— Какого ещё ребёнка? — Медленно пробормотал Тим, понимая, что выпить он всё же хотел, но вставать второй раз нет ни сил, ни желания. Незнакомец меж тем всё в лицо его вглядывался, что-то для себя понять пытаясь. — Гошанов. — Руку для приветствия протянул. — Филипп Аркадьевич. — Кузнецов. — Проговорил, будто отмахнулся, Тим, руку разжал, а вот мужчина напротив не торопился, ладонь его удержал в крепком захвате. — А ведь нас уже знакомили. — Языком по уголку губ проехался в жесте условной угрозы. — У Машуньки, на дне рождения. Неужто не помнишь, а? Тим Александрович? — Проговорил и ладонь разжал. Смотрел в упор, и увиденным доволен не был. — У Машуньки? — Понимающе кивнул Тим, мгновенно раздражаясь. — Что-то припоминаю. — На мужчину уставился. — Жена у тебя родила незадолго после. Поздравляю. — Поздравляешь? Ну-ну… Пусть так будет. А теперь говори по делу. Отбросив лишний официоз, Гошанов устроился в явно неудобном для него кресле, закинул ногу на ногу по-мужски, голову набок склонил. Тим, что-то отрицая, покачал головой. — У меня с тобой никаких дел нет. — Как же нет? — Гошанов наигранно удивился. — Человечка ты моего любимого обидел. Милого, доброго, светлого. Теперь вон сидит, плачет, в истерике бьётся. Мне бы по-хорошему шкуру с тебя для начала спустить, а уж потом разговоры разговаривать, но мы же люди цивилизованные, правда? Друг друга с полуслова понимаем. И ты мне сейчас всё, как на духу, выложишь, а там уже решать будем, кого казнить, а кого миловать. Говорил он и видно было, что не шутит. Ни про «шкуру», ни про «казнить». Только вот Тиму отчего-то всё равно стало. — Нам не о чем говорить, и точка. — Подвёл определённую черту. — Маша, как я понял, у тебя отсиживается. — Проговорил с полной в этом уверенностью. — Вот с ней и побеседую. С тобой, Серёгой и сколько вас там ещё друзей-товарищей, мне обсуждать нечего. — Не хочешь по-хорошему, значит? — Сделал Гошанов выводы и чуть вперёд подался, снова пытаясь в Тимохе что-то разглядеть. То, чего до этого вроде и не заметил. — Ну… отчего же? Мне лишние проблемы ни к чему. Только вот свою личную жизнь, а Машу и всё, что её касается, как бы вы там все ни хотели, ни думали, я отношу к жизни личной. Трепаться по этому поводу смысла не вижу. В любых отношениях есть такие проблемы, которые должны решить двое. Она любитель вмешать в это кого-то ещё — флаг в руки. — Да… понимаешь, Тимоха… — Гошанов оттопырил нижнюю губу. — В том-то и проблема, в том беда, что Машка молчит. Громко молчит, с подвываниями, с истериками, а молчание для такого человека, как она, несвойственно. И ей сейчас плохо. Плохо от слова «хреново». Плохо настолько, что она вместо привычного пива с друзьями выбрала гордое одиночество на моей даче и одному богу известно, когда бы из заточения выбралась, не возжелай моя любимейшая супруга отдохнуть на природе, а Лариса природу любит не особо. — Говорил Гошанов вкрадчиво и основательно. Чтобы не только звуки Тим услышать мог, но и смысл уловить. — Знаешь, может… мужик у неё до тебя был. Ну, как мужик… недоразумение, если по-русски говорить. И пока она с ним была, таких проблем, как неведение, я не знал. С тобой же Машку просто подменили. Замкнутая, нелюдимая, с глазами побитой собаки. Это у тебя методы воспитания такие или как понимать прикажешь? — Ты меня не слышишь? Я не буду этого обсуждать! Не буду, не хочу, не считаю нужным. Ты не решишь мою проблему, понятно?! Мне Маша нужна. — Ну, раз нужна, так, отпустил-то зачем? — Да кто отпускал её, кто?! Я… — Тим шумно выдохнул и злобно рыкнул. — Я всё сказал. — Устало голову на ладони опустил. Гошанов что-то уловил, что-то понял. К бару, который Тим закрыть не удосужился, подошёл, два бокала наполнил и едва початую бутылку с собой подхватил. Один осушил сам, другой Тиму подсунул, посмотрел с хитрецой, как тот выпил. — Не знаю, как там у вас, москвичей, а меня учили, что самая болтливая баба — это пьяный мужик. — Заявил и наполнил бокалы снова. Тим поморщился. — В этом просто нет смысла. — Смысл в том, что два взрослых человека вдруг стали чужими друг для друга, а так быть не должно. Машка из тех, кто заслуживает счастья, Тимоха. И если это счастья ты, то, прости, вариантов осталось немного. — Сомневаюсь, что она твои труды оценит. В её планах не было страницы, где мы живём долго и счастливо. Не со мной, по крайней мере. — По тем, на кого всё равно, так не убиваются. Что не поделили? — Семейные ценности. — Фыркнул Тим и залпом выпил очередной бокал, после которого ощутимо захмелел. Гошанов с довольным видом добавил очередную порцию. — Вот, зря ты так о ней. Машка… она же фанат семьи. У неё брат… зверь! А она всё равно его любит, тянется, приручить пытается. И вообще… как ценности могут быть разными? Они либо есть, либо отсутствуют напрочь, а в твоей интонации я прочёл, что не дотягивает вроде как она. — А ты ещё и семейный психолог? — Не утруждайся. Меня не проймёшь этими твоими ухмылочками. Я вам отцом родным стану, если понадобится Машку защитить. Так что давай, набирайся уже быстрее до нужной кондиции и выскажись о наболевшем. — Распорядился Гошанов безразлично, на что Тим вызывающе фыркнул. — Я с ней могу поговорить? — Пропустив последние слова мимо ушей, осторожно уточнил Тим. Гошанов демонстративно покачал головой, в просьбе отказывая. — Только через меня. Вы на эмоциях в данный момент, ребята. Но если дать время остыть, глупостей натворить можете ещё больше, потому рубить корень проблем нужно сейчас, пока ещё болит, пока безразличие не затянуло. А без переводчика, я вижу, вы друг друга не слышите. — С ней очень сложно разговаривать… — Сложно. — С готовностью подтвердил Гошанов. — А с женщинами по-другому и не может быть. Они же инопланетянки! Вот, мы с Ларисой, например. Вроде и по любви женились. Ссоры там, обиды эти мелкие, в какой семье их нет? А её вот всё что-то точило, что-то спать по ночам не давало, и не успокоилась ведь, пока на развод не подала. Да кто ж нас разведёт? Я всех в этом городе за горло держу, пикнуть не успеют, как нет их уже. Одна она только и выёживается. Не успеваю от одного заявления отбиться, как она другое строчит. Свободы ей, видите ли, захотелось! И ладно бы ей этой свободы не хватало, так нет же! Из принципа до конца пошла. А ты знаешь, как я себя чувствовал на пятом по очереди заседании суда, когда она, будучи на восьмом месяце беременности, с пеной у рта доказывала, что мы не сошлись характерами? И подумал тогда: хрен с тем штампом в паспорте. Махнул на всё рукой, только бы счастливой себя почувствовала, только бы успокоилась. Я ведь сейчас человек разведённый. — За Тима вывод сделал, но тут же толстенное обручальное кольцо на безымянном пальце правой руки продемонстрировал. — Она такое же носит. На то, чтобы снять, духу, можешь мне поверить, не хватило. Да и незачем — любит меня. Развелись. Это факт. А ты думаешь, она себя моей женой считать перестала? Да ни на раз! И весь город знает, что жена, никто лишний раз косо не глянет. А она своего добилась и радуется. Она радуется, а я рядом с ней. Развелись, а живём вместе, потому что иначе быть не может в принципе. Видишь, как оно бывает, а ты говоришь… ценности… — У вас полная идиллия. Поздравляю. — Да не с чем! Я с этой идиллией на десяток килограмм похудел, спать по ночам перестал, но иначе счастливым уже не буду. На всё нужно время. Даже на то, чтобы понять, каким правильным оказалось решение, что, казалось бы, перечеркнуло всю вашу жизнь. — Охренеть у вас тут мордобой сложился. — Громогласно возмутился мужчина в дверях приёмной и уверенно шагнул в кабинет. — Ты водку хлестать сюда пришёл, что ли? — Брезгливо скривился. Как Тим понял, ещё один защитник «обиженного ребёнка Машуньки». Тимоха со скучающим видом откинулся на спинку кресла, Гошанов похрустел шеей, её разминая, и недовольно скривил губы. — Кого тут бить-то? — Резонно возмутился, но товарища не впечатлил. Свёрток, что был у того в руках задорно мяукнул, премило чихнул и Гошанов в лице изменился, с места подхватываясь. — Ты охренел ребёнка сюда тащить? — Я так понимаю, претензий к собственной жене, что подкинула дочку как котёнка, потому что очень уж занята, ты не имеешь? — Ты головой думай, когда о жене моей в таком тоне говоришь! — Гошанов попробовал грозно рыкнуть, но при том, что говорил полушёпотом, только бы не разбудить дочку, особо устрашающе не вышло. Девочка попыталась ворочаться, громогласно всплакнуть, но, почувствовав папино присутствие, как-то быстро успокоилась и, видимо, мирно засопела. Ещё недолго папаша что-то по-доброму бормотал с умилительной улыбкой, а потом вздохнул с облегчением. Грозные дядьки смахнули со лба выступивший пот. — Иди, в углу с ней посиди. — Я?! — А кто? Мы с Тимохой по сто пятьдесят накатили, не меньше. Не хочешь же ты, чтобы моя дочь дрянью этой дышала. — А по мне, так крепче спать будет. — Буркнул опасно взирающий на Тима мужик, но послушно отправился к угловому дивану. Тиму отчего-то показалось, что, несмотря на возражения, собственной миссией оказался вполне доволен. Он аккуратно покачивал девочку, удерживая огромными руками, и изредка ей улыбался. Убедившись, что дочка действительно спит, ещё минуту, не меньше, вслушиваясь в мирное сопение, Гошанов решил к разговору вернуться. На Тима посмотрел, явно не припоминая, на чём они закончили, а потом радушно улыбнулся. — Это, кстати, Марат. Машкин брат. Жуткое чудовище, но пока у него на руках ребёнок, в принципе, безопасен. — А-а… Это такой акт по моему спасению, да? Военная хитрость. — Потянул Тим с пониманием, а Гошанов отчего-то нахмурился. — Ты говоришь сущие глупости. Меня, кстати, можешь Гошей звать. Я вижу, парень ты неглупый и мы обязательно договоримся. — Не сомневаюсь. Я, кстати, уже всё сказал. — Да что ты сказал-то? Что? Не хочу, не буду, не умею. — Гоша возмущённо вскинул плечи, но в сторону дочки глянул и заставил себя расслабиться. — Я же тебе не на жизнь жаловаться предлагаю, а посоветоваться с человеком, знающим Машку чуточку больше. — Да? А со стороны, что первое, что второе, а всё одно неприятно попахивает. Гнильцой, кажется! — Ну ладно, ладно, ты мужик и, несомненно, весь из себя крутой, сам решаешь свои проблемы, но мы ведь сейчас не твои проблемы решить собрались, верно? Проблема есть у Машки. И судя по её состоянию, помочь девочке надо. — Я помогу. Съезжу и всё решу. — Да что ты решишь-то?! С женщинами, с ними, понимаешь… С ними разговаривать нужно. Вот, видел, как я свою малышку убедил пока не просыпаться, потерпеть просил, видел? И она меня услышала. Потому что подход знаю. Так же и с Машей… — Я с ней разговаривал. — Слишком резко выступил Тим и взглядом пригвоздить попытался. Гоша лишь заинтересованно вскинул бровь. — Разговаривал. — Будто для себя самого повторился Тим, а потом пульсирующие болью и усталостью виски массировать принялся. — Сначала мы говорили, потом молчали. Часа два молчали, не меньше, сидя друг напротив друга. Я и так к ней, и этак, а она… Как будто на допросе сидит! Прямо в глаза смотрит и нагло врёт! Вот, просто впустую врёт, зная наверняка, что ни единому слову не верю! Ты думаешь, я хотел, чтобы так получилось? Обидеть её хотел? Я хотел разобраться! Понять! А она все мои попытки в штыки восприняла. Закрылась от меня, наглухо спряталась. И я подумал, что нужно время. Мне и ей. Время, подход, толчок, какой… Чувствовал, что заводиться начинаю, и ушёл. На улицу, на свежий воздух. Минут двадцать всего прошло. Я вина купил, думал, выпьем, успокоимся, слова другие найдутся. В квартиру прихожу, а Машки и след простыл! Сбежала! Телефон не взяла. Куртку только накинула, а туфли, наверно, и не успела. Тим говорил, говорил, а Гоша отчего-то хоть и слушал, но в глаза ему смотреть перестал. Неприятно было как-то. А когда тот подошёл и на обручальное кольцо тыкнул, что у Тима на пальце, зубы сильнее стиснул. — Это ещё что? Я у Машки такое видел. — Задумчиво проговорил. — Вы… вы что? Поженились, что ли? — Недоверчиво глянул. — Поженились! А толку-то?! — Втихую… — Не одобрил такой задумки Гоша и презрительно фыркнул, отворачиваясь. — Не знаю, почему так. Машка сказала, пока не хочет афишировать. Не хочет, и не надо, мне-то что? Мне она нужна была, а не толпа незнакомых людей. — Ну… тут как раз всё понятно: она слишком долго о своих отношениях кричала, вот сейчас и захотелось тишины. Значит, от тебя жена ушла… — Констатировал Гоша факт, а Тиму будто солью по ране. — Давай ты, не ломайся уже как девица, и мозги нам не пудри. Чем быстрее скажешь, тем быстрее разгребём! — Не сдержался Марат и Тим горько ухмыльнулся, видимо, с неизбежным смирившись. Вздохнул глубоко, лицо ладонями растёр, приводя себя в чувства. Глянул на присутствующих мутным, уставшим взглядом, и обречённо голову опустил. — Я не знаю… не знаю, что произошло. Она всегда говорила, что семью хочет, что детей… Расписались — весёлая такая ходила, улыбалась. Ей непросто было к новому статусу, к новым условиям привыкнуть, но Машка ведь не из тех, кто перед трудностями пасует. Справлялась. Хорошо справлялась. И ей это нравилось. — Пробормотал растерянно. — Мне так казалось. — Добавил совсем неуверенно. — А потом хрень какая-то с ней происходить начала. Она задумчивая стала, к слезам близкая… Всё больше молчала… — То есть семейная жизнь удалась. — В его размышления Марат вклинился. Тим на это замечание молча растёр затёкшую шею, Гоша нетерпеливо цыкнул зубом. — Я всё понять пытался, что происходит с ней. Машка отнекивалась. А с другой стороны, у каждого бывают такие моменты. Вот и не давил. А потом в Москву на пару дней уехал, у меня ведь там бизнес. День звоню, второй — она не отвечает. Сорвался, приехал, а в квартире пусто. Друзей её обзвонил, обошёл — все молчат. В итоге как ищейка последняя, в бумаги полез. — И тут нашло озарение! — Презрительно скривился тот, который брат. — Марат! — Прикрикнул Гоша, его успокаивая.