина вернулась на кухню. Снова вслушиваясь в дыхание дочери, она взяла в руки телефон, раздумывая, вызывать ли врача. На экране она увидела два пропущенных вызова – от свекрови. У Лины не было сил сейчас разговаривать с ней, и она не стала перезванивать, решив, что сделает это позже. Она смотрела на дочь, та уже совсем крепко спала, и только громкое сопение мешало назвать этот сон мирным. Лина подумала еще какое-то время, затем вновь вернулась к аптечке. Покопавшись свободной рукой в баночках, коробочках и бутыльках, она достала бутылек с надписью «Санорин – капли назальные для детей». Лина потрясла бутылочку – она была полная. Они купили эти капли еще во время беременности, когда готовили вещи для ребенка, включая аптечку. Тогда Лина, конечно, надеялась, что они еще не скоро им понадобятся. Она планировала уберечь девочку от всяких там болезней хотя бы первый год ее жизни, но сейчас, кажется, пришло их время. Лина аккуратно открутила крышку. Под ней обнаружилась прикрепленная пипетка. Лина зажала бутылек коленями и стала разворачивать инструкцию – огромное бумажное полотно не меньше полуметра площадью, исписанное мелким шрифтом. Лина долго пыталась найти дозировку для детей грудного возраста, но это ей никак не удавалось – одной рукой она держала Нику, старалась не разлить жидкость в бутыльке, кроме того, бумажная инструкция ужасно шумела, когда она ее шевелила. Сдавшись, Лина решила, что это всего лишь капли и нет смысла особо вчитываться. Она набрала в пипетку немного лекарства и осторожно закапала в один носовой проход. Ника поморщилась, помотала головой, но не проснулась. Немного подождав, Лина вновь набрала пипетку и закапала во второй носовой ход. Дочь снова поморщилась и опять не проснулась. Лина посидела с ней на руках еще какое-то время – дочь продолжала спать. Тогда она решилась, медленно встала и понесла Нику в кроватку. Осторожно положила, накрыла одеялом. Не веря своей удаче, она продолжала стоять над кроваткой и смотреть, как дочь спит. Прошло несколько минут, и Лина поняла, что нос дочки задышал тише – капли, судя по всему, подействовали. Лина наклонилась, чтобы послушать получше, и убедилась, что ни хрипов, ни сопения больше нет. Она воспряла духом и, поправив одеялко, медленными шагами, поминутно оглядываясь, вышла из спальни. В растрепанных чувствах Лина вернулась на кухню. Посмотрела в телефон – там было еще несколько пропущенных вызовов от свекрови, но перезванивать ей сейчас, когда дочь спит, было бы самоубийством – Ника наверняка проснется даже от шепота. Включать чайник тоже было страшно, поэтому Лина просто налила себе стакан воды, взяла яблоко и сделала бутерброд с отварной курицей. Поев, она перебралась в зал, чтобы немного залипнуть в телефон. Она стала читать все, что смогла найти про лечение простуды у новорожденных. Интернет радовал разнообразием идей и подходов, от «ничего не делайте, само все пройдет» до «срочно вызывайте скорую, а то пропустите пневмонию». Лина тяжело вздохнула, отложила телефон и закрыла глаза. Все ее тело было наполнено ужасной тяжестью. Она взглянула на часы. 10.12. Дочь спит уже минут 20, значит, скоро проснется. Лина решила не ждать недовольного кряхтения и пошла в спальню заранее. Очень тихо она легла на кровать рядом с кроваткой Ники. Глаза сами собой закрывались, но Лина старалась не спать, она помнила, каким ужасным бывает пробуждение после десятиминутного сна. Дочь дышала очень тихо, размеренно, это успокаивало. Не слышно было никаких посторонних звуков при вдохе или выдохе. Она даже не разметалась во сне и не сбросила с себя одеяло, как она обычно это делала. Лина смотрела, как медленно поднимается и опускается грудь младенца, и сама не заметила, как уснула. Лина резко открыла глаза. На часах 13.44. Лина в недоумении посмотрела на спящую дочь, снова на часы на стене, потом на телефон. Она проспала больше трех часов, а Ника так и не проснулась. Лина придвинулась к кроватке и прислушалась к дыханию дочери. Нос дышал свободно. Лина положила руку на лоб малышки – лоб был холодный. Девочка дышала очень медленно и спокойно, она даже ни разу не перевернулась во сне. В задумчивости Лина встала и пошла на кухню. Включила чайник. Выпила чашку чая. Девочка все еще спала. Лина погрела себе суп и пообедала. Ника так и не проснулась. Лина просмотрела список пропущенных вызовов – свекровь звонила еще несколько раз, кроме того, было несколько сообщений от мужа. Лина вздохнула и решила, что надо бы перезвонить, видимо, София Павловна волнуется. Но только она собралась это сделать, из спальни раздалось кряхтение. С некоторым даже облегчением, как оттого, что можно отложить звонок, так и оттого, что необычно долгий сон дочери закончился, Лина побежала в спальню. Ника проснулась и лежала в кровати. Она по-прежнему не скинула с себя одеяло, она не рыдала и лицо ее не было красным от гнева. Напротив, она смотрела на Лину довольно спокойными, полуприкрытыми глазами, лицо немного бледнее обычного. Взяв дочку на руки, Лина прикоснулась губами ко лбу – холодный. Девочка показалась ей какой-то вялой. «Ну точно простыла», – подумала с грустью Лина. Она переодела ее, приложила к груди. Дочь ела очень вяло, буквально пару минут, и сразу отвернулась. Лина заметила, что она как будто дышит ртом. «Неужели опять нос заложило?» – подумала она. Она как раз прочитала, что, когда у младенцев заложен нос, они не могут сосать, ведь тогда они у них не получается дышать. Лина встревожилась не на шутку – как кормить новорожденного ребенка, если она не может брать грудь? Дочь лежала у нее на руках, довольно безучастно разглядывая мать. – Как же мне тебя покормить? Немного посомневавшись, Лина решила снова закапать нос. В первый раз это отлично помогло, а теперь, видимо, действие капель закончилось. Она отправилась в спальню с дочкой на руках и снова достала капли. На этот раз дочка не спала и закапать нос было сложнее, поскольку она все время пыталась отвернуть лицо от пипетки с лекарством и отбивала руки Лины своими ручками. Пару раз Лина не могла понять, попала она в нос или в рот, дважды капли затекли в глаз, один раз вообще в ухо. Наконец, после третьей или четвертой неудачной попытки Лина туго запеленала дочку в бело-розовую пеленку, и тогда ей удалось влить лекарство в каждую ноздрю. Дочь извивалась и плакала, и Лина принялась качать ее и успокаивать. Через несколько минут малышка успокоилась, и Лина попробовала снова приложить ее к груди. На этот раз девочке удалось взять грудь, нос, кажется дышал хорошо, но ела она даже меньше минуты. Глаза у нее закрылись, она снова заснула. Лина пребывала в некоторой растерянности. Дочь никогда еще не спала так часто и так много. «Видимо, дело в простуде», – подумала она и отнесла девочку в кроватку. Та не проснулась при перекладывании и продолжила спать. Лина постояла какое-то время над кроваткой, ощущая легкую тревогу, затем пошла на кухню. На часах было 14.10. Лина не знала, чем ей заняться. Впервые за долгое время ей не хотелось спать, ведь она проспала сразу несколько часов подряд. К тому же, она уже успела поесть и выпить чая. Она взяла в руки телефон, прочитала сообщения Алекса. Он спрашивал, как дела у Ники и что купить по пути домой. Она ответила ему и снова решила перезвонить свекрови, но передумала. Все-таки разбудить дочь не хотелось. Если она и в самом деле заболела, будет хорошо, если она подольше поспит. Лина пошла в зал и включила телевизор. Пощелкала каналами. Остановилась на каком-то фильме и стала смотреть прямо с середины, не особо вникая в сюжет. В голове была какая-то пустота, смешанная с тревогой, неопределенностью, накопленной усталостью и чувством вины. Прошел час. Лина несколько раз ходила посмотреть на дочь, та спала, не меняя позы, впрочем, менять позу, будучи спелёнатой, довольно сложно. Фильм кончился, но Лина продолжала сидеть на диване, безучастно наблюдая за сменой рекламных роликов, потом за выпуском новостей, потом начался какой-то сериал. Герои были смутно знакомы, впрочем, Лина все так же не пыталась вникнуть в суть происходящего на экране. Она наблюдала за происходящим в телевизоре и в то же время словно наблюдала за самой собой со стороны, точнее, она как будто смотрела на саму себя из глубины своей головы через свои же глаза, но как будто на экране телевизора. Она видела сидящую на диване молодую женщину, очень усталую, с темными кругами под глазами, спутанными, давно не мытыми волосами, собранными в какое-то гнездо на макушке, одетую в мятое домашнее платье с пятнами неизвестно чего на груди и плечах. Она смотрела на эту женщину и пыталась понять, почему она на нее смотрит. Что у них общего? Неужели эта женщина – она? Почему она живет ее жизнью? Как так получилось, что она смотрит на ее жизнь? И где тогда она – настоящая? Кто тогда живет ее жизнь? Эти мысли бессмысленно кружились у нее в голове, сменяя одна другую, Лина потеряла счет времени. Она пришла в себя от легкого стука. Сначала она не поняла, откуда он доносится, потом испугалась, что дочь снова упала, но тут же вспомнила, что положила ее в кроватку. Стук повторился, чуть громче. Лина поняла, что стучат в дверь. Она взглянула на часы – 16.17. Два часа она просидела в трансе, в это было сложно поверить. Стук повторился еще раз, еще громче. Лина на цыпочках подбежала к двери и посмотрела в глазок. Там стояла свекровь. На лице у нее было написано беспокойство. Лина сжала руки в кулак и выругалась про себя. Она ненавидела, когда кто-то приходил без предупреждения, особенно после рождения дочери. Она набрала номер мужа и, вернувшись в зал, чтобы не шуметь возле двери спальни, сказала в трубку как можно тише: – Алекс, там пришла твоя мама, она стучит в дверь, я боюсь, Ника проснется! Алекс, она впервые в жизни так долго спит, к тому же, кажется, она заболела, я не хочу никого впускать! Алекс вздохнул. – Ладно, сейчас позвоню ей. Лина опустилась на диван и обхватила голову руками. Это было невыносимо. Дочь заболела. Дочь впервые спит, как положено спать младенцам. Она впервые может несколько часов поспать, нормально поесть и посидеть спокойно одна. Нужно же было свекрови приехать именно сейчас! Да еще без предупреждения. Потом Лина вспомнила все пропущенные вызовы. Вероятно, София Павловна решила, что что-то случилось, испугалась и приехала проверить. Лина вздохнула. «Сама виновата, – со злостью сказала она себе. – Надо было сразу перезвонить ей, сказать, что все в порядке, и она бы не приезжала». В то же время Лине было стыдно. Выпроваживать свекровь было очень невежливо. Она пошла к двери, в это время зазвонил телефон. – Лин, ну впусти маму на минуточку, а? Она переживает, говорит, ты трубку не берешь весь день. – Да, уже открываю, – Лина отключилась. Лина открыла дверь и впустила свекровь. У той на лице легко читалась смесь смущения и тревоги. Лине стало ее даже немного жаль. Приложив палец к губам, она пригласила ее на кухню, и сама направилась туда. Налила себе теплого чая, села на стул. Через минуту вошла свекровь, на ходу отряхивая руки от воды. – Будете чай, София Павловна? – Нет, спасибо, – шепотом ответила та. Она села напротив Лины. Женщины немного помолчали. Лина видела, что свекровь смотрит на нее с сочувствием, и она понимала почему. Она знала, что выглядит не лучшим образом. Наконец свекровь сказала: – Лина, как ты? Давай я помогу с чем-нибудь? Хочешь, посижу с малышкой, а ты поспи? Или вообще, как проснется, давай я схожу с ней погулять, покатаю коляску по парку? А ты выдохнешь немножко, я вижу, ты устала. Лина внутренне содрогнулась при мысли о том, что она может отпустить малышку на улицу со свекровью, она замотала головой. – Что вы, ей нельзя еще гулять, там холодно, она может простудиться, – сказала она, а сама подумала: «Если уже не простудилась». София Павловна предлагала что-то еще, но Лине хотелось, чтобы она поскорее ушла. Свекровь, наверняка, почувствовала это, потому что довольно скоро она встала и засобиралась уходить. Перед самым уходом она спросила, нельзя ли ей взглянуть на внучку, но Лина довольно резко ответила, что боится ее разбудить. Свекровь не настаивала, и Лина тут же устыдилась своей резкости. Она сошлись на том, что София Павловна заедет завтра еще раз, после чего свекровь ушла. Лина заглянула в спальню – дочь все еще спала. Спала уже почти три часа второй раз за день. Это было удивительно и пугающе одновременно. Лина вновь увидела себя со стороны. Вот она стоит в растерянности у двери в спальню. В мятом платье и со спутанными волосами. Смотрит на дочь. Не знает, чем ей заняться, когда не нужно кормить, купать, укладывать, утешать. Наконец, Лина прислонилась спиной к стене коридора и медленно сползла на пол. Закрыв лицо руками, она сидела так и не двигалась следующие полтора часа, пока закатное солнце на высветило красно-оранжевый прямоугольник света на полу возле нее. В замке послышался звук поворачивающегося ключа, Лина быстро встала и взглянула на часы. 18.20. Алекс возвращается с работы. Лина кинулась в спальню и увидела, что дочь не спит, а лежит и молча смотрит в потолок. Лина взяла ее на руки и побежала встречать мужа, на ходу трогая ее лоб.