— Хорошо, — Симоненко рукой сгреб материалы в кучу к себе ближе на край стола и стал сортировать их. — Я изучу материалы. Думаю, Андрей найдется. — Может быть, и не один, — вздохнула Ольга. — Я бы посоветовала вам съездить в Первую центральную. Может быть, кто-то из коллег в курсе. — Клинику я беру на себя, — заявил Соколовский. Катина сумка с вещами стояла посреди комнаты, и Игорь смотрел на нее, размышляя, что это может означать. Неужели Катя ушла из дома? — Я из дома ушла, — заявила девушка. Она, не дожидаясь реакции Соколовского, вытащила из кармана смартфон и положила на стол, а сама отошла к стене с фотографиями и материалами. Из смартфона послышался голос Фишера. «Правда, Аркадий? Ты же расскажешь дочери? В любом случае имей в виду, Аркаша, что теперь она в игре». Запись остановилась. Соколовский мрачно уставился на смартфон. Помолчав, он наконец сказал. — Он прав. — Фишер? — со злостью в голосе спросила Катя. — Нет, прав твой отец. Тебе надо уехать. И как можно скорее. — Ты можешь объяснить мне это все? Эти схемы у тебя на стене, стрелки, связи? Я хочу это понять. — Я живу в этом во всем, — отрицательно качнул головой Игорь. — И не хочу, чтобы на этой стене появилась еще и твоя фотография. — Да? — резко спросила Катя. Она развернулась, подошла к столу, размашисто написала на чистом листе слово «Катя», а потом булавкой приколола листок на стене рядом с фотографией своего отца. — Я уже здесь! Понимаешь? — с вызовом заявила она. Игорь подошел и хотел обнять ее, но девушка вырвалась. — Да что вы все! — выкрикнула она. — За меня все решаете! Отец, ты. Как будто я… никто вообще! Она опустилась на диван и заплакала, размазывая слезы по лицу. — Я что — пешка? В этой вашей гребаной игре… И для тебя? И для отца… Сняв со стены листок с ее именем, Игорь подошел к Кате, сел рядом и обнял ее, прижавшись щекой к волосам. Он гладил ее молча и нежно по волосам, по плечам, чувствуя, как девушка немного успокаивается. Потом Игорь уложил Катю на диван, лег рядом, устроив ее голову на своем плече. — Я уеду. Сейчас встану и уеду, — прижимаясь к нему, сказала тихонько Катя. — Угу, — поглаживая ее по волосам, отозвался Игорь. — Да. — Давай пока сделаем паузу… У меня поживешь… Доктор Сергеев должен был уехать домой после суточного дежурства в клинике, но узнав, кто приехал с визитом, без лишних разговоров задержался. Соколовский вошел в прохладную ординаторскую, и тут же навстречу ему поднялся из глубокого кресла крупный мужчина с пышной шевелюрой, чуть тронутой сединой. — Вы, значит, из полиции, — пожимая руку Соколовскому, сказал он сочным басом. — Понимаю, понимаю. И визит вас сюда оправдан. Знаете, товарищ, пойдемте с вами в парк. Тут люди работают, обстановка напряженная, а нам с вами… ведь о другом поговорить надо, да? В парке клиники было тенисто. Извилистые дорожки с лавками создавали впечатление уюта и душевного комфорта. Соколовский оценил этот хитрый ход ландшафтных дизайнеров. Сам он не очень любил длинные прямые аллеи, которые просматривались из одного конца в другой. На них чувствуешь себя как на подиуме. А здесь было уютно. — Эх, Нина Валерьевна. Светлая голова, — сочувственно говорил доктор, глядя в кроны молодых деревьев. — А чем она занималась, Владислав Леонидович? — Она занималась несколькими направлениями в последнее время: нейропсихиатрия, психосоматическая медицина, диссоциативное расстройство идентичности. Раздвоение личности, если сказать проще, чтобы вы поняли. Ну, вот, например, однажды обратилась ко мне женщина с раздвоением. Скучная депрессивная тетка, но когда проявлялась ее другая личность, того была просто огонь! А дальше дилемма: кого оставлять? Того, кто обратился, или того, у кого больший̆ потенциал для жизни? — И какую личность вы выбрали? — Хм, — доктор чуть улыбнулся одними губами и, понизив голос, ответил: — Скучную, потому что она первая обратилась и оплатила лечение. Но вообще это все очень сложно. Одна личность может быть левшой, другая правшой, один виртуозный скрипач, а другому медведь на ухо наступил, один здоровый, а у другого аллергия, которая появляется только вместе с этой личностью. — Да, работенка у вас как у механиков, только копаться вам приходится даже не в человеческом организме, а в среде неосязаемой, в психике человека. Или как у программистов. Скажите, Владислав Леонидович, у кого-нибудь были причины за что-то мстить Красновой? — Понимаете, — подбирая слова, начал отвечать Сергеев, — Нина была настоящим ученым. Иногда она… применяла шоковую терапию. Нервная встряска или болевой шок способны вывести человека из болезненного состояния. — То есть она их мучила? — В самых тяжелых случаях это неизбежно. Когда другие средства не работали. — Скажите, а есть какой-то механизм, включающий вторую личность? — В девяти из десяти случаев причиной может служить опасность, угроза, испуг. Часто при подобных условиях другая личность выскакивает как защитная программа. — Любопытно, — кивнул Соколовский, а потом спросил: — Скажите, а если человек одновременно любит двух женщин — это раздвоение личности? — А он об этом знает? — тут же ответил встречным вопросом доктор. — Еще как. — Тогда это не раздвоение, а драма. Соколовский, уставший и удрученный, сидел на лавке во дворе дома Кристины и смотрел, как она работает на гончарном круге. Несколько горшков сушилось и ждало своей очереди в печь для обжига. Тут же стояли и расписанные горшки. Девушка работала быстро и очень ловко, успевая ногами подкручивать колесо, с которым вместе вращался и гончарный круг. — Наделали вы тут шуму, — с иронией покачала Кристина головой. — Эксперимент провел, — неопределенно ответил Игорь, глядя на ловкие и неожиданно сильные руки девушки. Шуму он наделал действительно много. Для начала он сломал машинку, с которой играл Коленька. Трудный был момент, особенно когда этот великовозрастный детина поднялся на ноги и навис над Игорем. Соколовский думал, что тот его сейчас расплющит как муху одним ударом кулака. Но Коленька повел себя так, как это и описывала Кристина. Это не была в полной мере детская истерика у взрослого человека. Это была смесь реакции ребенка и взрослого человека, у которого случилось большое горе. Зрелище было не из приятных, тем более когда прибежала Татьяна и начала стыдить Соколовского. Но объяснять суть своего эксперимента он не стал, понимая, что ему просто не дадут его закончить. И уж тем более его не понял Борис, когда он кидал камешки в его поплавок на реке. Тот смотрел на полицейского как на помешанного, но в драку не кинулся. Как на больного смотрел на Игоря и кузнец, когда оперативник плеснул из ведра воду на заготовку, вытащенную из огня и готовую для работы. И тот толстый парень, что нес дрова и все боялся их уронить. Никакой агрессии, только плохо скрываемое снисхождение, безграничное терпение к чужаку, который почудит и уедет. Наверное, навсегда. Игорь смотрел на руки Кристины, которые так ловко обращались с глиной, вот она смяла кусок мокрой глины, шлепнула его в центр гончарного круга и стала придавать форму. Сильные руки у девочки, подумал Соколовский, и тут ему стало страшно. Такая красивая девочка, ангелочек просто, улыбчивая молодая учительница, которая учит детей прекрасному, и руки… Повинуясь инстинкту и еще не веря тому, что стало вкрадываться в его мозг, он поднялся со стула, протянул руку и, продолжая смотреть на Кристину, сбросил с полки один из раскрашенных горшков. Девушка резко подняла голову, глядя настороженно, сдерживаясь. — Осторожней, — произнесла девушка, и ее руки сжали еще неоформившееся на круге изделие так, что влажная глина брызнула между пальцами. Соколовский сбросил второй горшок. Кристина медленно поднялась, взяла стоявший рядом готовый раскрашенный горшок и повернулась, чтобы уйти в дом. Соколовский торопливо стал разбивать горшок за горшком. И тут случилось это! Кристина стояла к нему спиной, но он хорошо видел, как она резко сжала руки, и глиняный обожженный горшок разлетелся на куски. Девушка торопливо рылась в складках своей одежды, что-то достала, и Соколовский услышал характерное шипение аэрозоли. Кристина медленно повернулась, и Игорь с трудом узнал ее лицо. Нет, черты оставались прежними, но в них была жесткость. И выражение глаз было теперь уже не ангельским, не смешливые светлые глазки молодой женщины смотрели на оперативника, он видел жесткий холодный взгляд мужчины. — Шприц потеряла последний, — сказала Кристина низким голосом и стала медленно боком отходить в сторону калитки. — За что ты ее убил? — спросил Соколовский, решив обращаться ко второму «я» девушки. — Она же хотела тебе помочь… — Докторскую она писала, пять лет! — нехорошо усмехнулась Кристина, и от этой улыбки фактически монстра у Соколовского похолодело внутри. — А я типа подопытного кролика! — И ты сбежал из лечебницы. Тут залег, — предположил Игорь. — Про общину по местному телевидению показали — она меня и увидела. Примчалась… Мол, дуру-Кристинку хочет спасти… — девушка остановилась, поняв, что к калитке Игорь ее не пропустит. — А я сам спасти могу кого нужно! И в клинику я не вернусь… — Давай мирно? — предложил Соколовский. — Я женщин не бью… Кристина нагнулась, легко подняла старый гончарный круг и бросила в Соколовского. Это было так неожиданно, что он еле увернулся. Еще сантиметр — и тяжелый гончарный круг угодил бы ему в ногу. Перелом был бы неизбежен. Кристина двинулась к калитке, но Игорь встал на пути, выставив вперед руки и показывая, что драться он не хочет. Ему и в самом деле было трудно ударить эту девушку, несмотря на то что внутри нее крылось. Но Кристина без раздумий ударила его в лицо кулаком. Это было очень чувствительно. Соколовский попытался перехватить ее руки, но получил еще один удар, теперь уже в живот. Девушка выскользнула из его рук и стала бросать все, что подвернется под руку. Два раза она попала в голову и рассекла кожу на виске осколком горшка. Разозлившись окончательно, Соколовский бросился вперед и попытался обхватить Кристину руками, прижать ей руки. Девушка снова увернулась, но споткнулась и упала, ударившись головой о гончарный круг. Симоненко вел допрос методично, по всем правилам. Игорь с пластырем на виске и Жека сидели в стороне и смотрели на перепуганную, ничего не понимающую Кристину. — На этом шприце ваши отпечатки пальцев! — показывая шприц, сказал Симоненко. — Это ваше? Вы узнаете. — Нет, зачем мне это? — удивленно хлопая красивыми ресницами, удивилась девушка. — Что это? Она повернула голову и посмотрела Игорю в глаза. И в ее взгляде было столько неподдельной просьбы о помощи, даже мольбы. Перепуганная девочка в полиции, которая не понимает, что происходит, но видит, что происходит что-то ужасное.