Подруга пожала плечами, но подтвердила. – Села я себе в сквере, думаю, какие слова подобрать, чтобы этого олуха пригласить, и тут эта Райка ко мне ка-а-ак сиганет! – Ага! И для чего это интересно? – перекривился Федор. – Да ничего интересного! – швыркнула носом Мария. – Она узнала от своего этого Карасева, что у меня миллионное наследство, и давай у меня деньги клянчить. Типа, я ей должна помочь, в память об умершей Ирке А сами эту Ирку хвостали, почем зря! Ну и… Я послала ее… – Она же многодетная мать, – напомнила Тонька. – Я ее корректно и вежливо послала, – успокоила Маша. – А потом отправилась к главрежу. А ты, Феденька, можешь спросить у этого Георгича сам, он тебе все по минутам расскажет. – ладно, Тонь, ты иди… – повернулся Федор к Тоньке. – Только собаку возьми. Пусть Дарик проводит. Тонька обиженно отправилась восвояси, а Федор сел напротив Марии. – Маш, вот скажи… я на кой хрен здесь живу? – уперся он подбородком на свои же кулаки. – Как это на кой хрен? – испугалась Маша. – А… А как же я жить-то буду? На что? Я ж не работаю! У меня денег нет. – Да какое «на что», «Денег нет!»?! Я ж здесь, потому что тебе страшно одной жить! – не выдержал участковый. – Мы же… ты же… После Карасевой я и переехал! И понятно – ты женщина, а возле тебя что-то… вот что-то непонятное творится! Ты сама не видишь? Федор вскочил и стал бегать по кухне, размахивая руками. – Тише, Федя, ты мне всю собаку распугаешь, – набычилась Маша. – Чего тебя понесло-то? Что там возле меня творится? Живу, как жила, все нормально. А то, что ты ко мне переехал, так это… это ж удобно! И тебе, и мне. У меня доход, а ты матери глаза не мозолишь. Взрослый же уже мужик, нужно ж и о личной жизни подумать. Разве ж ты к матери сможешь какую-нибудь женщину привести? – Ха! Можно подумать, эту какую-нибудь женщину я к тебе привести смогу! Да и не в этом дело… – он снова уселся и постарался говорить спокойно. – Маш, ну вот ты смотри… Ирину убили у тебя в доме… – Да, но сначала ее били. Между прочим, совсем даже не у меня, а у нее дома. Ее собственный папаша колотил. Причем тут я? – пожимала плечами Мария. – А дальше? – склонил голову на бок Федор. – Тебя пытались задушить удавкой. Ты сама мне показывала след от шнура… или чего там… – Так это просто потому, что я подвернулась. Опять же – чего ты на меня-то всех скидываешь? Это у тебя в районе какой-то маньяк завелся. Я, кстати, его почти поймала, так ты ж… – И вот теперь – кто-то стрелял именно тогда, когда ты была в сквере. И в тебя не попали только по дикой случайности. – да прекрати ту меня пугать, – махнула рукой Мария. – Ты вот меня накручиваешь, а надо только подумать – у нас же городок маленький, на том конце чихнули, на этом уже заразились. Ты ж не знаешь, может, где-то еще кому-то удавку накидывают, к кому-то в дома лезут, стреляют в кого-то… – Да типун тебе во весь язык! – плюнул Федор. – Да я в хорошем смысле… – Куда уж лучше! – И с чего ты решил, что стреляли именно в меня? Тогда получается, что я дико везучая женщина – вместо меня грохнули Ирку, хотели задушить, тут тебя принесло, стреляли, опять мимо… Федор медленно покачал головой: – Да, Маша, пока тебе везет. – Какое «везет»?! А где наследство?! Сам говорил, что надо быть таким везунчиком! Такие везунчики даже в нашем городе не живут, а тут… – В общем, я тебя предупредил. Ты сидишь дома и никуда не высовываешься, понятно? – строго посмотрел на нее Федор. Но Маше совсем никак нельзя было сидеть дома. – А с собаками кто будет гулять? А день рождения мое кто отмечать будет? И сколько мне сидеть? Всю оставшуюся жизнь? – Какой день рождения? – не сразу сообразил Федор. – Обыкновенный, – перекривилась Мария. – У меня, чтоб ты знал, в эту субботу праздник. И уже ресторан заказан, и гости все приглашены. И тебя приглашаю тоже. – А кто будет? – «сломался» Федор. Мария принялась загибать пальцы. По видимому, контингент Сазонову понравился, потому что он крякнул и развел руками: – Ну… День рождения, это святое. Тем более, что я сам там буду. Придется за тобой следить. – Ты хочешь быть моим кавалером? – кокетливо повела плечиком Маша. – там кавалеров до хрена, как я успел заметить. Я просто буду за тобой присматривать, имей ввиду. Все следующие дни Мария только и делала, что готовилась к празднику. Все детективные проблемы отошли на второй… нет, даже на двадцать пятый план, а на первом месте остался ее праздник. Она даже к вечеру встречи готовилась не так. Оно и понятно – на вечере все герои дня, а вот на дне рождения королева только она! Для того, чтобы прикупить себе новый наряд, пришлось у Федора выпросить оплату за месяц вперед. Федор покрякал, но выдал. Хватило не только на платье, но и на туфли, на прическу и даже на маникюр. Даже еще остались деньги. В субботу подготовка к празднику началась с самого утра. – Феденька, сходи с собачками на прогулку, – тоном умирающего лебедя попросила Мария. – Я думал, что сейчас ты с ними сходишь, а я вечером, после ресторана, – пытался справедливо разделить обязанности Федор. Но Маше было плевать на все его попытки. – Феденька, а я говорю – прогуляйся! Я должна хорошо выспаться, чтобы у меня был свежий цвет лица. – Так ты теперь до самого ресторана спать будешь? – всерьез удивился Федор. – Уже итак одиннадцать часов. Однако, спорить с именинницей он не решился. Мария поднялась и убежала в ванную. – Маш, – пришел с прогулки Федор. – А у нас сегодня завтрака не будет? – Ты что? – высунула лицо из двери Мария. – Мы же сегодня идем в ресторан! Там, знаешь, сколько я еды заказала! Федор тихонько вздохнул и отправился на кухню: – Пойдем, брат Григорий, придумывать себе яичницу. Ты какую больше любишь – с помидорами или с беконом? Бекон, это такая свинятина, заграничники придумали, чтобы мы всю башку сломали, где такое сало достать… Когда Федор выставил на стол огромную сковороду с четырьмя зажаренными яйцами, к нему тут же подсела Маша. – Ой, я так волнуюсь, – взяла она вилочку и принялась ковыряться в яичнице. Федор сначала даже опешил, но потом решил, что молча перенести все это нахальство у него хватит силы. – Ты не представляешь, как меня… прям, распирает от волнения! – нажевывала хозяюшка. – И чего? Чего волноваться-то? – Ага! А вдруг этот главреж будет сидеть, есть – пить, а меня обратно в театр так и не возьмет? – Тогда скажешь ему, чтобы заплатил за фуршет. – Ну… сказать-то я могу все, что угодно, а вот кто заплатит… Ой, а чего это я сижу? Мне ж надо в парикмахерскую! К шести часам перед зеркалом красовалась Мария. У нее была высокая прическа, лицо украшал профессиональный макияж, а фигуру благополучно скрывало черное платье с белым пушистым боа. – С ума сойти! – вертелась в разные стороны Маша. – Федя, я говорю – с ума сойти, правда? – ну да… что-то из этой оперы, – торопливо напяливал рубашку постоялец. – Сегодня у нас будут дамы: я – «Мисс Королева сезона», Катька – «Мисс Районная Красотка», Танька – «Мисс Необъятность» и Тонька – «Мисс Спасибо, что пришла». – Мария, похоже, мы опаздываем. – Ничего, красивые женщины не обязаны приходить первыми. – Ты об этом потом расскажешь своему главрежу. – Ох ты, еще ведь и главреж! – и Мария, чмокнув на прощание Гришку, понеслась на выход. Маша решила, что подъедут они на машине, а вот обратно придется идти пешком. Ну да здесь совсем недалеко. К сожалению. Потому что с Федором возвращаться домой можно было бы по самой длинной дороге. Все же, заходя в ресторан, у людей сразу же меняется настроение. Эти белые торжественные скатерти, этот хрустальный блеск бокалов, а еще – музыка! Все это так поднимает настроение! К своему столику Мария просто подлетела. За столом были почти все, не было только Юрия Петушккова, но его никто ждать и не собирался, да главрежа. – Машенька, ты сегодня просто богиня! Просто богиня! – тараторила Тонька, приседая возле Марии и стараясь незаметно усесться рядом с Федором. Но Мария строго следила за посадочными местами. Да и сам Федор повел себя некорректно – он взял и сел рядом с Катькой. Та была, как всегда, хороша. Короткая стрижка, чистое, ухоженное лицо, стройненькая фигурка. Ни дать, ни взять – мальчик паж при золушке. Правда, Золушка сегодня была… немного не в классическом весе и возрасте, ну да ничего. Мария только собралась было насладиться всеобщим вниманием, как вошел Георгич и все «одеяло» по театральной привычке перетянул на себя: