— Ты меня — больше! — Ты меня хочешь, — добавляет. — Само собой! — выпаливаю. Чарский ржет. — Еще как хочешь, Таська. — Эй, так нечестно! — Честно. Призналась. Все, короче, малявка… Дуй спать. За телефон не переживай, найдется, — обещает он. — И да, ты мне должна. — Ну нет же… — ДОЛЖНА! Завтра я приду за сто пятьдесят семью поцелуями в твоем исполнении. Учти, это должны быть хорошие поцелуи. Чувственные… Жаркие. — Еще чего! Губу закатай и слюни подбери. — Ты сама их подберешь, наслаждаясь, как мой язык будет твой ротик иметь глубоко и горячо… Я покрываюсь пятнами стыда и смущения. И, будто назло, тысяча голодных и кусачих бабочек искорками расписывают низ моего живота. Все сводит от сумасшедших мыслей о продолжении. — Завтра я буду занята. Послезавтра приходи. — И чем же ты завтра занята будешь? — Мама помидоры на зиму закатывать будет. — Освободишься до вечера! — отрезает Чарский. — Приходи к дому моей тетки. — Еще и приходить самой?! — Ты же обещала. Расплачиваться. Начнем завтра. Первая явка с твоей стороны — обязательна, а дальше посмотрим, как пойдет. Все, — зыркает бесстыже. — Свободна. Козел, вот козел, думаю почему-то с улыбкой. И, взявшись за калитку, слышу: — Ну, можешь еще в постели обо мне помечтать… Показываю ему фигу. Он мне — воздушный поцелуйчик губами. Горю. Крадусь домой на цыпочках. Не верю, что это все произошло со мной, ух! Может быть, я просто сплю?! Глава 22 Глава 22 Таисия Я думала, что родители спят давным-давно. Но когда кралась по дому, внезапно в коридоре зажегся свет. Я вздрогнула. Там — мама стоит. — Ма! — шиплю. — Ты меня напугала. Я чуть не умерла от страха. — Ты тоже напугала. Слышу, по дому кто-то крадется. Так-то мы тебя только завтра ждали. Что, ночевка не задалась? — В точку, мам, — вздыхаю. — Могла бы написать, — журит тихонечко. — Не могла. Я рюкзак потеряла. С телефоном… — Ах ты, горе луковое! — всплескивает руками и обнимает крепко-крепко. — Ругать будешь? — замираю. — Типун тебе на язык. Сама нашлась и слава богу! — обнимает еще крепче, целует в волосы, замирает. — А что от тебя сигаретами так несет? — Это друг курил. Не мой друг. Олькин… — Таааак. Что за друзья курящие? Плохая компания?! — спрашивает строго. — Почему дурная? Если так всех судить, мама, то мы с тобой живем в дурной компании. — Не поняла. — Папа дымит. Братья — тоже, — говорю. — Шалопайка! Вот я тебе задницу-то надеру за такие слова! — грозится. — Не посмотрю, что дылда вымахала. — Да уж, какая дылда. Всего сто пятьдесят семь сантиметров. Даже курицам домашним и то, наверное, не страшно, когда я на них покрикиваю. — Странная ты какая-то! — мама зевает, прикрывает рот ладошкой. — Ладно, пришла цела и слава богу. О телефонах завтра будем думать. Умывайся и спать, мне завтра на работу рано. — Я думала, ты выходная… — Смещина заболела. Теперь я с ночной на следующий день сразу в дневную. Неделю примерно, а там посмотрим. Все, иди спать. *** Не наругали — и ладно, камень с души упал. На следующее утро папа за завтраком уточнил. — Че, малая, телефон посеяла в надежде, что телефонное дерево вырастет? Краснею. Папа все никак не угомонится! Стоит мне что-то потерять, как он напоминает мне о давнем случае. Мне лет пять было, или даже меньше. Я потеряла одну перчатку весной и решила закопать в землю вторую, как семечку, потому что как раз шли посевы по всей деревне. Думала, вырастет… Эх… — Так это сто лет назад было! Что мне об этом всегда напоминать? — обижаюсь. — Подождем. Может быть, вернут твой телефон. Если не вернут, будем думать. Но, знаешь, нам бы сейчас с крышей над головой остаться. Не до телефонов, — строго заявляет отец. — В деревне будешь сидеть. Никаких поездок. Поняла? — Поняла-поняла, — согласно киваю. — Вот и хорошо. Отделалась легким наказанием. Можно сказать, что и не наказали даже. Еще бы сестре как-то признаться, но духу пока не хватает, на глаза ей не спешу показываться. Хотя она сама меня находит. После завтрака. Приглашает помочь с генеральной уборкой старого серванта. Сестра, как приехала, только и делает, что выдраивает каждый уголок дома, словно не хочет сидеть без дела. Я долго подыскиваю нужный момент. Может быть, тема как-то на испорченные вещи сама зайдет, но не заходит, как назло. Тогда я говорю прямо: — Лен, я твое платье без спроса взяла. Она замирает. — Так верни. — Не могу, — вздыхаю. — Платью хана. С блестками. — С блестками? — замирает, вытирает пыль со лба. — Это куда же ты платье с блестками надеть хотела, а? Оно ж короткое, мандец просто! Всю свистульку видно… На танцы ходила! — заявляет. — Можно сказать, что не ходила. Не успела. Меня облили томатом. И поносить не успела. Хотела отстирать, не вышло. Лена бьет себя по лбу, изображая фейспалм.